Самый крупный из современных биографов Гитлера — Иоахим Фест — в 1995 г. сказал, что со временем портрет Гитлера становится все более расплывчатым и неясным

{4}

, а автор одной из наиболее интересных и относительно недавних биографий Гитлера Райнер Цительман подчеркивал, что «исследования истории Гитлера только начинаются»

{5}

. Эти исследования тем более важны, что в истории современного мира (в политическом и нравственном отношении) Гитлер сыграл столь значительную роль, что, как писал Перси Шрам, «определение своего отношения к фигуре этого странного и страшного человека составляет первостепенный политический долг каждого»

{6}

. Немецкий социолог Ю. Кока считал, что любое адекватное объяснение нацизма и особенностей истории общества в Третьем Рейхе возможно лишь при выяснении несводимой ни к каким структурным проблемам немецкой истории роли Гитлера в этих процессах

{7}

. В обеих тоталитарных системах XX в. — советской и нацистской — трудно переоценить роль харизматических лидеров. Огромной трагедией современного мира было то, что в России в лице Ленина и в Германии в лице Гитлера демократия имела врагов исключительно большого калибра, они воплощали собой волю к власти в уникальной для нашего времени степени. И Гитлер и Ленин были продуктом эпохи сильных политических страстей, оба чувствовали себя в своей тарелке только в среде, где стремление к власти через заговоры, агитацию и силу было главной целью бытия. В этой безрадостной политической стихии Гитлер, как и Ленин, был полным властелином. Гитлер обладал таким же интеллектуальным эгоизмом, никогда не сомневался в себе, был безжалостен в личных отношениях, предпочитал силу дискуссии и, что особенно важно, был способен сочетать абсолютную верность одной долговременной цели с ловким оппортунизмом

{8}

.

Биографию Гитлера следует рассматривать как биографию Бисмарка, Ришелье или Кромвеля; историку уже нет необходимости внушать, что Гитлер был отвратителен, что он — главный злодей XX в., а Третий Рейх — ужасен: такие метафизические и морализаторские позиции уже не помогают на пути продвижения к истине, что, собственно, составляет цель истории. Несмотря на справедливость обличений, обвинений и морализма в отношении истории Третьего Рейха, все же следует констатировать, что первоначальный успех, которого добился Гитлер, является беспрецедентным в немецкой истории, а его некоторые военные достижения вообще не имеют себе равных в современной истории. С другой стороны, существует опасность, что, ограничивая повествование личностью Гитлера, можно легко фальсифицировать историю, даже не отходя от исторической правды. Сейчас очевидно, что немцы верили скорее в фюрера, чем в обскурантистскую доктрину нацизма, соответственно и Гитлер чувствовал себя неким универсальным гением, наподобие Фридриха Великого

Как писал один из самых проницательных биографов Гитлера Перси Шрамм, Гитлер, исходя из объективно ясных и определенных посылок, действовал совершенно безрассудно, почти полностью теряя контроль над собой, при этом под тяжелейшим бременем ответственности его нервы напрягались до такой степени, что он переставал быть адекватным и словно превращался в медиума. Соответственно, указывал Шрамм, сложно прийти к заключению, до какой степени к действию его побудила логика, а до какой — врожденный инстинкт

Как бы там ни было, но мнимая или истинная психопатия Гитлера усиливала действие его харизмы на людей. Иные историки усматривали причины гитлеровской харизмы в другом: итогом гитлеровской биографии Вернера Мазера является утверждение о том, что Гитлер — это результат интенсивного кровосмесительства

Прежняя марксистская историография предлагала интерпретацию не Гитлера и его харизмы, а национал-социализма в целом, поэтому в данном вопросе она помочь не в состоянии. Представления марксистской историографии о Гитлере как о циничном узурпаторе и кровавом маньяке, действовавшем в интересах реакции, следует отбросить: уничтожение политических противников, гибель огромного количества народа в концентрационных лагерях и холокост не были для Гитлера самоцелью, но лишь побочными продуктами войны. Если попытаться релятивировать происшедшее в Третьем Рейхе, может быть, Гитлер уже и не будет казаться сумасшедшим или глупцом? Может быть, логичнее будет считать, что вряд ли найдется человек, начисто лишенный добродетелей или хотя бы благих порывов? Может быть, следует избегать желания представить Гитлера смехотворным и жалким по той причине, что он в итоге проиграл: ведь Наполеон тоже проиграл. Слишком много разумных людей ему доверяло — в 1958 г. Голо Манн писал: «Если бы Гитлер имел толику умеренности, то для Германии начался бы легитимный период истории и Гитлер правил бы до сих пор»

Конечно, невелико удовольствие погружаться в гитлеровское мировоззрение до тех глубин, где нет ясных ответов, где все начинает зависеть от вкуса и посторонних обстоятельств, но это нужно сделать, так как в этом и заключается смысл изучения истории. В процессе изучения гитлеровской идеологии и ее критического переосмысления оказывается, что одна из самых больших проблем в том, что истоки этой идеологии элементарны и имеют прежде всего инструментальное значение. Важно понимать, что, как и уничтожение мирового капитала для большевиков, так и ликвидация евреев для Гитлера были скорее метафизическими принципами, способом мобилизации, нежели настоящей целью идеологии.

