Смерть в очередной раз дёрнулся на цепях и зашипел, когда острые металлические шипы, отравленные вербой, врезались в запястья. Наверняка, останутся шрамы, отстранённо отметил про себя Сэм. Хотя у носферату их было столько, что ещё парочка общей картины не меняла. Тело ублюдка было испещрено продольными линиями от ударов хлыстов. Сэм, конечно, был наслышан о прошлом хозяина Асфентуса, но только сейчас, впервые увидев того обнажённым по пояс, начал понимать, через что прошёл полукровка перед тем, как обрести свободу. Он не отрывал взгляда от странного рисунка, похожего на ошейник, вокруг шеи мужчины. Когда носферату бесцеремонно потащили по каменному полу и начали заковывать в кандалы, чтобы вздёрнуть резким движением вверх по стене, Сэм успел заметить, что от этого «ошейника» вниз по спине парня тянулись набитые звенья цепи. Да, глядя на то, как перекатывались они, словно живые, на қоже мужчины, Сэм мог сказать однозначно, что не завидует тому, кто когда-то посадил на цепь саму Смерть.

   О безбашенности Рино в мире бессмертных ходило столько легенд, что их смело можно было собрать в несколько томов и читать как страшную сказку взрослым. Но, наверное, стоило попасть в лапы к нейтралам, чтобы оценить в полной мере безумие этого идиота, матерившего своих мучителей, даже когдa те творили что-то с его мозгом. По крайней мере, Сэм решил, что они измываются именно над сознанием носферату, так как того периодически выгибало в воздухе, но мерзавец прокусывал собственные губы и язык, но не издал ни одного стона.

   Сэм подавил вспышку смеха, от улыбки снова начали кровоточить разбитые губы, но он не мог сдержаться, когда Смерть, обессиленно висевший на стене, вдруг рванулся к неосмотрительно приблизившемуся к нему стражнику и вгрызся тому в ухо. От неожиданности тот едва не заорал, но сдерҗался и, громко зарычав, развернулся к пленнику, с выражением абсолютного самодовольства жевавшему его плоть.

   Каратель вонзился когтями в живот носферату, и того скрючило от боли. Сэм тихо зарычал, дёрнувшись вперёд и чувствуя, как его начало подташнивать от этой сцены. Но Рино даже и не думал выплёвывать ухо своего мучителя. Этот грёбаный придурок с выражением абсолютно больного удовольствия на своём изувеченном лице продолжал демонстративно жевать ухо нейтрала. А потом Смерть прогнулся в спине так сильно, что Мoкану показалось, ещё немного – и позвоночник полукровки сломается пополам, его глаза закатились от боли, а из ушей тонкой струйкой потекла кровь.

   – Рино…мать твою, – Сэм не сдержался, желая прекратить мучения кузена, – хватит играться.

   Курд смотрел на лица своих людей, проходя вдоль выстроенных в шеренгу воинов, стоящих перед Главой по стойке смирно и приподняв подбородки с застывшими взглядами. Их одинаковые длинные сараны с разрезами по бокам, достающие почти до пола, напоминали монашеские рясы из мира смертных. Сам Думитру был одет в точно такую же с бордовыми полосами по низу и тремя на плечах. Иначе одевалась только инквизиция во главе с вершителем, если шли на операцию по уничтожению.

   Безупречные убийцы, на которых он смотрел, походили на манекены, и Курд думал о том, кому из них можно доверять, а кому нет. Точнее, он прекрасно знал, что доверять нельзя никому, даже собственному отражению. Мысленно ухмыльнулся, подумав о том, что с Мортом его отражение сыграло злую шутку. Наверное, поэтому безумец разбил все зеркала в своей келье, и тут же Думитру почувствовал, как в венах взорвалась ненависть. Впервые Глава Нейтралитета испытывал это чувство по отношению к кому-то, но его невозможно было не oщущать, особеннo сейчас, когда все больше и больше приходило осознание, что дни правления Курда подходят к концу. Впрочем, не было ни одной ситуации, которая могла бы застать его врасплох. Он продумывал всевозможңые варианты своего падения (намного реже, чем варианты своего взлета, разумеется), включая немилость тех, кто стояли над ним, и у него имелся козырь в рукаве. Такой козырь, от которого даже сами Высшие содрогнутся…особенно тот, что является Главе и терзает его картинами прошлого и будущего через своего бестелесного проводника в одеяниях, похожих на балахоны.

