Это был настоящий исполин.

И восседал он на исполинской лошади, покрытой бронзовыми доспехами с головы до ног, как и ее всадник — так что вдвоем они напоминали кентавра, сияющего в лучах заходящего солнца. На голове всадника не было шлема, ее украшала лишь соломенная, коротко остриженная шевелюра. Зато остальные части тела надежно защищала сверкающая броня. Он ехал впереди своего легиона, бок о бок с королем и на расстоянии шага от знаменосца, в чьих руках бессильно поникло в безветренном воздухе синее знамя. За его спиной растянулись две шеренги кавалеристов, гордо ехавших в виду неприятельского города. Их путь занял уже много дней и ночей; им попадались как хорошие дороги, так и отвратительные. Они все испили воды из благородной реки Крисс, чтобы легче было выстоять в час испытаний.

Лукьен, Бронзовый Рыцарь Лиирии, взглянул на долину, ведущую к замершему в ожидании городу Хес, столице Риика. Хес Безмятежный, так его называли; его стены и купола башен стояли, окутанные тишиной. Рыцарь уже видел город прежде, сражался на этой же самой равнине, но никогда не ощущал даже дуновения ветерка из долины, и сегодня был слегка озадачен. Не слышно ни криков, ни звона оружия. Лукьен повернулся лицом к Хесу, чувствуя удовлетворение. После всех этих неурядиц сегодняшний день хорош.

— Они уже должны были нас увидеть, — проговорил Лукьен. — Почему же не выходят встречать?

Акила недоуменно пожал плечами.

Акиле предоставили покои в южной башне замка Хес, окна которых выходили на обширную рыночную площадь города. Комнаты оказались богато обставленными, подходящими особе королевской крови, со стенами, обитыми шелком и украшенными гобеленами. Комнаты соединялись причудливыми коридорами: ведь Акила получил не только спальню, но еще и гардеробную и ванную комнату. Для него приготовили огромную кровать из железа и латуни с плюшевыми подушками. Рядом стояло блюдо со свежеиспеченным хлебом и сыром. Герцог Линук, проводивший Акилу в комнату, предложил ему отдыхать и готовиться к последующему пиру. Линук лично прислуживал молодому королю, в то время как с другими гостями отправились слуги. Он не ожидал, что Лукьен захочет остаться в той же комнате, и мягко объяснил ему: для него, мол, приготовлены апартаменты по соседству с Акилой. Но тот пропустил объяснения мимо ушей. Лукьен никогда не оставлял своего короля.

Временами рыцарю казалось, что он неразлучен с Акилой всю свою жизнь. Сходства между ними не было никакого, но все эти годы они жили рядом, как братья, будучи воспитанными отцом Акилы, Балаком, восхищавшим Лукьена. Оставленный отцом и осиротевший после смерти матери, Лукьен жил на улицах Кота, и выжить в городе ему помогал только его не по годам острый ум. Ему было всего десять, а он уже стал вором и мог украсть все, необходимое для выживания. Когда он не воровал, то работал за гроши — помогал кузнецам. Тяжелый, рабский труд. К одиннадцати годам он едва держался на ногах, питаясь жидкой похлебкой, зато к тринадцати уже превратился в настоящего мужчину, чье тело закалила работа в кузнице. А в четырнадцать — встретил Акилу.

Акила, будучи тремя годами младше Лукьена, объезжал улицы столицы вместе с одним из советников отца. Их сопровождал отряд стражников, но Акила, жадный до всего неизведанного, убежал от них и попал в долину, служившую домом Лукьену. Для неотесанных простолюдинов оказалось проще простого обнаружить на своей территории хорошо одетого парнишку. Акила был невысок даже для своего возраста, но сумел защищаться против молодых грабителей. Когда Лукьен обнаружил его, мальчик клялся, что разбил носы двоим нападавшим. На самом деле, сам Акила истекал кровью, ибо ребята избили его, и он не знал, как найти дорогу и вернуться к охранникам. Когда же они обнаружили стражников, и Акила оказался в карете, он попросил не разыскивать обидчиков, ведь они бедны и жизнь их тяжела.

В течение долгих лет Лукьен не мог забыть этого момента. Будь он жертвой, он бы уж непременно отыскал обидчиков и уничтожил их. А этот юнец поступил так странно! Акила же стал настаивать, чтобы Лукьен поехал вместе с ними в замок, где ему дали чистую одежду и пищу, и где он встретился с его отцом, королем. Там Лукьена приветствовали как героя, спасшего принца, и король Балак практически усыновил его. С тех пор он не покидал крепости и ни разу не оставил Акилу, ведь принц нуждался в нем.