Ядро гитлеровской идеологии составляет расизм, который, как и представления Гитлера о «жизненном пространстве», основывался на мнимых «научных» представлениях того времени. Гитлер, как это он обыкновенно делал, создал свой расизм на основе чтения всевозможной литературы и бесед, содержание которых он удерживал в памяти и всякий раз ловко приспосабливал к новым обстоятельствам. Расовую концепцию Гитлера определили тексты Гобино, Дарвина, Чемберлена и большого числа популярной литературы часто случайного характера. Установить всех авторов трудно: в отличие от Гиммлера или Геббельса, скрупулезно фиксировавших книги, которые они прочли, Гитлер этого не делал и редко ссылался на авторов — то ли по причине забывчивости, то ли из желания выдать ту или иную концепцию за свою собственную.

Показательной для гитлеровских идеологических ценностей является речь от 13 августа 1920 г., когда он выступил с обоснованием собственного антисемитизма; эта речь так и называлась: «Почему мы антисемиты». В выступлении фюрер в первую очередь сосредоточился на арийцах и их созидательной роли в истории; Гитлер считал, что именно они создали древнеегипетскую, античную и персидскую цивилизации. Евреи же не обладали истинной культурой, которая отразилась бы в достижениях изобразительного искусства, архитектуры (их храмы, по словам Гитлера, строили чужаки) или музыки. Гитлер утверждал, что для «арийцев» работа — это этическое понятие и общее дело, а у евреев — это наказание за первородный грех. Они «трудятся» лишь на собственное благо и исключительно из эгоистических побуждений, что проистекает из их материализма и погоней за наживой

Издавна повелось, что Гитлера в первую очередь стремились представить как исторический персонаж, не только лишенный каких-либо положительных свойств (что соответствует действительности), но и как фигуру несамостоятельную, зависимую от ряда обстоятельств; как деятеля, который стремился к реализации целей заимствованных, неоригинальных, уже имевших место в истории. Это последнее обвинение кажется несправедливым: К. Маркс некогда написал работу «18 брюмера Луи Бонапарта», в которой хотел показать, что Луи-Наполеон — только жалкий подражатель своего дяди. Но не подражал ли сам Наполен Цезарю, когда высадился в Египте и в битве у пирамид доказал свое подобие римскому императору? Коронация Наполеона в 1804 г. была тоже цитированием Карла Великого, который короновался за тысячелетие (в 800 г.) до этого. Наполеоновское поражение при Ватерлоо и его возвращение к власти — это тоже цитирование, на этот раз позднесредневекового римского диктатора Кола ди Риенци (1313–1354), который дважды в XIV веке пытался возродить в Риме империю. Часто указывают, что Гитлер цитировал Наполеона, когда напал на СССР в тот же день, что и император французов, а когда 12 апреля 1945 г. умер Рузвельт, то, отождествляя себя с прусским королем Фридрихом Великим, Гитлер представил, что Рузвельт — это «его» царица Елизавета Петровна, смерть которой спасла Пруссию от гибели в 1761 г. Эти гитлеровские «цитирования» были невольными, то есть Гитлер не был менее оригинальным в своих целях, чем какой-либо политик до него, или более зависимым от старых имперских мифов, чем его предшественники. И все-таки Гитлер, по всей видимости, никогда не будет рассматриваться «отстраненно», точно так же, как никогда нацистские преступления не будут релятивированы или даже сопоставлены с преступлениями других режимов (даже сталинского) по причине их последовательного антисемитизма. Венгерский философ Дьердь Лукач в своей известной книге об очередном «закате Европы» хотя и высказал вполне определенно традиционную гуманистическую точку зрения по отношению к уничтожению евреев нацистами, но одновременно отмечал, что принимаемое либеральными мыслителями как очевидное утверждение о том, что нацизм — это более преступное чем сталинизм явление, проистекает исключительно из положения еврейского населения в Третьем Рейхе. На самом деле, по количеству жертв, по чудовищности преступлений и по масштабам антигуманности и жестокости сталинизм — вне всякой конкуренции, он не может быть поставлен рядом с нацизмом. Однако если сталинизм был направлен прежде всего против собственного народа, то нацизм — вовне нации, и антисемитизм был его краеугольным камнем. Только по этой причине Гитлера никогда не будут рассматривать как государственного деятеля ранга Наполеона, о наследии которого подчас отзываются положительно вследствие бесспорных военных и административных успехов

Для Гитлера государство, как и партия и экономика, были лишь средствами для достижения цели — сохранения расы и создания Германского Рейха немецкой нации. Гитлер считал, что миссия всех, кто борется под знаменем со свастикой, состоит в том, чтобы противостоять большевистской угрозе и еврейской опасности. С оглядкой на собственную социал-дарвинистскую идеологию и исходя из тактических соображений, Гитлер вплоть до написания своего политического завещания избегал выказывать однозначную позицию по отношению к роли государства в собственных планах. 27 апреля 1920 г. Гитлер заявил, что нельзя однозначно высказаться в пользу монархии или республики: выбор формы государства зависит от конкретных обстоятельств. Все зависит не столько от самой формы правления, но от наличия эффективного правительства, обладающего необходимым авторитетом и властью: «Мы боремся не за монархию, — сказал Гитлер на процессе по делу о “пивном путче”, — и не за республику, мы боремся за наше немецкое отечество»

