Как удивительно и невероятно солнце, восходящее над горизонтом, начертанным прямой линией между миром небесным и земным. Спросите, что может быть невероятного в самом обыкновенном светиле, к которому привыкаешь из-за каждодневного лицезрения? Ответ очевиден – оно освещает своим теплом каждый уголок Индии, заглядывая лучиками во все закоулки, даже самые отдаленные, самые бедные. Солнце уравнивает всех – богатых и бедных, больных и здоровых, оно не делает различий между людьми, а потому подобно богу.

Сегодня Раджан Синдх, бодро шагая по раскаленной пыльной дороге к своей маленькой хижине, где его ждала жена Индира и маленькая дочурка Амита, молился солнцу, словно божеству. На самом деле Раджан верил в Кришну, Шиву, чтил всех индийских богов, но только солнце оставалось для него символом надежды и нового пути. Раджан был тружеником, работал честно, стремился добиться всего своими силами, однако сделать это сыну простого крестьянина было ох как нелегко. Казалось, он бьется головой о каменную стену, топчется на месте, но никуда не двигается. После смерти их с Индирой маленького сына, Раджан потерял себя. Потерял в выпивке, долгих загулах. Дошло до того, что он избил бедную Индиру до полусмерти. Неизвестно, какого масштаба разразилась бы трагедия, если бы не вмешались жители их деревни.

Во время очередного пьяного загула, когда туман алкоголя выветрил из головы Раджана все мысли до единой, его на обочине подобрали молодые парни и куда-то поволокли. Мужчину дотащили до центра деревни, где собралась большая толпа. Сначала Раджан не понял, когда в правый бок его что-то толкнуло, но потом толчки и удары посыпались со всех сторон, словно градины, мнущие посевы. Тогда невероятный град из тумаков и ударов мял бока Раджана, не способного толком защититься. А вокруг слышались голоса: «Так его!», «На женщину руку поднять – это последнее дело!», «Не зря бог тебя наказал!». Все эти слова сливались в сознании Раджана в гул, давивший своей массой на виски, затылок. Внезапно тело мужчины, изодранное и покалеченное, ощутило движение, его снова перемещали и отдавалось это движение каждым острым камушком, песчинкой. Потом Раджан почувствовал, что оторвался от земли – на миг ему показалось, будто он потерял сознание и парит в какой-то невесомости, а может быть, он совсем умер? Тогда бы боль прошла, а не усиливалась, как это было сейчас. «Наверное, это ад», – слабо пульсировала в голове мысль. Однако настоящий ад ждал впереди, когда его руки и ноги привязали к столбу, вбитому рядом наскоро молодыми парнями. Голоса теперь не разговаривали, они или охали или похихикивали, кто-то даже скрежетал зубами. Раджана оставили висеть на столбе под палящими солнечными лучами, проникавшими до сердцевины всего существа. Именно это солнце, висевшее над головой горе-пьяницы, выжгло из его души всякое желание даже взглядом прикасаться к рюмке фени, своему любимому напитку, который, кстати сказать, является истинно индийским и производится из орехов кешью или кокосов. Что ж, есть в жизни ценности более важные…

Когда день рассыпался в ладонях неба, будто лепестки лотоса опадали в воду, Раджан увидел, как к нему чуть прихрамывая, приближается его Индира. Она выглядела усталой, измученной, но глаза уже не выражали как раньше безоговорочную покорность судьбе. Теперь в них светилось нечто новое – сила, изливавшаяся влагой звезд после дождя к самым ногам Раджана. Женщина поднесла к губам мужа плошку с водой, и он пересохшими, потрескавшимися губами стал жадно впитывать в себя саму жизнь. Индира знала, что ничем не может помочь сейчас мужу, потому что деревня живет по своим законам. То, как поступили с ее мужем, здесь считается правильным, потому что если не пресекать пьянство и побои, то весь уклад деревни распадется. И ведь она вовсе не жаловалась подругам, старалась также работать. Да разве скроешь от людей, которые бок о бок живут с тобой рядом на протяжении многих лет, свои синяки на теле или занозы в душе? Конечно, нет, а потому теперь страдает ее Раджан, привязанный к столбу с позорной табличкой, гласящей, что он пьяница, который бьет жену. И пока не снимут эту табличку, пока не освободят руки от веревок, любой, кому не лень, будет плевать с презрением в сторону Раджана. Индира тихонько позвала:

– Раджан! Я хочу сказать тебе, что бог не отвернулся от нас, слышишь? – сложно было сказать, понимает ли мужчина слова, летевшие в темноту, но Индире хотелось говорить. – У нас снова будет ребенок, понимаешь? И на этот раз все будет хорошо, мы сможем все преодолеть… Потому что я с тобой и ты со мной, а с нами жизнь.

