Ветер, набухший мокрым снегом, полз над болотами, лесами, глухо постанывал в обгоревших стропилах, вырывался на простор и бил липкими снежинками в черные силуэты печей, тщетно пытаясь их заново выбелить.

По серому насту поляны осторожно кралась волчица. Замерла. Нарастал слабый, поначалу еле слышимый звук. Волчица рывком поднялась и, увязая по самое брюхо в снегу, ушла в чащу.

Стук и лязг приблизились, выкатилась платформа с мешками, ее толкал паровоз. За ним несколько вагонов, обшитых стальными листами, и две платформы, крытые брезентом. У переезда паровоз зашипел и окутался паром, сухо грохнули буфера. Из вагонов посыпались солдаты, быстро расчехлили машины под брезентом, откинули борта платформ, придвинули брусья, и по ним, стреляя сизым дымом, грузно развернулись и сползли два танка – черные кресты на белой краске и короткое рыло пушки.

Танки взревели и зашлепали гусеницами по еле видимой колее, за ними двинулась колонна солдат.

Четырнадцать лет мне исполнилось, когда я вместе с родителями переехал из Алтайской промзоны в Базмашен. Отец тогда работал старшим наладчиком грузовых линий, мать занималась химией гафнийорганики и носилась между институтом и промзоной. Дома мы ее видели с четверга по воскресенье. Утром в понедельник она успевала быстро проинструктировать и перецеловать всех и исчезала под вой и слезы младшей моей сестры. Впрочем, через несколько минут сестра спокойно говорила: «А мамка наша опять ускакала», – и шла на первый этаж, в детский комплекс.

Ситуация была простая: отец подписал контракт на два года, работа затянулась, и четыре раза пришлось продлевать контракт. Два года обернулись десятью, школу я закончил в промзоне, а сестра доучивалась в Базмашене. Старшая сестра, Кнарик, жила с матерью в Москве. Повзрослев и слегка разобравшись в делах взрослых, как-то я спросил у отца, не развелись ли мы с ними? Отец молча покрутил пальцем у виска.

– Не помните, сколько было окон у вашего дома в Базмашене? – спросил мужчина в светлой рубашке, рассеянно перебирающий пластинки инфоров.

– Десять – двенадцать… – Я пожал плечами.

С утра начались неполадки у проходчиков; сцепка развернулась не тем боком и срезала два метра силового кабеля, потом на четвертом горизонте просела порода, а почти весь крепеж забрал Гуртан на проходку. Пока стыковались со складом, пока дергали туда-сюда платформы, убился час.

Второй месяц всех монтажников держали на шахте – людей не хватало. Нас сняли с монтажа на месяц, не больше. Месяц перешел во второй, теперь поговаривают о третьем.

Я краем глаза поглядывал на терминал, следя за перемещениями сцепки. Головная доползла до штрека, развернулась, встала. Связался с Гуртаном. Он сказал, что все в порядке, но течет гидравлика, немного, но течет. «Ara!» – вмешался Марченко, и начался большой разговор.

К концу смены я ошалел от вежливой ругани и криков. Был момент, когда сам чуть не сорвался и не наговорил ерунды, но вовремя сообразил, что уже третий день, как начался сезон теплых ветров. Народ слегка шалеет, когда с гор тугие струи воздуха несут запахи джунглей. Дышать одно удовольствие, но возбудимость повышается, молчуны становятся говорунами, а говоруны-то, говоруны!..

Мы приехали сюда в тихий сезон. Месяца через три я уже чувствовал себя матерым освоенцем. Предупреждали меня о теплых пряных ветрах, не раз и не два предупреждали – к новичкам отношение здесь внимательное, бережное. Я выслушал и забыл. А когда задуло, не обратил внимания и надышался. Потом я обнаружил, что распеваю во все горло, а меня тащит за руку Миша Танеев. Мы пришли в жилсектор, я несколько угомонился, только время от времени с идиотским смехом тыкал Мише в грудь пальцем, вопрошая, что он здесь делает. А Миша в свою очередь удивлялся, как я сюда попал и почему до сих пор мы не встретились – он-то четвертый год тут работает. Пришла жена. К этому времени, кажется, я был в норме. Правда, несколько раз подробно рассказал ей, как неожиданно мы встретились и как это здорово, что встретились школьные друзья, не видевшие друг друга столько лет, а вот встретились, и здорово! Валентина долго разглядывала меня, присматривалась к Мише, а когда я попытался в шестой или девятый раз пересказать все сначала, ущипнула за руку, и я замолчал. Мише сказала, что таким веселым видит меня впервые.