{151}

. Во второй главе «Второй книги» Гитлер, рассматривая проблемы государства, приходит к выводу, что определения государства дать невозможно; с целью критики и анализа Гитлер выделяет три подхода к проблеме государства. Первый — гегелевский подход — обожествление государства; при этом, по словам Гитлера, не государство служит людям, а, наоборот, люди обязаны служить государству. Подобное обожествление государства Гитлер отвергал как неплодотворное. Второй подход к роли государства сводится к необходимости ограничения его деятельности только экономикой; такой подход исчерпывает либеральную оценку роли государства, также для Гитлера неприемлемую. Третий подход в классификации Гитлера сосредоточен на создании и сохранении национального государства, но даже и сторонники этого подхода в итоге скатывались, на его взгляд, на позиции беспредельного обожествления государства. Сам же Гитлер был сторонником восприятия государства не как цели, а исключительно как средства политики

{152}

. Весьма характерно его высказывание в 1930 г. во время судебного процесса в Лейпциге над тремя офицерами рейхсвера, обвиненными в причастности к НСДАП: «Когда мы будем располагать соответствующими конституционными правами, мы сформируем государство в таком виде, в каком сочтем необходимым»

Гитлер клеймил продажность парламентариев, их зависимость от лобби; он обещал, что как только окажется у власти, то законодательным образом обеспечит независимость министров, чиновников и партийных функционеров от промышленности. 15 января 1936 г. Гитлер заявил: «мы победили своих врагов на их собственной демократической основе и по их правилам игры»; 30 января 1941 г. он говорил, что НСДАП «в демократии демократию сломила демократией»

Какое же государство Гитлер хотел создать вместо Веймарской республики? Партийная программа настаивала на сильном авторитарном государстве, значение представительских институтов отрицалось. В соответствии с собственной теорией отрицания необходимости принципа большинства, Гитлер писал в «Майн кампф»: «Нет и не может быть принятия эффективных решений большинством голосов, поэтому слову «совет» следует вернуть его первоначальное значение. Любой сведущий человек может советовать, но решение принимает один ответственный государственный деятель». Парламент, по Гитлеру, мог сохраняться, но его функции должны быть в корне изменены; голосования также могут проводиться, но из способа принятия решений они превратятся в простые рабочие инструменты

В «Майн кампф» Гитлер высказывался за унитарное устройство: «Поскольку для нас, национал-социалистов, государство само по себе есть только форма, и более важным является его содержание, то есть нация, народ, раса, — то ясно, что суверенным интересам такого государства должны быть подчинены все. Поэтому мы не можем допустить в рамках единого государства какие-либо суверенные интересы и права отдельных земель»

Частые антисемитские высказывания Гитлера даже в партии сначала воспринимали как «заскок Адольфа»

После рейхстага вторым важным препятствием на пути утверждения нацистской диктатуры в Германии были права земель и рейхсрат, представлявший интересы земель. По этой причине на первом этапе нацистского государственного строительства (вернее, перестройки нацистами государства для своих целей) важнейшей целью нацистов стала унификация земель, то есть захват власти в землях, обладавших традиционной в Германии и довольно широкой автономией; это стремление нацистов ни для кого не было секретом. Надо отметить, что требование нацистов о необходимости унификации земель не было их изобретением — дело в том, что в Веймарскую республику самостоятельность земель рассматривали как обременительную и бесполезную, и в Веймарской конституции пытались ее ограничить

{191}

. Многие немцы были убеждены в необходимости сильного центрального правительства, и унификация земель многими воспринималась как преодоление старого немецкого партикуляризма и земельной разобщенности, иногда даже враждебности немцев разных регионов и исторических областей Германии

{192}

. Не нужно также забывать о духе эпохи в целом: после 1929 г. авторитарные режимы в Европе с их тотальными претензиями повсюду были на марше, казалось, что именно им, а не демократии принадлежит будущее, что было как нельзя более кстати для Гитлера. При этом на руку Гитлеру было и то, что еще до 1933 г. начался демонтаж земельной автономии и возрождение старой кайзеровской традиции слитного существования имперской власти и Пруссии: 20 июля 1932 г. власть в Пруссии была перенята правительством Рейха, что и положило начало разрушению федерализма в Германии. Насильственное прекращение самостоятельности Пруссии дало после 30 января 1933 г. неограниченную власть в Пруссии в руки Геринга и стало моделью для будущей унификации непрусских земель.