Но Лукьен навсегда выучил трудные уроки улицы, и никогда не простил своего отца-пропойцу за уход из семьи, а мать — за то, что умерла. Эту ношу он постоянно нес на плечах, даже на поле битвы: настоящий враг, только внутренний. В замке Кот он стал взрослым мужчиной, обучался в Лиирийской военной школе, которую закончил лучшим учеником. Стал образцом кавалериста, вырос до командующего королевской гвардией. И все же он иногда с грустью вспоминал жизнь на улицах Кота.

Ночь обрушила на Кот мощный, тяжелый ливень. Шквалистый ветер сотрясал стекла единственного окошка в маленькой спаленке. Бейт Томз, чьи роды продолжались уже тринадцать часов подряд, поглядела на окно и зарыдала.

— Успокойся, — сказала повитуха Гвена. Руки старой женщины прикоснулись к бедру Бейт, массируя онемевшие мышцы. Сидевшая рядом подруга Бейт Мери сжала ее руку — так сильно, что Бейт подумала: сейчас захрустят косточки. Но эта боль была несравнима с пыткой, терзавшей внутренности. Бейт отерла слезы с лица и сосредоточилась на лице верной Мери и стене ливня за окном.

— О, уже пора, — проговорила Гвена. Старуха заглянула между ног Бейт, как будто увидев там что-то замечательное. — Больше медлить нельзя, девочка. Тужься!

— Не могу, — простонала Бейт.

— Можешь, можешь. Давай. Ждать больше нельзя.

Через три дня после приезда в Хес Акила принял решение.

В столице Риика стояла теплая погода, как раз подходящая для брачного предложения. Рыночная площадь с южной стороны замка наполнилась народом, а на улицы высыпали ребятишки и кошки, которых в Хесе вообще оказалось великое множество, к удивлению Лукьена. Небо безоблачное, синее, дожди умыли город за день до этого. Стоя на балконе, Лукьен мог видеть Хес, простирающийся на многие мили. Видел городские ворота и длинную пыльную дорогу, ведущую домой, в Лиирию. Лукьен глядел на восточную линию горизонта, тоскуя по дому. Ведь Акила, прибыв в Хес, имел здесь головокружительный успех, но для Лукьена этот успех казался мифическим. Все менялось слишком быстро, слишком много решений было принято. И Акила принял их в спешке — так считал Лукьен.

Они вместе ждали на балконе принцессу Кассандру. Эту встречу организовал сам король Карис; они пришли слишком рано. Даже если принцесса будет вовремя, то ждать не менее получаса. Но Акила пожелал, чтобы Лукьен отправился на балкон вместе с ним, ибо нервничал. Ему было необходимо объяснить свое внезапно принятое решение. И все же даже сейчас, когда они были вдвоем, Акила не решался заговорить. Как и Лукьен, он взирал на город сверху, весь в собственных мыслях.

Лукьен не винил Акилу за желание жениться на Кассандре. Она прекрасна, и сам Акила хорош собой. Но Лукьена бесила поспешность и внезапность происходящего — и он все эти дни протестовал против такого хода вещей. Кассандра станцевала для них, и изящество ее движений заставило Акилу забыть о приличиях. Он будто забыл, что в мире много женщин, которые почтут за честь стать женой короля. А может быть, просто не обращал на это внимание… Лукьен незаметно оглядел спутника. Акила еще так молод и вопиюще неопытен. Он слишком много времени провел, уткнувшись в книги, вместо того, чтобы задирать подолы служанкам на кухне, и Лукьен сожалел об этом. Плохо, что король Балак не заставил сына послужить в армии после окончания военной школы. Если бы юноша поучаствовал хотя бы в одной кампании, живо бы научился обращаться с женщинами и не увлекся бы первой же красоткой, обратившей на него томный взгляд.

Но ведь это неправда. Лукьен знал, что не стоит винить Балака в теперешней влюбленности Акилы. Балак был хорошим отцом, достаточно мудрым, чтобы не заставлять сына-книгочея окунаться в военную жизнь. Его мудрость обернулась добром для Лиирии, ведь новый король был образованным и миролюбивым. А его романтичность — всего лишь следствие доброй натуры, то, что делает его особенным, не похожим на других. Лукьен вздохнул, покачав головой. Акила услышал вздох и обернулся.