От Еревана до Базмашена две минуты на воздушке, но я сел на колесный рейсовик и вскоре любовался цветущими абрикосовыми садами на террасах, опоясывающих склоны. Местами тянулись длинные каменистые проплешины, до сих пор невозделанные.

Рейсовик начал притормаживать. Сидящий рядом мужчина развернул кресло от окна и спросил:

– Вы не знаете, как добраться до Заповедника?

– Сразу после Базмашена. Я сойду, а вы минут через пять, на развилке. Остановка «Памятник».

– Спасибо! – Он придержал сползающий с колен пакет.

Дорога уходила в ложбину, а затем шла по холму. Узкая полоса тумана пересекала дорогу. От пассажирской площадки до Раменья километров пять. Или немного больше, сообщил юноша с удочкой, обосновавшийся у большого зацветшего пруда. На мокрой от росы траве рядом с ним лежал рюкзак. Рыболов внимательно следил не за поплавком, а за дорогой.

Очень хотелось спать, время – семь утра. Так рано, да еще в субботу, я не поднимался даже в освоенцах!

Всю эту неделю Прокеш гостил у нас в Базмашене. Он долго лазил по ущелью в районе обвала. Спускался по реке, теребил спасателей. Ничего! Пакета, который вез Коновалов, так и не нашел. Любой из обломков мог стереть инфоры в пыль. Потом предложил навестить Лыкова, и мы отправились к верховьям Волги.

С вершины холма открылся вид на Раменье. На взгорье неподалеку друг от друга стояли дома, собранные «под избу». Полукругом блестела внизу река, чуть дальше разливалось неширокое озеро, теряющееся в лесистых берегах.

– Красиво здесь, – вздохнул Прокеш.

Седьмой дом от поворота к озерному кольцу – мое жилище на месяц, в лучшем случае, на два. Если вдруг патруль зеленой зоны поинтересуется, что я делаю в трехэтажном особняке в отсутствие хозяев, то разочарование им гарантировано. Мой чип-код в порядке, а садовника нанял присматривать за поливными машинами добрый хозяин. Его сейчас нет, милосердные господа, он улетел к старой сестре, но скоро вернется. Целую руки благородным стражам!.. Как-то я действительно налетел на охранников. И они не поленились, проверили чип-код, метку локуса и все остальное. Йорген долго смеялся, когда я рассказал ему о досмотре, и попросил в следующий раз отформатировать легенду попроще. У меня в тот раз дом числился якобы за блиц-семьей перевертышей, причем один из них менял пол четыре раза. Бывали легенды простые, сложные, глупые… Интересно получается: чем глупее легенда, тем она надежней. «Тупые живут скучно, но долго», – любит приговаривать Йорген, вводя в чип-код новое прикрытие.

Здесь хорошие, тихие места, можно гулять часами по песчаным тропкам ухоженного соснового бора и не увидеть ни одного строения, а покой заслуженных граждан никто не нарушит, разве что прошелестит где-то над верхушками платформа охранников да блеснет сквозь разлапистые ветки глазок наблюдательной камеры.