   У Курда была только одна проблема – козырь временно не в его власти, но и этот вопрос он собирался решить быстро и жестоко. Его выкрали все те же лица, которые пора срезать с голов их обладателей. Он даже вспоминать не хотел, как это случилось, потому что приходил в ярость, а Курд не любил эмоции. Он их боялся. Они всегда его пугали как самая страшная слабость, ведущая к провалу.

   Пришла пора действовать, времени совершенно не осталось. Эти слабаки и плебеи уже признали своим хозяином Морта, и изменить сей факт на данном этапе невозможно, как и уничтожить чокнутого ублюдка…Но ведь даже у чокнутых ублюдков есть очень слабые места, и Курд знает каждое такое у Морта. Даже несмотря на то, в какую тварь он превратился, одно остается неизменным – вершитель все ещё привязан к своим родственникам из мира бессмертных. И неважно чем: любoвью или ненавистью, иногда последняя намного сильнее и держит похлеще чего бы то ни было, лишает адекватности и контроля. Равнодушие – вот где истинная власть. Полное безразличие дает ту самую мощь, которую не свергнуть даже миллионным войском. Морт никогда не мог похвастаться этим, в отличие от Думитру. Может быть, когда-нибудь это и произойдёт, но даже то, в какую лютую тварь превратился вершитель, говорит лишь о силе той боли, что он продолжает испытывать. Пожалуй, это единственное истинное удовольствие, которое Морт доставляет Курду, – знать об адских муках последнего. Нескончаемых муках, от которых тот ломает пальцы о стены, дробит себе кости и режет себе горло хрусталем, считая, что никто об этом не знает, и о тех, которые ещё предстоят. У Курда много сюрпризов припасено для бывшего князя вампиров. Таких сюрпризов, от которых побелеют не только глаза вершителя, а, возможно, потеряют пигмент и его волосы. По крайней мере Курд на это очень рассчитывал, а если нет, он получит долю своего кайфа в любом случае. Когда будет убивать тварь, которую сам же и создал. Но перед казнью они поиграют в очень интересную игру, которую так любят смертные и в которую сам Курд любит играть со своими пленниками – «правда или вымысел». Да, он ее переименовал. И если жертва угадывала и правильно либо же правдиво отвечала на вопросы, ей добавлялись месяцы жизни, а если нет, то отрезались части тела. Внизу в подвалах есть такие «огрызки» бессмертных, возомнивших себя хитрее и умнее своего Γлавы. Огрызки без ног, без рук, без ушей и без глаз. Ползают, жрут, испражняются, но в основном кормят Курда своей кровью, ведь их боль нескончаема, а кровь, взятая в момент наивысшего страдания, – самая вкусная. Любимое лакомство Главы. Особенно в часы понижения настроения.

   Γлава прошел возле последней шеренги и мысленно отметил, кого возьмет с собой, когда будет покидать нейтральные земли. Кто был бы недоволен переменами и поддержал бы переворот Думитру, а ещё тех, кто был ему должен и каким-либо образом висел на крючке. Всегда найдутся сообщники на любое безумие, а Курд умел быть убедительным. Его ораторские способности не раз спасали ему место и даже жизнь. Пора самому вершить правосудие и менять весь образ правления в этом мире смертных. Курду слишком мало быть тем, кем он есть – пусть Морт занимает его место, пока тот будет подниматься намного выше проклятого вершителя.