В момент прихода Гитлера к власти ненацистские правительства были в Гессене, Саксонии, Гамбурге, Бремене, Любеке, Баварии, Бадене, Вюртемберге; правда, нигде эти правительства не имели большинства в ландтагах. Самой важной проблемой для Гитлера была Пруссия, в ландтаге которой 2 февраля 1933 г. была провалена нацистская резолюция о его самороспуске. Вопреки воле прусского ландтага, четыре дня спустя гитлеровцы по собственному произволу внедрили в Пруссии в качестве главы исполнительной власти имперского комиссара (им стал Геринг). 16 февраля рейхсрат первоначально вынес решение о сомнительной законности этих комиссарских полномочий, но в суд на имперское правительство подавать не стал. 18 мая Геринг наряду с комиссарскими полномочиями получил и полномочия главы правительства Пруссии; в прусском ландтаге он заявил, что «является прежде всего верным паладином фюрера», а не прусским министр-президентом — такой тон был совершенно новым явлением в политической жизни земель: он предвещал унификацию

31 марта 1933 г. вышел «предварительный Закон об унификации земель в Рейхе», по которому все ландтаги распускались и формировались вновь без проведения дополнительных выборов в соответствии с результатами выборов в рейхстаг 5 марта 1933 г., когда НСДАП в условиях террора

«Революционный» переворот в землях достиг пика после упомянутых выборов в рейхстаг, когда при нейтралитете рейхсвера Гитлеру и его сторонникам удалось сместить земельные правительства в Гессене, Бадене, Вюртем-берге, Баварии, Саксонии, Шаумбург-Липпе, Гамбурге, Бремене, Любеке, — и самим прорваться к власти. Слабость земельных правительств в 1933 г. состояла в отсутствии у них большинства в ландтагах. Нацисты и воспользовались этим обстоятельством для организации внепарламентского давления путем всевозможных провокаций, «спонтанных» демонстраций против земельных правительств. Так, 6 марта под смехотворным предлогом, что гессенское правительство якобы не в состоянии сохранить спокойствие и порядок и со ссылкой на чрезвычайный закон от 28 февраля 1933 г., главой местной полиции был назначен нацистский ставленник. Последний уравнял в правах полицию и СА — они стали отрядами вспомогательной полиции. 13 марта «под давлением народа» (это давление инсценировали те же СА) гессенский ландтаг избрал нацистского активиста доктора Вернера главой земельного правительства

В тех землях, где попытались создать законные ненацистские правительства, нацисты вводили комиссаров с чрезвычайными полномочиями, которые силой принуждали правительства к отставке. Чуть иначе развивались события в Гамбурге, где в местном сенате после исключения социал-демократов нацисты заявили претензии на пост полицайпрезидента, а когда сенат им отказал, они заняли ратушу и повесили знамя со свастикой на здании полиции. В дело вмешался министр внутренних дел Вильгельм Фрик: он назначил командира местных штурмовиков полицейским комиссаром Гамбурга на том основании, что сенат якобы не в состоянии обеспечить порядок в городе. Бургомистру и сенату ничего не оставалось делать, как подать в отставку, что практически означало унификацию Гамбурга, обладавшего земельным статусом вольного города.

Самым существенным признаком власти в Третьем Рейхе, как это ни покажется странным, была анархия компетенций различных ветвей государственной власти и партийных инстанций. Так, одно из ключевых министерств — МВД — сразу оказалось в руках нацистов: министром стал старый член партии, юрист по образованию Вильгельм Фрик, сразу начавший проводить партийную линию. Именно Фрик нес ответственность за жесткие меры против оппозиционных политических партий, профсоюзов, критиков режима и евреев; он принимал активное участие в организации 30 июня 1934 г. «ночи длинных ножей» и в унификации земель. Важнейшей частью его министерства была полиция, которая, вопреки сопротивлению Фрика, вскоре перешла в руки рейхсфюрера СС Г. Гиммлера. Помимо полиции, важными отделами МВД были отдел здравоохранения во главе с Леонардо Конти, отдел «имперской трудовой повинности»

(Reichsarbeitasdienst)

во главе с Константином Хирлом, отдел «Гитлерюгенда» во главе с Бальдур фон Ширахом и отдел «опросов мнения народа, статистики и обмеров»

(Volkstumsfragen, Vermessungswesen und Statistik) {206} .

В каждом из этих ведомств было заметно партийное влияние, а Фрик всегда стремился защищать интересы государства перед вторжением партийных инстанций, но перед авторитетом Гитлера он был совершенно бессилен. Даже после отлета в Британию Гесса надежды Фрика на восстановление примата государственной власти хотя бы на среднем уровне не оправдались: деятельность Бормана в качестве проводника интересов партии оказался более успешной, чем ранее это удавалось Гессу. В глазах Гитлера Фрик был крайне жестким и упорным централистом, стеснявшим активность его гауляйтеров. Для положения Фрика было чрезвычайно важно то, что существовавшее в Германии традиционное земельное право на осуществление полицейских функций также перешло к Рейху. Впервые в немецкой истории возник общенемецкий полицейский центральный орган — 12 июня 1934 г. Гиммлер был назначен шефом немецкой полиции, оставив за собой пост рейхсфюрера С.С. Формально Гиммлер первоначально подчинялся Фрику как министру внутренних дел, но фактически он был самостоятелен в своих действиях. Уже во время войны, 24 августа 1943 г., он сам стал министром внутренних дел, а Фрик был назначен рейхспротектором Богемии. Теоретически это означало усиление традиционных государственных инстанций (прежде всего — ущемленных в правах ландратов) и ослабление власти гауляйтеров. Воодушевленный поначалу перспективой истинной централизации Рейха, Гиммлер, однако, вскоре разочаровался, так как 28 февраля 1944 г. Гитлер особым распоряжением подчинил гауляйтеров себе лично, сохранив эту партийную инстанцию в прежнем виде. Поэтому в своей сфере компетенций гауляйтеры считались непосредственными представителями Гитлера. Пользуясь таким положением, гауляйтеры комбинировали разные факторы власти: личные связи, региональные особенности тех районов, где они работали и т. д. для расширения и укрепления своей власти. О том, что имя Гиммлера было для гауляйтеров пустым звуком, свидетельствует высказывание гессенского гауляйтера Якоба Шпренгера