Через неделю я, отоспавшись и отъевшись, начинаю звереть от безделья, и ноги сами несут в сторону локуса Дрезден-4. Его шестикилометровая колонна, подпирающая могучим стволом облака, сквозь деревья не видна. Но я знаю, что за раздвоенной березой тропа свернет к большой поляне. Оттуда до транспортной развязки идти от силы минут двадцать, а на быстрой тяге еще через двадцать минут тебя домчат прямо к аркам восьмой брамы. А мне как раз туда и надо, потому что утром пришел сигнал несрочного вызова. Как-то я сгоряча решил прогуляться пешком до локуса. Вышел рано утром, шел быстро, но добрался лишь далеко за полночь. И не потому, что медленно шел или устал, просто на трассе раз десять, не меньше, останавливали патрульные группы и долго выясняли, кто и почему… Понять их можно, я еще слишком молод, чтобы иметь жилье вне локуса, а куртку сезонника всякий может на себя напялить. На самом деле моей процентовки сейчас хватает, чтобы построить не один и не два, а десятка полтора хороших особняков, да только считается, что дом на природе не купишь ни за какие деньги. Его получают за особые заслуги. Другое дело, что заслуги при известной ловкости и связях можно купить, но риск велик. Поэтому люди состоятельные трижды семь раз подумают, а потом все же решат, что проще выкупить пару секционных этажей в локусе и обставить их сообразно вкусам, здоровым или извращенным.

В нашем локусе восемь жилых ярусов, на каждом – этажей пятьдесят или чуть больше. Выше идут технические зоны, службы контроля и обеспечения, ветростанции и много еще чего… За год не обойти все помещения, если в каждое заглядывать на минуту, но я и не собираюсь их обходить. Довелось мне ютиться в свое время среди бетона и гремящего металла технических ярусов. И не найди меня тогда, зарывшегося в гнилую ветошь и подыхающего от лихорадки, старый рекрутер Дзамро, кто знает, может, сейчас мои косточки белели бы в красном секторе, рядом с останками таких же бедолаг, неудачников или беглецов, не сообразивших, как выжить в локусе.

Неудачниками, вот кем мы были с Тенеком, когда семь лет назад удрали из родной деревни. Но делать-то все равно было нечего… Мне сулили недобрую судьбу спившегося отца, Тенеку же полагалось тянуть лямку своего – наливать проезжим и местным брагу да подносить нехитрую закуску. Вот два дурачка, полные надежд, и рванули короткой летней ночью на восход в поисках сладкого куска. Помню, как мы долго пробирались сквозь болота и заброшенные угодья восточных земель, по ночам крали овощи с огородов унылых фермеров, чуть не сгинули в мангровых лесах, но добрались, голодные и веселые, до Нагорья Ветров. Бьющие со всех сторон воздушные потоки нас чуть было не сдули в ущелье. Но мы сумели, не переломав рук и ног, спуститься к порталу. И тут, как водится, дуракам начало везти: на грузовой площадке оказался лихтер вольных торговцев, раз в два или три года привозивший на Параисо всякое барахло. Пока шла разгрузка, мы затаились в дебрях открытого пакгауза среди контейнеров больших и малых. Тенек принялся ковыряться с замком одного из них и, к нашему общему изумлению, сумел его вскрыть. Внутри, правда, оказались контейнеры поменьше, какие-то короба. А в них странные устройства, причем некоторые из них светились или помигивали огоньками. Помню, увидев это, я испугался, резко отдернул руку и порезал ладонь об острый край защелки. Крови было немного, но пара капель попала в странную штуку, мерцающую разноцветными полосами. Я поплевал на них и растер, чтобы не было заметно. Мы ничего не взяли, потому что если бы попались на воровстве, то прощай, звезды… Да и незнакомая техника пугала, к нам обычно завозили всякое моторное старье для вспашки, одноразовые стимуляторы, визоры и прочую дребедень, которая торговцам, как я потом понял, почти ничего не стоила, а может, им еще и приплачивали за вывоз хлама. Взамен они брали у нас сублимированное мясо, чистое, без всяких добавок.

Входной сегмент тяги время от времени слабо причмокивал, словно собирался на ходу распахнуть створки. На такой скорости меня и парочку омоложенных старичков, целующихся на заднем сиденье, из кабины вряд ли выдует, но удовольствия мало. Пару раз я уходил на открытых платформах от чрезмерно догадливых клиентов: сначала здорово, дух захватывает, а потом чувствуешь – еще немного, и мозги напрочь выдавит из ушей мелкими брызгами.

