Спотыкаясь о кочки и загребая пыль большими стоптанными чунями, худенький мальчишка семенил по тропе, петляющей меж юрт степного куреня. Он деловито сопел под большим кожаным седлом, которое нёс за пастухом, который батрачил у нойона (князя) Тургутай-Хирилтуха. Чабан, разрешивший ему это, казался мальчику богатуром, хотя, для него и все остальные жители куреня казались большими и сильными.

Огненный диск солнца выжег Вечное Синее Небо, и оно поблекло, выцвело. Знойный воздух заполнил всю бескрайнюю Великую степь. Жара загнала людей и юртовых собак под войлок, в тень. Все обитатели поселка ждали наступления прохладных сумерек.

Жизнь кочевников текла медленно и равномерно. Но не все могли себе позволить валяться на кошме. Рабы и мастера работали: издали доносились шлепки мутовок, которыми кочевники сбивали кумыс из кобыльего молока, слышалась рваная речь катальщиков войлока – их неспешный разговор прерывался натужным пыхтением, – в юртах шуршали выделанными бараньими шкурами, из которых женщины шили зимние одежды.

Мальчишка тяжело отдувался под своей ношей, в слишком большой и неудобной обуви. Он устал, но мужественно терпел: за эту работу ему дадут какую-нибудь еду.

И еще мальчишке мешали идти полы старого женского халата, путающегося в коленях, однако, скрывающего от насмешливых взоров рваные, расползающиеся по швам штаны. Халат ему недавно бросили из крайней юрты, за принесенную из Керулена воду. Войлочного малахая, как у богатура, у него не было.

Медленно текли воды Керулена, на песчаный берег которого Чиркудай иногда ходил за водой. Мальчик еще не понимал необратимую ценность времени, он его просто не замечал. Впереди была целая жизнь: если не попадет под колеса арбы, если не распластает кривой саблей из любопытства «удалой» джигит. Так у него было уже когда-то на другом краю жизни, где зарубили его соплеменников.

Неожиданно для себя Чиркудай начал кусками вспоминать свое прошлое. Но это были смутные картинки, словно во сне. Его родные и приходили к нему во сне и молча смотрели в глаза. Но он никого не узнавал, хотя чувствовал, что это его близкие. Однако у мальчика даже не пошевелилась жалость ни к ним, ни к себе.

Он не переживал и не грустил ни о чем, и не потому, что зачерствел и стал каменным, он просто не умел этого делать. Что-то оборвало тонкую нить его человеческих чувств. Может быть тонкий свист острого клинка джигита?..

Незаметно уходили дни, месяцы. Чиркудай пообвык на новом месте. Теперь у него была юрта и новая родня. Жили дружно. Кузнец постепенно и незаметно наставлял своих сыновей и приёмышей.

Неожиданно мальчики узнали, что скоро будет великий праздник Надам, который был всенародным для племен, живущих в Великой степи. В курень, к святому для кочевников Керулену, стали съезжаться чужие люди из других далеких стойбищ и даже из других стран.

Когда воздух на востоке стал серый и предрассветно прохладный, Чиркудай увидел пороги Керулена. Осторожно прыгая по скользким камням, перебираясь через реку, он старался не смотреть на гудящие под ногами водяные буруны. Ему повезло – не упал. Лишь немного промочил сапоги.

Перебравшись через реку, мальчик, преодолевая усталость, почти побежал от реки в степь. Обессилив, пошёл медленно, и тут заметил, что шум воды за спиной растворился в шорохе травы под ногами. Немного успокоился.

Рассмотрев в утренних потёмках большой вросший в землю камень, подошёл, и тяжело дыша, привалился к нему. Стоял до тех пор, пока не взошло солнце. Подставил лицо под теплые лучи. Чуть-чуть поколебался, и снял с плеч маленький, но тяжелый мешок, который ему приладил на спину кузнец. Вытащил провизию и, стал неторопливо есть, внимательно осматривая степь.

Он не думал ни о чем. В голове было пусто. Чиркудай не сожалел о том, что ему пришлось покинуть такую приветливую семью. И он ничего не боялся. И не потому, что был очень храбрый, просто еще не умел жалеть себя, и не научился думать о будущем. А то, что с ним произошло, считал обычной жизнью – другой-то он и не знал.

Долго ещё высматривал всадников, которые могли его искать. Но в степи было тихо.

Пять дней они поднимались в горы по узким тропкам, пока не вышли на хорошую дорогу. Им стали встречаться люди похожие на степняков, это были тибетцы. Они ехали на двухколесных повозках, которые тащили косматые быки. Животных называли яками.