В основу территориальной партийной организации были положены избирательные округа, которые в соответствии со старинной традицией, восходящей к организации франкской империи Карла Великого (742–814), именовали гау. В 1938 г. гау было уже 43, включая организацию немцев за границей

Сначала казалось, что ключевые позиции во властных отношениях займет партия, так как Рудольф Гесс сразу по приходу Гитлера к власти получил статус министра, но это впечатление было обманчивым. Партия даже при гораздо более влиятельном и энергичном заместителе Гитлера по партии Мартине Бормане могла только косвенно влиять на всемогущих гауляйтеров, подчинявшихся непосредственно Гитлеру. Партийное влияние на СС, на геринговское управление четырехлетнего плана и на СА было весьма узким. Главное, для чего создавалась партия — пропагандистская и агитационная деятельность, — в условиях тоталитарного государства лишилась смысла, и партия ограничилась всевозможными социальными программами, вроде «Зимней помощи».

Министр внутренних дел Вильгельм Фрик развил впечатляющую активность и, казалось, за счет унификации земельной бюрократии он был близок к желанной рационализации и упрощению (особенно после объединения прусской и общенемецкой администрации). Вскоре, однако, выяснилось, что выросшие компетенции Фрика все равно не перекрывают компетенций гауляйтеров, поднаторевших во внутрипартийной борьбе и склоках, а также, что особенно важно, имевших прямой выход на Гитлера. По этой причине не достигли своей цели ни планируемая Фриком реформа управления Рейхом, ни им же планируемые изменения в конституции. Первые годы Фрик стремился взять под собственный контроль штатгальтеров, и в январе 1934 г. он, казалось, добился своего: очередной гитлеровский закон подчинил имперских штатгальтеров главе МВД, но после бурных протестов штатгальтеров, требовавших прямого подчинения Гитлеру, особым распоряжением фюрера была принята поправка к этому закону, и все устремления Фрика к контролю над местной властью пошли прахом

Несостоявшееся реформирование администрации Рейха имело следствием постоянные недоразумения в определении границ компетенций между центром и должностными лицами на местах: оберпрезидентами, министр-президентами, обербургомистрами; хотя все эти должности были партийной номенклатурой и беспартийный, как правило, их занять не мог, борьба за власть все равно возникала при любом удобном случае.

СС

[18]

в немецком обществе занимали особое место: они, по словам гауптштурмфюрера СС Дитера Вислисени, чувствовали себя «религиозной сектой нового образца с собственной формой и обычаями»

{232}

. Элитный характер СС и отличал их от СА. Конрад Гейден указывал, что в отличие от революционных СА, в СС были воплощены консервативные ценности и принципы

{233}

. В отличие от СА, в котором — как и во «фрайкорах», добровольных вооруженных отрядах фронтовиков после Первой мировой войны — царила преданность и лояльность к непосредственному командиру, в СС на первом месте стояла личная преданность Гитлеру; чувство чести и безукоризненная дисциплина, а также готовность к самопожертвованию — таков был эсэсовский символ веры. Весьма важным было то обстоятельство, что принадлежность к НСДАП в СА была необязательной, а СС были задуманы как часть партии, ее элита

{234}

. СС достигли положения элиты общества благодаря трем следующим факторам: во-первых, партия довольно быстро превратилась в массовую организацию, занимавшуюся более интеграционными проблемами и пропагандой, чем политикой, а для осуществления последней Гитлер, как известно, предпочитал специальные организации. Положение НСДАП начало меняться только в конце войны, когда под влиянием Бормана партия стала наращивать политический вес и теснить СС. Во-вторых, после 1934 г. СА превратились в аморфное массовое образование, лишенное былого влияния и занимавшееся допризывной подготовкой, пропагандой и физкультурой. Третьим и наиболее значительным фактором была деятельность и активизм Гиммлера и Гейдриха и их бесспорные организационные достижения

{235}

.