Кабина нырнула под арочный пролет, развернулась и с легким шипением опустилась на платформу. Старички, идиотски хихикая, выбрались на нее и, держась за руки, бодро засеменили вверх по пандусу. Их блестящие от золотых татуировок бритые головы сияли, как нашивки охранников. Я проводил их взглядом, дождался, когда они втянулись в одну из многочисленных вертушек контроля, и только тогда покинул кабину. После вязкого смолистого духа сосны и ельника, после стерильной пустоты кабины родным показался мне кисловатый воздух локуса, пронизанный запахами металла, пластика, пота и тысячи других ингредиентов, составляющих неповторимую атмосферу башни, нашпигованной сотнями тысяч людей. Почти все они готовы рвать жилы с утра до вечера, чтобы заработать и заслужить к старости право на жилье в пригородных поясах. А по мне так и здесь неплохо. В разных местах довелось побывать, каждое имеет свой неповторимый аромат, но только здесь, в Дрездене-4, я чувствую себя уверенно. Здесь мне знакомы многие укромные уголки, где можно затаиться и переждать неприятности, здесь мне впервые открылась жизнь в метрополии во всей ее красе и ужасах, обрамляющих красу. И здесь, а не в скучных садах и парках, отраде стареньких пердунцов, можно встретить таких красивых, но пока еще недоступных женщин. Сюда выбросили нас торговцы, и мы с Тенеком, испуганные дети, впервые увидели столько людей сразу. Увидели прозрачные капли подъемников, суетливо скользящие вверх и вниз по стенам внутреннего колодца, а потом заблудились в бескрайних коридорах, на многополосных эскалаторах, в полумраке таинственных переходов и закоулков жилых ярусов. Увидели и восхитились внутренним паркам и прудам, а потом потеряли друг друга – нас растащила в разные стороны толпа, внезапно хлынувшая на широкие улицы-коридоры и так же внезапно растекшаяся по многополосным движущимся лентам…

Я его нашел только через три года. Но он меня не узнал. Вот и сейчас не узнает, хотя последний раз я менял лицо четыре месяца назад, перед тем как отправиться на орбитальный пакгауз. Там, как выяснилось, великие дела делали. Теперь, разумеется, перестали, но из-за этого очень-очень на меня сердиты. Когда нас раскидало по бесконечным лабиринтам локуса, Тенеку поначалу везло больше. Судя по обрывкам его несвязных речей, он быстро сообразил, как пользоваться раздатчиками еды и куда можно приткнуться, чтобы не мозолить глаза блюстителям порядка. Тенек неплохо проводил время, осваиваясь на этажах, пока я перебивался какими-то объедками в технической зоне. Потом он встретил какую-то дурную девку, та завела его в компанию шакалов, и тут перестало везти, потому что ему дали нюхнуть пыльного месива, и он сковырнулся с первой же дозы. Позже, когда мы встретились, у меня уже накопились весьма неплохие проценты, и я поместил Тенека в лечебный сектор. Куратор разрешил мне потратить немалую сумму, но без особого успеха. Замес в голове моего бедного друга спекся в камень, мозги пришли в негодность. Проще было заново имплантировать личность, мне даже порекомендовали пару сноровистых модельеров, но на смывку я не мог решиться. Иногда у него бывают дни просветления, редкие дни, и если они приходятся на мои посещения, Тенек узнает меня, вспоминает о деревне. Правда, имен уже не помнит. Вот и сейчас я решил зайти к нему, перед тем как явиться в Бюро. От сиделки пришло сообщение, что он хочет видеть меня. Наверное, огненный туман в глазах немного рассеялся.

