Клерк Джим Картрайт проснулся внезапно, словно от какого-то внутреннего толчка, от глухого подсознательного ощущения несчастья, свалившегося на его голову.

Спустив ноги с кровати, поймал привычно туфли. Взгляд упал на будильник, стоявший против кровати, на этажерке.

«Полчаса десятого… Ну, так и есть, — подумал Джим. — Вот несчастье. Опоздал в контору на полтора часа!».

С ощущением человека, падающего в бездну, Джим вообразил свое сегодняшнее появление в конторе «Акционерного Общества по распространению сосисок Эксцеленце». Контрольные часы, конечно, уже заперты. Придется отметить свое опоздание на полтора с лишним часа. А насмешливые улыбочки сослуживцев, а грозно нахмуренное чело шефа!..

Джим с ненавистью посмотрел на будильник. «И это называется патентованный будильник „Вставай-вставай“, — подумал он, закипая бешенством, — эта паршивая гадина, которая не звонит, когда надо, а если и звонит, то так, что не может разбудить спящего человека!».

Первый, кого Джим увидел на улице, был его сослуживец по конторе, старший клерк Джефф Коттон. Схватив товарища за руку, Джим потащил его к магазинной витрине и на ее запотевшем стекле написал пальцем:

— Джефф, что случилось?

Коттон перечеркнул его надпись и сверху вывел крупно:

— Оглох весь Нью-Йорк.

Как ни был поражен и напуган Джим, все же в нем сразу сказалась служебная дрессировка. Посредством того же запотевшего стекла он спросил товарища:

Воровато приползли сумерки и серой мутью залегли на улицах и площадях Нью-Йорка. А за ними глухая осенняя ночь окутала замолкший гигант-город.

Но паника не стихла, а, наоборот, разрасталась с быстротой степного пожара. Еще днем в ужасе разбежались из всех нью-йоркских магазинов, контор, банков, учреждений, фабрик и заводов служащие и рабочие.

Замерла почта, телеграф, остановились железные дороги, прекратили работу городской водопровод и никому ненужная теперь телефонная станция. Электро-станции, питавшие Нью-Йорк электрической энергией, также были панически брошены инженерами и рабочими. Остановились все трамваи и автобусы, застряли на полпути в темных тоннелях поезда подземных железных дорог, повисли на двадцатиметровой высоте надземные… Благодаря остановке электро-станций, тьму ночи не прорезали уже миллионы огней, и оглохший, ослепший Нью-Йорк забился в еще более страшной, судорожной панике…

Ожидая вслед за глухотой новых страшных напастей, может быть, полного уничтожения всего города, нью-йоркцы бросились к вокзалам. Увидав там холодные, потухшие паровозы, застрявшие на путях составы, безлюдные перроны, пустые депо, кассы, бюро, — все брошенное в панической спешке, — толпы ринулись обратно в город.

И тогда-то началось великое бегство нью-йоркцев.

Сенатор Аутсон, тяжело и безнадежно вздохнув, снял запотевшие очки, протер стекла и, оседлав нос снова склонился над бумагой.

«… Итак, выяснить точно происхождение загадочного акустического явления, местом которото стал Нью-Йорк, научная подкомиссия пока не в состоянии, и мы вынуждены ограничиваться лишь предположениями.

«Медицинское освидетельствование жителей Нью-Йорка доказало, что никаких изменений в их органах слуха нет. Следовательно, злоумышленник или злоумышленники, обеззвучившие Нью-Йорк, действуют каким-то таинственным способом не на самих людей, не на их слуховой аппарат или мозговые центры, а на окружающий их

воздух.

«Что распространение звуков возможно лишь при наличии воздуха или иной проводящей среды, доказано еще в XVII веке знаменитым английским физиком Робертом Бойль.

«Самый воздух, химический состав его не изменился, в противном случае это отразилось бы на всем живом. Не изменились и плотность или упругость воздуха.