Поначалу эсэсовская концепция создания и воспитания новой нацистской элиты вызывала в партии смех — все это походило на принципы разведения кур, тем более что по образованию Гиммлер был агрономом и как опытный селекционер (он на самом деле одно время занимался куроводством) требовал от кандидатов в СС определенного роста (1,80 м) и ясной родословной до 1750 г.; все это казалось нелепым, но со временем к этому привыкли, тем более что все более притягательным становилось понятие элиты. Дело в том, что все те, кто не мог себя причислить к элите общества по образованию, происхождению или имущественному положению, увидели в СС свой шанс… Эти люди ожидали от СС и продуманной системы иерархии, и организации ритуалов, и культивирования чувства элиты. Жесткость и иерархия также нашли отклик у молодежи, поскольку в немецком национальном характере необыкновенным образом сочетались жесткость и романтика

Возникновение и практика СС указывает на то, что никакое государство, будь то демократическое или (особенно) диктаторское, не может обойтись без элиты. Несмотря на элитный, «орденский» характер, СС была огромной организацией: 45 тыс. чиновников и служащих гестапо

В этом хаосе не было места монополии со стороны СС: партия и армия часто опережали СС в борьбе за власть. Генерал-губернатор Польши Франк, к вящему удовольствию армии и СА, оттеснил на второй план обергруппенфюрера СС Крюгера. Да и сам Гитлер не всегда благоволил к СС, часто сетуя, что новая полиция так же плоха, как и старая; к Гиммлеру он относился как к неразумному школяру и никогда не усматривал в нем своего преемника. Плохо относились к Гиммлеру и в партии. Большинство партаппаратчиков, жадных до денег и наслаждений, откровенно смеялось над морализированием Гиммлера, над его орденскими представлениями и прочей мистической чепухой. В своем кругу Гиммлер говорил, что порядок в Германии будет установлен только тогда, когда все гауляйтеры будут висеть на телеграфных столбах

Один из наиболее самостоятельных и радикальных партийных функционеров, гауляйтер Рейнпфальца Бюркель, указывал, что его не устраивает в СС, во-первых, их элитарный дух, который противоречит партийным представлениям о национальном единстве и общности; во-вторых, то, что Гиммлер чрезвычайно несимпатичный человек и прожженный бюрократ; в-третьих, то, что СС — это просто-напросто жадная до власти клика.

Большим организационным достижением Гиммлера было объединение всей немецкой полиции в единую организацию — до этого полиция в Германии находилась в ведении отдельных земель. 17 июня 1936 г. Гиммлер стал шефом всей немецкой полиции, таким образом была осуществлена не только централизация всей полиции, но произошло ее полное подчинение СС. В титуле Гиммлера — «рейхсфюрер СС и шеф немецкой полиции» — отображалось не только слияние СС и полиции, партийной и государственной должности, но, что гораздо важнее, изъятие полиции из юрисдикции государства. Гиммлер получил пост статс-секретаря МВД и в принципе был подчинен министру внутренних дел, это противоречие в иерархии, впрочем, было явным лишь для посвященных. Как рейхсфюрер СС, Гиммлер подчинялся только Гитлеру, а как статс-секретарь МВД — министру внутренних дел; ясно, какое подчинение было более существенным для власти… Полиция была практически исключена из государственного аппарата, она стала ненормативным исполнительным органом гитлеровской власти. Это последнее обстоятельство и позволило Гиммлеру организовать полицейскую деятельность по-новому: например, 9 марта 1937 г. Гиммлер (на основе только агентурных полицейских сведений) приказал арестовать обозначенных в картотеках рецидивистов и отправить их в концлагеря Заксенхаузен, Заксенбург, Лихтенбург и Дахау

{270}

. Эта акция открыла новую главу в истории уголовной полиции в Германии — превентивную борьбу с преступностью. На следующий год превентивные аресты коснулись всех асоциальных типов, за которыми — в строгом смысле — вообще ничего криминального не числилось; их арестовывали просто за определенное «поведение». Находясь под превентивным арестом, эти люди должны были работать в каменоломнях или на кирпичных заводах — это делалось в целях приучения их к производительному труду. Гейдрих объявил целые группы населения вредоносными для нации и приказал действовать невзирая на юридические «условности». У полиции, между тем, не было правового обоснования превентивным арестам. Доктор юриспруденции эсэсовец Вернер Бест обосновывал действия полиции тем, что она является частью народа и выражает его волю. По словам Беста, полиция помогает преступникам, помещая их на перевоспитание в концлагеря. Несмотря на то, что вспышки преступности в Германии не наблюдалось, Гейдрих распорядился регулярно проводить превентивные аресты и отправлять арестованных в концлагеря. Помещению в концлагерь подлежали рецидивисты (трижды сидевшие в тюрьме не менее чем по 6 месяцев), асоциальные элементы (спекулянты, бродяги, цыгане, проститутки, гомосексуалисты, алкоголики, психопаты, хулиганы, нарушители правил дорожного движения), а также тунеядцы (2 раза отклонившие предложенную на бирже работу).

Пример превентивных арестов показывает, какой властью обладал в Германии Гейдрих. С тех пор как в 1936 г. Гиммлер стал шефом немецкой полиции, а Гейдриху, руководителю СД, было передано руководство полицией безопасности, последний получил в свои руки власть такого масштаба, каковой не обладал ни один полицейский чиновник за всю историю Германии. Правда, в отличие от СССР, где НКВД арестовывала судей, прокуроров и кого угодно, в Германии гестапо так далеко не заходило, но неугодного адвоката или неудобного свидетеля вполне могли подвергнуть «превентивному аресту» и отправить в концлагерь.