Плотненький кареглазый мальчуган с черными кудряшками волос и пухлыми щечками лежал на траве, раскинув руки и ноги. Он то открывал, то закрывал глаза, прищуривая их по очереди. От этого облака, проплывавшие над землей, приобретали причудливые формы. Такая нехитрая игра занимала воображение мальчика уже больше часа и веселые образы уже начали заканчиваться, готовые уступить скуке, так что голос женщины, вспорхнувший, словно птичка, на одну из веток, позвал очень вовремя:

– Акшай Абусария! Где ты, негодник, опять игрушки свои разбросал кругом! Пройти нельзя, чтоб не споткнуться или ногу не сломать – полноватая женщина в ярком сари бежала в ту сторону, где лежал мальчик. Это была его няня, которую он не особо любил, потому как она постоянно только ворчала и учила как правильно. А когда не делала ни того, ни другого, то пела песни из своих любимых индийских фильмов, которые он не то что не любил, а терпеть не мог. Как это можно – танцевать и петь круглыми сутками? Нет уж, такое занятие не для настоящих мужчин!

Тем временем, пока мальчик предавался размышлениям, каково же это – быть настоящим мужчиной, няня продолжала шествовать по двору и ругаться на неаккуратность своего подопечного. Надо сказать, что она давно потеряла свою красоту, уменьшавшуюся тем сильнее, чем большими складками обрастало ее тело. Тогда она и стала находить радость в мелодрамах, в той нереальной жизни, лившейся с экранов телевизоров мощным потоком. Работать где-то на предприятии было тяжело, а вот устроиться воспитательницей или няней вполне можно, слава Кришне, что росла она старшей сестрой в семье, и приходилось потому присматривать за двумя братьями и тремя сестрами. «Школа жизни – лучшая школа», – думала женщина, все ближе подходя к Акшаю. Но тут ее возвышенные мысли резко оборвались, потеряв равновесие, потому что и тело стремительно грозило всей массой распластаться на земле. Оказалось, что нога няни ступила на доску, которую при рассмотрении можно смело назвать скейтбордом. А так как женщина не имела представления о том, что есть такие страшные штуки на колесиках, сбивающие с ног, если не умеешь кататься на них, то испугу несчастной не было предела. Она завизжала очень громко, умудряясь при этом вращать руками, болтать ногами и вибрировать всем телом. Однако, впереди ее ждало еще большее испытание – декоративный пруд, в котором мирно плескались лебеди особой породы. Тем не менее, даже их особая порода не придала им смелости, когда они услышали, как на них надвигается нечто громкое. Птицы были довольно умны, как заключил потом мальчик, потому что они не стали ждать, какой бедой все это кончится для них, и взлетели над прудом. А няня же к тому времени вовсю барахталась в воде, вымокнув полностью. Она напоминала огромный буек, который при этом еще способен ругаться. Акшай заливался смехом, давно он так не веселился. Поглощенный захватывающим зрелищем, мальчик не заметил, как женщина нависла над ним. С ее волос, одежды капала вода. В глазах даже без слов читалось штормовое предупреждение. Таким штормом разразилось все ее существо, выплеснув гнев руками. Сильно обхватив хулигана чуть ниже живота, няня начала бить его крепкой ладонью по попе. Веселье еще не выветрилось до конца, а потому Акшай несколько секунд еще продолжал смеяться, но потом слезы негодования вылились наружу. Мальчик закричал. Ему хотелось, чтобы на его зов хоть кто-то вышел, чтобы увидели, какая няня на самом деле злая, жестокая. Но никто не отзывался. Прислуга смотрела на няню со страхом, не решаясь высказывать своего мнения, потому что каждый боялся потерять хорошее рабочее место, а мама с папой были в вечных поездках по делам, как они говорили. А что же было дома, разве не дела? Разве есть что-то важнее семьи? Акшай очень обижался на родителей. Он готов был променять все игрушки, которыми его задаривали, лишь бы родители были близко, лишь бы можно было прийти к ним в любую минуту, а не ждать особого времени, называемого свободным.

Вечером Акшай плакал в постели, вспоминая, как толстая грубая женщина била его, кричала, ухмылялась. Для него она превратилась в настоящую ведьму, а потому нужно во что бы то ни стало прогнать ее из дома, главное, вредничать незаметно и так, чтобы потом его не могли заподозрить. Так и началась война Акшая за освобождение от няни. Он каждый день придумывал какие-то хитрости. Если няня гладила его рубашки, мальчик мог поставить утюг на самый мощный режим, чтобы сжечь ткани. Когда няне приходилось стирать, Акшай подливал в стиральную машинку гуашь, так что одежда становилась синего, фиолетового или другого цвета. Вещи портились, сгорали, ломались, а няня не могла доказать, что это все проделки Акшая. Даже когда кого-нибудь из прислуги она просила подтвердить свою правоту перед лицом хозяев, те сначала соглашались, но появляясь в кабинете отца или матери мальчика, упорно сваливали всю вину на няню. Акшай же, стоя позади родителей, подмигивал своим спасителям. Конечно, вся прислуга в доме понимала, что дело тут нехорошо, что человек останется без работы, но уж больно не нравилась им эта женщина! И вот, наконец, общими усилиями горе-воспитательницу попросили уйти.

Акшай тогда был несказанно счастлив, потому что думал, что теперь больше времени сможет проводить с родителями, они просто вынуждены будут это сделать. Но, как ни горько было это осознавать, мама с папой не изменили своего графика, продолжая активно вести бизнес. Правда, что понимать под этим словом – «бизнес» – мальчик не стремился узнать. Для него оно ассоциировалось с чем-то плохим, потому что отнимало внимание родителей.