Я арендовал для него двухсекционный жилблок. Хоть и на четвертом ярусе, но зато этаж двадцать шестой, вполне приличный. Почему-то даже в первом ярусе местная знать неохотно селится на верхних этажах, хотя там, в блоках, никто не живет – мне попадались пустые квартиры из десяти, а то и больше комнат. Впрочем, глядя на дверь, никогда не догадаешься, что за ней – тухлый клоповник или сверкающие апартаменты. Ну, кто не догадается, а для кого хватит минуты, чтобы по шву, по качеству облицовки или даже по шлицам крепежных винтов определить достаток хозяев. Мне, например, достаточно одного взгляда. Я не воспользовался подъемниками большого колодца, а сразу вскочил на винтовые площадки и, перескакивая с одной на другую, быстро одолел три яруса. Заскочил в ближайший гаштет перекусить, но сарделька отдавала гидропоникой, дожевать ее так и не смог. Последние два десятка этажей проехал на лестницах. Мне нравится, прислонившись к широким перилам, наблюдать сквозь прозрачное ограждение за вечной суетой в жилых коридорах. Дверь в блок Тенека оказалась приоткрытой. Гидравлика, наверное, протекает, а может, опять барахлит вентиляция, и сиделка продувает комнату. Но когда я встал на пороге, придерживая дверную створку, оказалось, что Тенек не лежит плашмя на топчане, уставившись мутными глазами в потолок и пуская слюну. Напротив, взгляд у него был вполне осмысленным, глаза блестели, и сидел он на стуле. Лежала как раз сиделка, с заклеенным ртом и привязанная к топчану, а в комнате оказалось еще трое крепких парней. Пятнистые куртки с шевронами дежурных по этажу. У одного в глазу мигает красная точка визира. Из тридцати восьми способов избежать опасности лучший – бежать. Ничего не знаю, не туда попал. Пусть достойные простят нерадивого слугу, он просто ошибся дверью. Но я не успел даже раскрыть рта.

– А вот и Мик пришел, – бодро сказал Тенек.

Во время учебы трудную науку уходить от погони вколачивал в наши детские мозги тяжелый на руку господин Качуров. Даже хитрый и злой Дзамро, который вел курс по оценке промышленных сооружений, и тот сочувственно поглядывал на нас, когда его сменял наставник по выживанию. Обучающие панели он не признавал. Бывало, поднимет среди ночи, и через полчаса ты оказываешься в логове упыханных шакалов или в парке для заслуженных старичков, на каждого из которых приходится по паре охранников, а то закинет на заброшенную морскую платформу недалеко от Дикого Берега, и если ты полагаешься только на свои быстрые ноги, то их тебе могут быстро оторвать… Кое-кто из моего набора остался и без головы. Господин Качуров требовал от нас красивых, нестандартных решений. И еще он вколачивал в наши мозги системы рабочих коммуникаций локусов, учил, как проползать сквозь лучевые барьеры, а однажды показал, как из большого мешка для мусора и упаковочной ленты склеить подъемный конус. Соорудил, прыгнул в центральный колодец, и воздушный поток унес его в темную высь. Не навсегда, как в глубине души мы надеялись.