По распоряжению Гиммлера вся полиция была разделена на две части: полицию безопасности

Одной из наиболее зловещих организаций СС было гестапо, созданное Герингом в Пруссии еще в 1933 г., а потом перешедшее к Гиммлеру; это была политическая полиция: в ее задачу входило выявление и подавление любой независимой политической мысли, а также уничтожение всякой оппозиции гитлеровскому режиму. Гестапо было тайной организацией, поэтому гестаповцы носили черные эсэсовские мундиры со знаком СД. В странах, оккупированных Германией, гестапо, как правило, принадлежали функции исполнительной власти, поэтому оно (с 40 тыс. сотрудников) было более крупной организацией, чем СД (3 тыс.) или уголовная полиция (15 тыс.). В 1943 г. в РСХА гестапо занимало наиболее важные позиции и именовалась «отдел IV», которым руководил зловещий Генрих Мюллер. Этот отдел имел следующие подразделения (рефераты):

Если СД (Гейдрих) была глазами и ушами режима, то гестапо и полиция — его руками. Для огромной страны гестапо, в принципе, было небольшой организацией: 40 тыс. чиновников контролировали 80 млн. населения; для сравнения — Штази (полиция государственной безопасности) в ГДР насчитывала 102 тыс. агентов, контролировавших 17 млн. населения. Один гестаповец приходился на 2 тыс. населения, а один агент Штази — на 166 человек

Гитлеровские представления о том, какой должна быть партия, в принципе были весьма схожи с ленинскими представлениями о «партии нового типа», с той лишь разницей, что Гитлер предпочитал проводить линию раздела не между буржуазными и пролетарскими партиями, а между партиями политическими и мировоззренческими. При этом Гитлер без обиняков утверждал: «политические партии сами считаются со своими противниками, а мировоззренческие не считаются ни с кем и ни с чем, объявляя себя непогрешимыми»

{309}

. НСДАП Гитлер причислял именно к мировоззренческим партиям. Так же, как и в вопросе с антисемитизмом, так и в вопросе создания партии он принимал решения в соответствии с собственными представлениям о враге. Гейден передает, правда без ссылки, что Гитлер хотел назвать партию «Социал-революционная партия», подразумевая русских эсеров — антимарксистов и противников большевизма

{310}

. Это странно, так как среди эсеров было довольно много евреев; может быть, именно по этой причине в итоге он остановился на другом названии, приняв предложение австрийского инженера Рудольфа Юнга.

Сначала ни в идеологическом плане, ни в политической ориентации, ни в акценте на социальные проблемы НСДАП никак не выделялась из многочисленных групп фелькише в Баварии. Сразу после войны в Австрии также были подобные группы, например, «Немецко-социальная рабочая партия», основанная еще до войны австрийским адвокатом Вальтером Рилем и вышеупомянутым инженером Рудольфом Юнгом. Эта партия в 1918 г. приняла название «Немецкая национал-социалистическая партия», партийным символом была признана свастика, издавна считавшаяся символом и знаком австрийских антисемитов. Эта партия делилась на две части — австрийскую и судетскую, к которым в 1920 г. присоединилась и баварская группа, а затем и «Немецкая социалистическая партия» дюссельдорфского инженера Альфреда Брауна, нюренбергским отделением которой руководил Юлиус Штрайхер. В 1920 г., на совместном заседании в Зальцбурге, сошлись на новом названии партии — НСДАП, новая партия переняла у австрийских пангерманистов приветствие

С 29 июля 1921 г. Гитлер перенял единоличную власть в партии, а ее председатель, рабочий мюнхенских железнодорожных мастерских Антон Дрекслер, оставался лишь номинальной фигурой и почетным председателем партии, с которым Гитлер практически не считался. Нужно отметить, что Гитлер не сразу добился безоговорочного авторитета и преобладания в партии — этот процесс начался с конца 1922 г., когда Герман Эссер провозгласил Гитлера «немецким Муссолини», предрекая по примеру «марша на Рим», осуществленного фашистами, подобный же «марш на Берлин» нацистов. ФБ в начале 1923 г. писала, что Гитлер — тот вождь, которого с нетерпением ожидает Германия

Неудачу же «пивного путча» 8 ноября 1923 г. (полиция расстреляла демонстрацию нацистов, погибло 16 членов партии — они и стали «мучениками движения») следует отнести исключительно к неопытности партии и ее вождя. Как писал Роберт Берне, «путч не может кончиться удачей, когда он победит, его зовут иначе», то же и «пивной путч»: он не привел к революции, но помог Гитлеру осознать, что сможет он добиться власти в Германии легальными способами. Когда 20 декабря 1924 г. Гитлер вышел из тюрьмы, уже начался период относительно благополучного развития Веймарской республики, и в новых условиях партию нужно было создавать заново, ибо то, что от партии осталось, не соответствовало представлениям Гитлера об эффективной политической организации, да и численность ее была небольшой, в СА было всего 1 тыс. членов