Арал Вейл сидел в одиночестве в углу «Красного льва», уставившись на собственное отражение в кружке с элем. Это была уже, по меньшей мере, третья за сегодня, и благословенная жидкость ласкала тело и душу, словно возлюбленная. Ночь уже опустилась на город; все звуки замерли. Миновала полночь, и хозяева постоялого двора отправились на покой. Было очень тихо, и это Аралу нравилось. Наверное, жена волнуется, но ему наплевать. Эль составляет неплохую компанию, в голове проносятся образы жутких существ, и все, что остается, это пялиться на отражение в кружке и помнить о своем тяжком преступлении.

Быть фермером непросто. Об этом Аралу говорил еще отец. Его слова звучали предостережением против отказа от семейной медеплавильной мастерской в Марне, но Арал не стал слушать. Отец был пьяницей, и Аралу хотелось освободиться от него. Поэтому, прослышав о продаже участка дешевой земли близ Кота, он с радостью ухватился за эту возможность. Арал грустно улыбнулся. Казалось, все произошло многие десятилетия назад. За эти годы он женился и всю душу вложил в маленькую ферму, вот только неудачная погода и нашествие паразитов не давали возможности получить прибыли. Он мечтал о том, чтобы стать землевладельцем, подобно Герцогу Марнскому, но ферма не баловала его: вместо доходов — одни мозоли. Хуже всего, что жена оказалась столь же бесплодной, как и земля. Она рожала одного мертвого ребенка за другим. Сейчас ей всего двадцать четыре, она вполне может вынашивать детей, но, похоже, она проклята, вот в чем дело.

— Проклята, — прошептал Арал. — Как и я. — Он поднял кружку и сделал щедрый глоток, наслаждаясь приятным теплом. Через минуту пиво закончилось. Арал порылся в карманах латаных штанов и выудил еще монету. Подозвал кабатчика и велел принести еще кружку. Толстяк оживился, он стремился допьяна напоить единственного посетителя и поставил перед Аралом кружку с высокой шапкой пены. Забрал монеты и, вместо сдачи, послал молодому человеку улыбку. Арал нахмурился.

— Хочешь мне что-то сказать?

— Мне жаль, что это произошло с твоим ребенком, — проговорил кабатчик.

Гилвин Томз сидел в кресле, вытянув ноги и разглядывая замысловатый механизм в руках Фиггиса. Строго говоря, это был башмак, но через каблук протянулись пружины, а к верху — привязаны ремешки. И очертания он имел самые невероятные. С точки зрения Гилвина, башмак представлял собой, скорее, устройство для пыток, чем обувь, но, учитывая, что это подарок ко дню рождения, юноша смог выдавить из себя слабую улыбку. Сегодня ему шестнадцать, и если бы мать была жива, она поцеловала бы его. Но мать умерла два года назад, так что поцелуя ему не видать. Вручая подарок, Фиггис просиял; его слезящиеся глаза сверкали. Над этой вещицей он долго и тяжело трудился, потому и гордился ею. Изуродованная нога паренька была вытянута, и он почти не шевелил сросшимися пальцами. Конечность выглядела так с самого рождения, и ее вид нимало его не беспокоил, равно как и вид почти бесполезной руки. Он откинулся назад, когда Фиггис прилаживал башмак к ноге. Боли он не чувствовал, только странную неловкость. Теку, обезьянка Гилвина, в возбуждении стала раскачиваться на шесте; ее золотистый хвост извивался, как змея.

— Расслабься, — велел Фиггис. Одной рукой он держал лодыжку Гилвина, другой — двигал башмак вперед и назад. — Знаю, он выглядит странным, но, если все будет в порядке, ты еще не раз поблагодаришь меня.

Гилвин никогда не забывал о благодарности. Долгие годы Фиггис был ему словно отец. Или, скорее, как дедушка. А сейчас он обещал парню, что тот сможет ходить без костыля…

— Если он будет действовать, смогу ли я бегать? — спросил Гилвин.

— Давай сначала научимся ходить, а?

Каждую ночь Гилвин возвращался в уединенное место в саду, надеясь вновь увидеть темноволосую незнакомку. Каждую ночь он аккуратно причесывался, приглаживал одежду и выходил с Теку на балкон, с трепетом предвкушая встречу. И каждую ночь уходил разочарованный.