С тех пор, приступая к работе, я всегда присматриваю пути отхода. Другое дело, что клиенты иногда попадаются весьма злопамятные. Вот и сейчас, отгибая в сторону сетку ограждения, я гадал, кому же понадобилась моя голова? Кому-то очень богатому. Услуги так хорошо экипированных ребят дорого стоят. По всему выходило, что уйти мне они не дали бы. Один мгновенно оказался у двери, у второго визир в глазу вспыхнул зеленым, взяв меня в рамку, а у третьего в руках возник граненый ствол усыпителя. Я отшатнулся, отпустив створку, дверь закрылась. Тот, что прыгнул на меня, с грохотом въехал в нее. У меня в запасе была секунда или две, но на десятки метров вперед и назад по коридору ни одного подходящего укрытия, щели, дыры малой или, на худой конец, людей. Что мне оставалось делать? Бежать, разумеется. Но тут передо мной словно возник господин Качуров, грозно покачал пальцем и сказал: «Ноги оторву!» Возможно, поэтому я и не побежал, а просто ударил изо всех сил по пластиковому кружку чип-сенсора, да так, что разбил костяшки пальцев в кровь, а сенсор пошел трещинами и рассыпался. Дверь, разумеется, заклинило. Понятное дело, что они не будут ждать ремонтной бригады и сами выберутся наружу. Но минуту форы я, конечно же, получил и тут же ею воспользовался. Теперь все зависело от того, как быстро я сумею добраться до колодца и вскочить в подъемник. И еще – какие точки наблюдения они могут задействовать. И еще – нет ли у них людей по периметру колодца. И еще… Свернув в первый же проход, я ускорил шаг и перестал считать варианты. Чем ближе к колодцу, тем больше людей на улицах и тем ярче светились витрины торговых секций. Меня подмывало зайти в ближайшую и сменить одежду, но если охотники подключились к глазкам, то это лишь потеря времени. Ярусом выше уйти было бы проще, там глухие лежбища шакалов, а у них самое веселье: раздавить сенсор, залить его краской, законопатить липучкой или попросту выжечь камеру. Поэтому с каждым ярусом вверх площадь мертвых пространств расползается, как масляное пятно по воде. Там есть где погулять нищеватым любителям свободы. Но шакалам, особенно если они в стае, лучше не попадаться. Многие из них были детьми родителей, которых посетил судебный исполнитель, и, попадись я им в руки, да узнай они, кто им попался…

В общем-то я их понимаю. Видел я исполнителей при исполнении. Трудное зрелище. Дверь в жилье вдруг испаряется, возникают закованные в броню «черные шлемы», укладывают всех лицом в пол, а потом входит мелкий типчик в цивильном и гнусаво зачитывает, содрогаясь от собственной значимости, постановление о конфискации. А куда после этого деться? Старшие волей-неволей идут на общественные работы, а малые… Не всем попадаются вербовщики вроде Дзамро. Хотя кто может сказать, сколько из наших шакалят по легенде. До колодца остался последний радиальный прогон. Эти пятьсот метров я мог бы проскочить за пару минут, но что-то мешало рвануть прямо к подъемникам.

Я замедлил шаг, пристроившись за широкой спиной ганса в кожаных шортах. На голове у него была смешная шляпа с пером. Куда его занесло! Семьи первопоселенцев живут на Зеленых Островах, а неудачники в Дрездене-1, под опекой Канцелярии. Шляпа крутилась вместе с головой из стороны в сторону, ганс кого-то явно высматривал. Потом он глянул назад, да так резко остановился, что я чуть было не налетел на него. И вот тут я увидел, что эта гадина уже навела на меня визир и сейчас второй глаз пыхнет импульсом. Времени на раздумья и красивые решения не было, и пусть меня простит господин Качуров, но я просто изо всех сил пнул лжеганса под самый копчик, голова дернулась, шляпа слетела, а импульс слегка оплавил истертый ворс стенной обивки. На перезарядку ему нужно секунд пять. Должно хватить, потому что на третьей секунде я уже был в универсальной секции, а на четвертой – скрылся за зеркальными примерочными кабинками. В больших секциях, как правило, все торговые ряды сквозные – мое счастье. Но недолгое. В параллельном коридоре высоко, под самым потолком, жужжали подвесные кресла патрульных. Попадись я им, всех дел на минуту – запрос в Бюро, а потом еще извиняться за беспокойство. Но стоит им меня задержать, тут же догонят охотники, и вряд ли их остановят патрульные. Судя по охоте, заказчик серьезный. Вот и мне стало не до смеха, и если раньше я не очень-то напрягался, то теперь понял, что пора уходить быстро и чисто.