Жилища тибетцев не были похожи ни на китайские, ни на уйгурские, ни на айратские. Стены домов тибетцы складывали из камней, закрепляя их глиной. Но у горцев, так же, как у айратов, дома отапливались очагами, словно юрты, а не печами. В крышах были дыры зарешеченные палками, для выхода дыма из очага. У китайцев вместо дыр крыши пронизывали кирпичные трубы, у уйгуров дымоходы шли под полом.

Худу стал рассказывать тибетцам свои истории в приземистых домах, похожих на плоские валуны, из которых они и были построены. Хозяева слушали сказочника с большим интересом.

Добродушные тибетцы были приветливее уйгуров, и хорошо относились к сказочнику и мальчику. Как рассказал Худу-сечен, их к этому обязывала религия – ламаизм. Она запрещала причинять зло любому живому существу. Им запрещалось убивать даже мелких жучков, которых они находили в одежде. Просто стряхивали насекомых на землю, не убивая. И не давили паразитов даже после того, как клопы или комары напились их крови. А если случайно насекомое попадало под сапог, то тибетец просил за, невзначай содеянное зло, прощения у Будды.

Чиркудаю не понравилось такое отношение к вредным тварям, которых он безжалостно давил. Однако он понял одно – тибетцы совсем другие люди, не похожие ни на айратов, ни на уйгуров, ни на китайцев.

Весной Худу-сечен и Чиркудай попрощавшись с монахами, вновь тайком пошли через государство уйгуров в родные степи. Но им не повезло. На базаре случайно столкнулись со старшим сыном Назара и тот заорал во все горло, призывая караул. На них тут же налетели стражники, вцепились мертвой хваткой в ненавистных аратов, и с хрустом завернули руки за спину. Чиркудай попробовал отбиваться, но его стукнули чем-то твердым по голове, и он потерял сознание. В себя пришел в темноте, в яме. Худу-сечен сидел рядом на земле и гладил его. Заметив, что Чиркудай очнулся, он с сожалением сказал:

– Не надо было тебе сопротивляться. Ты еще ребенок, а они здоровые как яки. Бошу немного неправильно тебя учил: он тебе поддавался и ты подумал, что стал сильным, – Худу скорбно помолчал, и сообщил: – Назар обвиняет нас в краже, хотя сам украл нашу лошадь. Нам присудили полгода сидеть в этой яме, и обязали выплатить им три серебряных слитка, которых у нас нет. Главное, непонятно за что!.. – старик помог Чиркудаю сесть и продолжил: – Здесь плохо. Сверху бросают рис, куски черствого хлеба, и опускают кувшин с водой один раз в день. Я знаю их порядки.

Чиркудай пощупал шишку на голове и поинтересовался:

– Ты уже попадался…

– Был, – подтвердил Худу. – Не в этой, в другой. Хотя они все одинаковые, – старик повздыхал и стал укладываться спать. Высоко наверху, в отверстии, сияли яркие звезды. Чиркудай лег рядом, прижавшись спиной к спине Худу, так они частенько спали в степи и, повернув голову набок, бездумно уставился на кусочек звездного неба. Он отключал свое сознание от действительности и старался не замечать холода и едкой вони, пропитавшей яму за долгие годы.

Пленённые недолго маялись: за крепкой дверью кто-то громыхнул запорами, и она мягко открылась. Джелме по привычке схватился за саблю, но её не было. Оружие у них отобрали ещё в степи. Все насторожились, ожидая самого плохого. Но в комнату вошли две молоденькие китаянки, в обтягивающих их гибкие тела, длинных цветастых халатах. Они внесли подносы с едой. Не шли, а, мелко семеня, плыли, почтительно кланяясь аратам почти на каждом шагу.

Поставив кушанья посреди комнаты на ковер, выскользнули в коридор, продолжая кланяться. Дверь плотно закрылась. От подносов исходил удивительный аромат баранины, которую сварили каким-то необычным способом. И ещё китаянки принесли много всякой зелени.

Темуджин не пошевелился, с подозрением поглядывая на угощение. Джелме словно тигр стал ходить вокруг еды, но боялся приблизиться. Субудей кашлянул и сказал:

– Если бы они хотели нас убить, то убили бы там, – он неопределенно мотнул головой, добавив: – А я есть хочу.

– Ты думаешь, они не захотят посмотреть, как мы будем корчиться от их отравы? – спросил Джелме.

Они прошли в другое крыло здания, где в большой комнате с прозрачными окнами их уже ждал седобородый китаец. Темуджин осмотрелся и чинно уселся на вылинявший ковер у невысокого столика, такого же, как в комнате Ляо Шу. Его сопровождающие примостились рядом. В помещении было тепло, поэтому, поколебавшись, Темуджин сбросил свою шубу на пол. Старый китаец, утвердившись на стульчике за столом, терпеливо ждал. Перед ним лежала огромная книга в блестящем металлическом переплете.