Девушка пленила Гилвина. Он проводил целые дни в библиотеке, мечтая о ней, отчего приносил ученым не те книги, а то и вовсе забывал о работе. Несмотря на настойчивые вопросы Фиггиса, что его беспокоит, Гилвин не рассказывал о незнакомке, уверенный, что ему попадет. Он пытался любыми путями получить от наставника задание доставить книги или сообщения в Лайонкип. Акила и его подчиненные частенько требовали для себя различные манускрипты. Многочисленные прогулки Гилвина в замок оставались безуспешными, поэтому он решился на более серьезную меру. Пробраться в закрытое крыло здания, где жила королева. Ее слуги все равно слепы, так что никто его не обнаружит, если он будет осторожен. Но говорить ни с кем нельзя — ведь тогда его узнают. Нужно молчать, пока не встретит эту девушку. Задача непростая.

И тогда Гилвин подумал о Теку.

У Теку было множество талантов. Хоть она и обезьяна, но Фиггис выдрессировал ее так, чтобы она во всем помогала Гилвину. Она была уже не просто домашним животным, отличаясь умом и находчивостью. И к тому же была ганджийской обезьяной, особой породы. Ганджийские обезьяны стоят дорого, но их охотно покупают, ибо они легко обучаются — и не только трюкам. Они могут понимать человеческую речь и отвечать при помощи щебета и стрекота, общаясь с хозяином особым. Теку была правой рукой Гилвина. Точнее говоря, служила ему вместо левой, искалеченной руки. Когда юноше был нужен свиток или книга, мартышка приносила ему их. Она носилась по полкам библиотеки быстрее, чем Фиггис со своей лестницей. И вообще, была Гилвину лучшим другом. Теперь он нуждался в ее помощи.

Гилвину, как и прочим, вход в крыло королевы был запрещен. Но Теку ведь обезьянка, и вовсе не обязана соблюдать правила.

Ночные улицы Кота — не место для паренька-калеки. На них собираются толпы, они грязны и опасны, так стало с первых лет правления Акилы, когда король спрятался от своего народа. В последующие шестнадцать лет сумасшествия Акилы на улицах развелось огромное количество воров, уверенных, что Призрак Лайонкипа не станет преследовать их. Торговля продолжалась, как всегда: торговцы запрудили все улицы и переулки. Путешественники прибывали из разных мест полюбоваться Котом — настоящим центром мира. Пусть город отчасти и захирел при Акиле, он все равно еще оставался привлекательным. Деньги, приходящие в город, были не из королевской казны, а из тугих кошельков купцов и деловых людей, видящих в Коте много возможностей поживиться. Они наводняли город, а библиотека Акилы стала не только светочем знаний и славы, но и проклятием. Она являлась светочем для каждого ученого — но в результате ее строительства число воров и бродяг в городе увеличилось. Многие юноши и девушки избавились от невежества — но для тяжелого труда на земле эти люди оказались потерянными.

Вот только Гилвина все это не касалось.

В этот вечер юноша был безмерно счастлив. Он передал записку и теперь жил надеждой, не замечая ночной темноты. Вместо того, чтобы вернуться в библиотеку и помочь Фиггису, как обещал, они с Теку быстро прошмыгнули домой, где Гилвин прихватил свой костыль — единственный предмет, представлявший хоть какую-то ценность. Костыль был добротный, за него у ростовщика на Блик-стрит дадут целых восемь медных соверенов. Новый башмак отлично подошел, поэтому Гилвин, не раздумывая, решил избавиться от костыля. Несмотря на близость к богатым людям Лаойнкипа, Гилвин почти не располагал имуществом, а смерть матери еще ухудшила его положение. В библиотеке было множество ценных манускриптов, но Гилвину и в голову бы не пришло продавать их. Вот и получилось, что лишь костыль мог принести хоть какие-то деньги, пусть небольшие. Восемь медяков — жалкая сумма, но для Гилвина это было целое состояние. Теперь он сможет купить подарок темноволосой красавице. Проходя по улице, он не уставал восхищаться купленным для нее колечком. Бронзовое, очень хорошенькое, и оказалось ему вполне по средствам. Торговец заверил парня, что «его дама будет очень довольна».