Один взгляд на номер этажа, другой – на цветовой код сектора и подсектора. Спокойно пересек неширокий, метров на двадцать, коридор и нырнул в ближайшую нишу с раздатчиками еды. Лишь один шакалистого вида юнец торопливо выгружал из лотка брикеты дармовой жрачки. Настороженно покосился на меня и, прижав к груди пакет, выскочил из ниши. Наверное, иммигрант, подумал я, отгибая сетку ограждения. Из новеньких, недавно здесь, явно нелегал, боится, что поймают и выкинут из локуса. Еще не знает, что сюда как раз вход свободный, а вот наружу – нет. Чтобы не смущал покой заслуженных граждан своей немытой рожей. А при надобности отработает харч на общественных «пятницах». За сеткой обнаружились, как я и ожидал, смывные люки. Их прикрывают тяжелые замковые крышки. Но если знать код, легко открываются. Я знаю код. Вскоре я скользил по спиральной трубе резервного слива, притормаживая локтями о стены. Но все же разогнался так, что чуть не перелетел над страховочной сеткой прямиком в разверстую пасть измельчителя твердых отходов. Все же успел вцепиться в осклизлую проволоку и, медленно ступая по угрожающе постанывающей сетке, перебрался к широкому выступу, а там уже по скобам влез на рабочую площадку. С дверью пришлось повозиться. А когда я наконец разобрался с замком, то услышал шлепок внизу. Потом еще один. Осторожно высунулся за перила и увидел в слабом освещении, как быстрыми пауками по сетке в мою сторону движутся три фигуры. На этот раз я не стал возиться с чип-сенсором, да и нужды не было. В таких местах ржавый засов времен великих реконструкций стоит десяти новейших блоков. С громким скрежетом я задвинул его до упора, а потом для надежности примотал его к дверной ручке обрывком старой, но прочной светоленты, выработавшей ресурс. Выиграл еще несколько минут, а больше и не надо.

На что я рассчитывал? В первую очередь спустить на охотников людей Йоргена. Возьмут, как положено, незаметно для окружающих, приведут тепленькими в ближайшее отделение Бюро и вытрясут из них все: кто и зачем послал, сколько заплатил, ну и остальные мелкие подробности. Если это старые счеты, к заказчику придется снова посылать мытаря, значит, денежки завелись. Конечно, и мне грозят штрафные начисления за то, что засветился. Предупреждали меня ограничить контакты с Тенеком – не послушался. Впрочем, я готов был списать со своей процентовки даже сотню дебетов, лишь бы посмотреть, как будут выколачивать пыль из моих преследователей. Но обеднеть на сотню так и не пришлось. Сначала мне даже показалось, что я не туда попал. Пустые комнаты, внутренняя охрана словно испарилась, стены голые – аппаратура тоже исчезла. Лишь в четвертой комнате я обнаружил Йоргена, озабоченно нависшего над монитором, расстеленным по столу.

– Долго же ты добирался, – проворчал он.

Я хотел спросить, куда все подевались, но тут он поманил меня пальцем. Подойдя к столу, я глянул на монитор. Судя по сетке, на нем считывались показания с сенсоров чуть ли не со всего этажа. На срезе план большого кольца напоминал соты больных пчел. А вот и пчелы: желтые точки медленно расползались в разные стороны от темного круга колодца. Йорген коснулся одной точки, другой, третьей… на мониторе по очереди возникали изображения коридоров, переходов, пролетов, и везде шныряли люди в зеленых куртках, в комбинезонах общественных работников и даже в серебристых плащах патруля.

– Сколько их сюда набежало! – удивился я. – Десятка три, не меньше.

Хмыкнув, Йорген лишь покачал головой, свернул монитор в трубку и, сунув его под мышку, ушел в соседнюю комнату. Я пошел за ним, и в следующую минуту тесная кабина служебного лифта несла нас вниз. Слабый шелест, сопровождаемый щелчками, означал, что в шахте срабатывают блокирующие перегородки, и этой линией теперь мало кто может воспользоваться.

От нашего локуса до ближайшего портала несколько минут на воздушной тяге. Но пришлось добираться чуть ли не на другой конец материка, к сожалению, окна совмещений в ближайшее время могли открыться только в портале локуса Бранденбург или же Магистратуры. Сами переходы мгновенны, но ритмы мерцаний у всех порталов разные. Для того чтобы быстро перемещаться по ареалу, приходится ждать, пока сойдутся нужные. Два-три прыжка можно сделать практически всегда, а вот когда нужно в конкретное место и конкретное время, тогда возникают проблемы. Да и с очередностью не всегда складно выходит, у нас легенды несолидные, возраст не тот.