Темуджин критически посмотрел на старика и приказал:

– Читай.

Китаец пошарил внимательным взглядом по лицам дикарей и, открыв книгу, уткнулся в нее. Немного помолчав, он начал:

– В любом государстве для своего сохранения требуются: государь, чиновники, армия, полиция и тюрьмы, – старик читал медленно, на ходу переводя с киданьского языка на аратский. Он говорил почти правильно, с небольшим акцентом.

Последующие четыре дня Темуджин терпеливо водил всех на учебу. Книги им читали и старые, и молодые библиотекари. Скрывая скуку, кочевники слушали о каких-то непонятных войнах и походах китайцев друг против друга. Чиркудай заметил, что Темуджин мрачнел с каждым днем все больше и больше. Тохучар слушал внимательно, стараясь всё запомнить, ему это было в диковинку. А Джелме откровенно спал. Темуджин хмуро поглядывал на сопящего товарища, пихая его только тогда, когда тот начинал храпеть. Ляо Шу больше не появлялся.

Но на пятый день, слушая очередного чтеца, они услышали громкий шум в коридоре. Чиркудай различил голос Субудея и вскочил на ноги. Первым в коридор выскочил Темуджин, а за ним все остальные, кроме растерянно замолчавшего книгочея. В дальнем конце у дверей нарастал скандал. Там стояли Субудей и Бельгутей с двумя командирами, которых не пропускали в дом воины Ляо Шу во главе с громадным Бошу. Темуджин быстро подошёл к ним. Увидев его и остальных в полном здравии, пришедшие расплылись в улыбке и замолчали.

– В чем дело? – резко спросил Темуджин.

– Не отдают оружие, – прогудел с сильным акцентом Бошу, пояснив: – Ляо Шу не разрешает входить в его дом с оружием.

Все взоры обратились на задумавшегося Темуджина. Помолчав, нойон спросил у богатыря:

Гонки за баранами, или, как сказал Тохучар – козлодрание, понравились всем. Обыкновенная для аратов скачка на скорость превратилась в азартную игру. Барана отнимали друг у друга, и забава стала превращаться в драку. Увидев подобное в своей тысяче, Темуджин разозлился и приказал командирами придумать правила, которые запрещали бы применение оружия между соперниками.

Чтобы мордобои не перерастали в настоящие сражения, было запрещено использовать боевое оружие, во время игры или во время тренировки, без разрешения командира. Нарушение приказа каралось очень строго. Никого не могло оправдать объяснение: что он был в запале и ничего не помнил.

– Если воин не соображает, что делает, то ему не место в моем войске! Гоните таких в шею! Пусть идут к Джамухе или опять в разбойники! – зло говорил Темуджин на совещании командиров.

– Провинившихся начальников буду наказывать в два раза суровее, чем рядовых нукеров, – обещал он.

Его слова не расходились с делом. За зиму из куреня выгнали три сотни степняков, нарушивших приказ нойона. Злобные драки из-за баранов прекратились. А единоборства на коне, за обладание истерзанного животного, стало основным правилом игры. При этом в борьбу вступали лишь сотни из своей тысячи.

Три недели Чиркудай гонял свою тысячу по степи, и своего добился – все нукеры, как один, научились неплохо стрелять с хода вперёд. Воины тренировались под пристальным вниманием зрителей – командиров и нукеров из других отрядов. У них пока что стрельба с хода хромала.

Темуджин тоже подъезжал к краю плаца, но ни о чём не спрашивал, ни во что не вмешивался. Он появлялся один, без сопровождения. Долго стоял и смотрел на пролетающую мимо него тысячу.

Занятия в поле перемежались со слушанием чтецов в китайском городке. Уже не только Темуджин, но и у тысячников, и у сотников возникали интересные вопросы. А книгочеи искали ответы к следующим занятиям. На учебу в городок стали ездить и заместители командиров.

Вышедший как-то вечером из своего дома Ляо Шу, с усталой улыбкой на болезненном лице, приветливо кивнул головой Темуджину, повторив ещё раз, что не ошибся в выборе. В этот день им прочли трактат по этикету и приему иностранных представителей. Наверное, поэтому Темуджин, немного скривив рот, неожиданно для себя, вежливо сказал:

– Желаю выздоровления Его Императорскому Величеству, – на что Ляо Шу хитро усмехнулся и погрозил Темуджину пальцем, мол, рано его так величать.