В восторге от кольца и предстоящего свидания, Гилвин едва замечал, что происходит вокруг. Он оставил Бурана и повозку на дальнем конце Главной улицы много часов назад, отправившись к ростовщику пешком. С этой частью задачи он справился без труда, но вот поиск нужного кольца оказался куда труднее. Пришлось потратить не один час, и теперь был уже поздний вечер. Луна спряталась за облака. Тени от зданий пали на землю. Торговцы покинули улицы. Из отдаленной таверны слышался смех: деловой люд отдыхал после многотрудного дня. Гилвин остановился и прислушался. Прежде в Коте было множество дипломатов и чиновников. По словам Фиггиса, то были дни изысканности и утонченности. Теперь же на улицах остались лишь банкиры — и преступники. Канцелярии разогнали; на их месте появились солдатские бараки и оружейные мастерские. Войди сейчас Гилвин в таверну, он встретил бы там лиирийских солдат: их повсюду тьма-тьмущая. Он нахмурился и огляделся. Кот все еще прекрасен, но каков же он был в прежние дни? И почему король Акила скрывается?

Освещенные свечами окна не давали ответа. И вдруг все вопросы разом вылетели из головы у Гилвина. Он осознал, что бредет, не разбирая дороги, зажав в кулаке подарок и ослепленный любовью. Все улицы и кирпичные строения казались одинаковыми. Холодок страха пробежал по спине. Юноша взглянул на небо и увидел: тучи сгущаются.

Кассандра сидела в одиночестве на кровати, и ее воображение рисовало множество картин. Часы вдалеке пробили полночь, но королева не могла уснуть, ибо вся находилась во власти прошлого. Темнота окутала спальню. Лишь огонек свечи за ширмой освещал мрак. С другой стороны ширмы сидел Акила. Плотная ткань ширмы не позволяла ему видеть ее, но не мешала разговаривать. Его голос монотонно гудел в тишине: король читал стихи. Он был просто помешан на последних приобретениях своей библиотеки в области поэзии, мог читать ей стихи часы напролет. Не желая участвовать в его утомительных представлениях накануне встречи с Лукьеном, Кассандра пробовала сослаться на головную боль. Но Акила настоял. Словно надоедливое дитя, он никогда не оставлял ее в покое. И сам как будто никогда не уставал — а с другой стороны, не желал что-либо изменить в своих спектаклях. Он игриво пытался развлекать ее стихами и пьесами, но его неважные актерские способности и сверхвозбуждение только раздражали Кассандру. Сегодня он был просто невыносим. Его неумолчный голос вызывал эффект, подобный скрипу ногтем по стеклу. И Кассандра с новой силой мечтала о свободе. Акила продирался сквозь особенно скучный сонет, а Кассандра вспоминала о Лукьене, о часах, проведенных вместе уже давным-давно. Завтра она снова увидится с ним. А потом, если проклятье амулета действительно существует, она умрет.

Над башней прогремел раскат грома, приглушенный толстыми стенами опочивальни. Акила говорил, что сегодня идет дождь, но гроза разыгралась неожиданно. Дождь напомнил Кассандре о том свежем весеннем утре, когда она впервые отдалась Бронзовому Рыцарю. Она вспоминала запах яблоневого сада, свежесть почвы, легкий весенний туман. На губах королевы заиграла легкая улыбка. До того утра она думала, что Лукьен будет грубым, агрессивным в любви, но он поразил ее нежностью. И, однако, в нем не было ни капли неловкости — не то, что у Акилы! — и это восхищало Кассандру. Во время их последующих занятий любовью Лукьен научился виртуозно настраивать арфу ее тела, извлекая восхитительную музыку.

А потом Акила сошел с ума. А Лукьен был изгнан из города.

Кассандра открыла глаза в темноте. Слушая голос Акилы, она улавливала в нем зловещие нотки. Он постарел. В отличие от нее, время сыграло с ним дурную шутку. Но юношеский пыл не угас в нем, и он все еще любил Кассандру, вот только любовь эта напоминала тяжелую болезнь. Она прислушивалась к его голосу, к тому, как он то поднимается, то понижается, произнося слова. Странно, она так и не смогла его возненавидеть. Он изгнал Лукьена, величайшего героя Лиирии, и ослепил Джансиз. Превратил Кот в руины, пустив все налоги на свою знаменитую библиотеку. В припадке паранойи сокрушил канцелярии, превратился в настоящего тирана, упек в тюрьму барона Гласса и других хороших людей, присвоив их имущество. Барон Гласс два года томился в Бориоре, прежде чем отправиться на остров Во. Акила хотел казнить его, но вмешательство Кассандры спасло жизнь барону, в результате чего его сослали на верную смерть в суровые застенки островной тюрьмы. Скорее всего, он и умер там, но Акила более не заговаривал о нем, как будто память о бароне было необходимо искоренить, как ядовитый сорняк.