До Магистратуры в общем-то недалеко, час лета, но я не такая важная фигура, чтобы вламываться с предписанием наперевес к сановным чинам, которые при случае и двери в Канцелярию пинком открывают. Вот и пришлось почти два часа скучать в полупустой кабине, рассекая воздух над зелеными пятнами лесов и парков, поглядывая время от времени на тонкие черные нити каналов, на слабо мерцающие в закатном свете полосы рек… Где-то на полпути подо мной в опасной близости промелькнул темный круг локуса, обрамленный разноцветными огоньками. Интересно, что стало бы с каким-нибудь любителем экстремального полета, если бы он вымахнул в этот миг на конусе из жерла центрального колодца прямиком в воздушную струю тяги? Успел бы раскрыть параплан? Вряд ли. Нас учили в школе искусству подъемов и спусков. Сам господин Качуров недолюбливал богатых бездельников, да и конус считал глупой игрушкой, однако требовал от нас умения использовать подручные средства для ухода от преследователей.

Со мной в кабине летели три девицы в черных мундирчиках орбитальной стражи и немолодой ганс в цивильном. Одна из девиц пару раз глянула на меня и словно невзначай покачала голым коленом. Ну, это лишнее. В другое время я бы охотно поговорил с ними, но сейчас губы, скулы, да и вообще всю физиономию сводило от нестерпимого зуда. После форсированной переделки лица всегда свербит! Сама переделка длится пять минут: облепят твою морду толстым слоем жирной вонючей мази, налепят на нее электродную сетку, введут программу модификации, и тут начнется жуткая щекотка! Ополоснут фиксатором – и сам себя не узнаешь. Но щекотка, вот в чем главная подлость, продолжается. И ты несколько часов стараешься не расцарапать в кровь свое новое личико. Чешется так, словно тысячи муравьев бегают по твоим щекам, носу, подбородку…

Но по порядку. Значит, сначала я получил новое задание. Потом Йорген отвел меня к модельерам, и те сменили портрет. И только после них у меня произошел короткий и странный разговор с господином Сатяном. Трудно собрать мысли, когда мерещится, что твоя кожа вот-вот распадется на клетки. Итак, сперва я доложил начальству о прибытии, хотел рассказать о погоне, но не успел. Господин Сатян грубо перебил меня, заявив, что его не интересует мера тупости сотрудников, затем велел немедленно отправляться на задание. Задать вопрос «куда?» я тоже не успел. Рядом возник кто-то из сотрудников, надел на мою левую руку инициирующую манжету, и через долю секунды в моем чипе уже сидели новые сведения о моей личности. А еще через секунду короткий укол в ключицу заставил вздрогнуть: это ввели капсулу горячего вызова. Не зря его так назвали: жидкий огонь раскаленными брызгами словно выжег мои нервы, оставив тонкие обугленные нити, в голове все перемешалось, глаза налились едкими слезами.

Нейромаяк взведен. С этого момента задание считается оформленным и не может быть никем и ни при каких обстоятельствах отменено. Пока я адаптировался к новой легенде, развалившись в широком кресле с поддувом, мои мысли вяло шевелились и никак не хотели цепляться друг за друга. Только начал соображать, как Йорген взял меня крепко под локоть и потащил через сквозные кабинеты, переговорные залы, обитые натуральной кожей («нерадивых клиентов», как однажды пошутил господин Сатян, введя какого-то незначительного просителя в ступор), через роскошный внутренний парк для сотрудников филиала (там даже есть пруд десять на двадцать, в котором плавают два искусно слепленных биота, Гензель и Гретель, приветственно взмахивающие крыльями при виде своих и со злобным шипением клацающие зубастыми клювами на просителей) и привел наконец в подстанцию к модельерам. Потом я сидел перед господином Сатяном, сцепив пальцы на мертвый ключ, потому что очень уж хотелось разодрать кожу на лице и унять зуд. Вот в такой последовательности.