В начале 1925 г. Гитлер предложил Грегору Штрассеру самостоятельное руководство партийными организациями Северной Германии. Благодаря огромной самоотдаче Штрассера и его продуманной ставке на рабочих в промышленно развитой части Германии, НСДАП делала несомненные успехи: с 1925 до 1928 гг. число членов партии увеличилось во много раз. Одним из самых важных факторов успеха нацистов среди рабочих было то, что, несмотря на относительную экономическую стабилизацию, настроения рабочих вследствие французской оккупации Рура склонялись в благоприятном для национализма направлении, а социалистическая революционная программа Штрассера была весьма уместной в рабочей среде. В 1925 г. был создан даже «комитет северо-западных гау НСДАП», активными членами которого стали братья Штрассеры, Карл Кауфман, Виктор Лютце, а также один из интеллектуальных вождей левых национал-социалистов Северо-запада Германии — 28-летний доктор филологии Иозеф Геббельс, бывший одним из партийных функционеров гау Северный Рейн. Геббельс нашел в Штрассере родственную душу: он и сам был таким же радикалом и революционером. В органе северных нацистских организаций «Национал-социалистические письма» Геббельс писал: «Мы — прежде всего социалисты и являемся врагами современной капиталистической экономической системы с ее эксплуатацией и подавлением экономически слабых, с несправедливостью распределения социального продукта. Мы решительно настроены разрушить эту систему при любых обстоятельствах»

До 1933 г., в период борьбы за власть, униформированные подразделения партии выдвинулись в республике на первый план благодаря анархистским и террористическим методам борьбы, которые, в свою очередь, наложили на них глубокий отпечаток. После прихода Гитлера к власти эта тенденция пришла в противоречие с проповедуемыми партией и правым спектром принципами сильного государства и безусловного подчинения этому государству, которое якобы последовательно разрушала демократическая система. По всей видимости, именно апелляция к сильному государству и привело в 1929–1932 гг. к росту симпатий немцев к НСДАП. Их побуждала голосовать за Гитлера традиция авторитарного государства в Германии, а также тяжелейшая социально-экономическая ситуация после Великого кризиса 1929 г., выход из которой многие немцы видели в жесткой власти. Большинство выборщиков Гитлера более прельщала военная дисциплина и стройность рядов СА, нежели революционные идеи, владевшие умами некоторых руководителей СА.

Нужно помнить, что после 1933 г. НСДАП была не единственной силой, которая наслаждалась преимуществами политической унификации: большие преференции получила и государственная бюрократия, освободившаяся от парламентского контроля, а также военные. Вопрос о том, будет ли партия ведущей политической силой общества или государственной партией, как в иных европейских диктатурах, будет ли она играть роль вспомогательного средства в общественной мобилизации фюрере -кого государства или займет в государстве довлеющую позицию (как большевистская партия в Советской России), — был крайне важен с самого начала нацистской диктатуры. До конца Третьего Рейха этот вопрос так и не был разрешен. Также нельзя говорить о дуализме партии и государства, так как оба они были всего лишь производными от харизматической власти фюрера. Следует, скорее, вести речь о поликратии государственных и партийных инстанций, которую фюрер сам и регулировал или просто терпел, наблюдая за тем, кто окажется сильнее и проворнее в бесконечном противоборстве компетенций — иногда это давало положительный эффект в решении каких-либо конкретных задач, а иногда — нет. Представляется, что можно говорить даже о триализме властного базиса Третьего Рейха: партия — государство — фюрер. Решающим фактором в формировании этого триализма было то обстоятельство, что процесс захвата власти нацистами не имел линейного характера, а представлял собой чередование революционных и контрреволюционных фаз, а подчас и их бессистемное смешение

Вопрос о месте партии в нацистском государстве был в центре внимания партийцев после 1933 г. — на собрании гауляйтеров 28 сентября 1933 г. Гитлер заявил о необходимости создания министерства СА или сената национал-социалистического движения. Идея последнего, по всей видимости, была навеяна итальянским Большим фашистским советом

Вместо этого 1 декабря 1933 г. был обнародован «Закон об обеспечении единства партии и государства», в котором партия была определена как субъект общественного права

Если Гитлер получил власть 30 января 1933 г., то НСДАП начала пробираться к власти только после успеха на выборах в рейхстаг 5 марта 1933 г. Успех партии на выборах Гитлер активно использовал в процессе унификации земель. Это расширение власти партии вылилось в то, что СА и СС приобрели функции вспомогательной полиции, а также была создана система комиссаров партии. Назначение ведущих представителей партии рейхскомиссарами в отдельные земли дало толчок тому, чтобы эти функционеры стали требовать новых полномочий для проведения требуемой сверху унификации земель. После того, как власть перешла к нацистам, региональное и местное руководство НСДАП, СА, СС и НСБО не только узурпировало полномочия земельных и коммунальных властей, но и активно вмешивалось в предпринимательскую деятельность. «Вспомогательные» функции СА и СС использовались таким образом, что инициативу в реализации власти на местах имели не офицеры полиции, а руководство СА и СС. Смущенные и даже испуганные неожиданной мощной динамикой штурмовиков, их активизмом и самоорганизацией