Несмотря на все преступления, Кассандра все еще жалела Акилу. Он был хрупким, словно ребенок. И сейчас она слышала в его голосе любовь. По правде говоря, он все еще был уверен, что ей приятно его общество. И он страстно желал быть рядом с ней. Он ни разу не позволил себе взглянуть на нее за шестнадцать лет, не осмелился прикоснуться к ней в темноте, если не считать того, первого раза. Но в его тоне всегда ясно читалось: он желает ее так же страстно, и никогда не решится удовлетворить страсть с другой женщиной. Он неоднократно говорил ей, что их брак — священен. Для самой же Кассандры их брак представлял собой фарс. Но ее восхищала стойкость Акилы. Видимо, безумие придавало ему сил.

Гилвин целый день провел в библиотеке вместе с Фиггисом, приводя в порядок книги, занося их в каталоги и расставляя по полкам, помогая ученым из Марна с историческими текстами. Он работал с усердием, прилагая все силы, чтобы обелить свое доброе имя перед Фиггисом, хотя тот, похоже, уже забыл о событиях прошедшего дня. Было солнечно и тепло, в библиотеке толпились посетители. Большая группа местных фермерских ребят пришла на еженедельные занятия по чтению, которые устраивал для них Фиггис. Явилась и группа учителей из Риика, они желали изучить систему каталогов библиотеки, математическое чудо, изобретенное самим Фиггисом. Гилвин пребывал в отличном расположении духа, поглощенный работой и предстоящим свиданием. Нынче вечером, если все пойдет хорошо, он увидится со своей красавицей.

На закате поток посетителей, наконец, иссяк. Гилвин с Фиггисом смогли предаться заслуженному отдыху. Библиотека оставалась открытой, но они больше не помогали посетителям. Они вместе поужинали на кухне позади жилых помещений библиотеки, наслаждаясь цыплятами и бисквитами, приготовленными Деллой, их домоправительницей. Хозяйка Делла была стоической женщиной; муж ее погиб во время войны с Рииком. Она поступила на службу к Фиггису задолго до появления у него в учениках Гилвина, когда библиотека только открылась. Она была добра с Гилвином и предана Фиггису, и они втроем управлялись со всей необходимой работой в здании, хотя Фиггис просил иногда о помощи торговцев из Лайонкипа, например, когда протекла крыша. Подобно Фиггису, Делла получала жалованье от самого Акилы; король не позволял им ни в чем нуждаться. Делла чувствовала себя комфортно на службе в библиотеке. Это как нельзя лучше соответствовало тихой, спокойной натуре женщины.

После ужина Фиггис пригласил Гилвина сыграть в карты. Вечер был замечательный; Фиггис решил, что они могут играть на балконе главного читального зала, а может, и пропустить по стаканчику бренди. Гилвин понимал: старый библиотекарь старается восстановить добрые отношения между ними, ибо он уже неоднократно извинялся за вчерашнюю строгость. Из-за искреннего стремления Фиггиса к сближению Гилвину оказалось очень трудно отказать старику. Он не стал извиняться, просто сказал Фиггису, что сегодня очень устал и с удовольствием посидит с ним в другой раз. Фиггис не настаивал; он улыбнулся и предложил сыграть в карты в любое удобное для Гилвина время.

Как только Гилвин вышел от Фиггиса, он сейчас же кинулся в спальню и оделся для встречи. У него было немного одежды, и всего одна красивая рубашка, которую он берег для особых случаев — с накрахмаленным воротничком и яркой алой манишкой. Фиггис купил ему эту рубашку для встречи важных гостей. Гилвин почти не надевал ее, но первого свидания она показалась ему в самый раз. Одевшись, он пробежал расческой по волосам, посмотрелся в зеркало, принадлежавшее еще его покойной матери. Да, мать гордилась бы им сейчас. Она бы не одобрила его шатания по Лайонкипу, но всегда надеялась, что он найдет себе девушку, возможно, даже женится.

— Может быть, это она и есть, — с улыбкой подумал он. На улице быстро темнело. Он поправил рубашку, положил кольцо для подарка в карман и глубоко вздохнул. Нынче он сделает огромный шаг вперед, к нормальным людям — шаг, который, как он прежде считал, ему не по силам: ведь он калека. А теперь, в специальной обуви, чем он отличается от других людей? Желудок сдавил нервный спазм; в висках застучало. Он выглянул в окно и понял: надо спешить. Так что, попрощавшись с Теку, парень покинул спальню и двинулся в сторону Лайонкипа, где ждал его заброшенный сад.