Затемнение в Грэтли

Пристли Джон Бойнтон

«Затемнение в Грэтли» записано пером человека, глубоко озабоченного судьбами нации и культуры. Симпатия автора к герою, к его патриотической миссии по выявлению немецких агентов на оборонных предприятиях Англии несомненна. Столь же несомненно его презрение к циничным и беспринципным торгашам, которые наживаются на страданиях народов. Как всегд Пристли решает тему стилистически точно и выразительно.

1

Прежде чем мы с вами отправимся в Грэтли, сообщу вам о себе некоторые сведения. Меня зовут Хамфри Нейлэнд. Мне сорок три года, так что я успел еще получить легкое ранение в прошлую войну. Родился я в Англии, но называю себя канадцем, так как родители увезли меня в Канаду, когда мне было десять лет. Там я учился в начальной школе, а после войны — у Мак-Гилла. Окончив университет, работал в качестве инженера-строителя в различных местах между Виннипегом и Ванкувером, а потом несколько лет, начиная с 1930 года, — представителем крупной фирмы «Сили и Уорбек» в Перу и Чили. Рост у меня пять футов одиннадцать дюймов, кость широкая, вешу я без малого семьдесят пять килограммов, темноволос, бледноват и склонен к угрюмости. Впрочем, у меня есть причины быть угрюмым. Одна из них — та, что в 1932 году я женился в Сантьяго на прелестной девушке по имени Маракита, а в 1936-м, ведя однажды автомобиль с бешеной скоростью между Талька и Линаресом, разбил его вдребезги, и моя жена и маленький сын погибли, а я очутился в больнице, жалея, что не погиб вместе с ними. Вот этим да еще тем, что произошло с моими друзьями Розенталями, и тем, что происходит сейчас вообще во всем мире, объясняется мое недовольство жизнью. Давно прошли те времена, когда Хамфри Нейлэнд был «душой общества». И те, кому непременно нужны «Голубые птицы над белыми утесами Дувра», пусть лучше обратятся к кому-нибудь другому.

Теперь расскажу в нескольких словах, как случилось, что я работаю в контрразведке. У Сили и Уорбека служил вместе со мной в Перу и в Чили еврей из Германии Пауль Розенталь. Он и его молоденькая милая жена, венка Митци, были моими самыми близкими друзьями. Их обоих убили местные нацисты. Я добился того, что этих негодяев засадили — всех, кроме одного, который, собственно, и был главарем. Он бежал в Канаду, и я отправился за ним следом. Но в Канаде я потерял его из виду, а тут началась война, и я сразу же уехал в Англию хлопотать о патенте на чин офицера и назначении меня в инженерные войска. Слоняясь без дела по Лондону, в ожидании, когда мое заявление пройдет все нужные инстанции, я случайно встретил того человека, за которым гонялся в Чили и Канаде. Здесь, в Лондоне, он выдавал себя за голландца. Я сообщил о нем куда следует, меня вызвали к старику Оствику в его отдел, и я, неожиданно для себя, оказался на время втянутым в работу по борьбе со шпионажем. Военное министерство все еще отказывалось дать мне патент (теперь я знаю, что об этом постаралась контрразведка), и я согласился взять на себя несколько заданий по розыску шпионов, главным образом за границей. А зимой 1940 года я вернулся в Англию уже постоянным сотрудником отдела.

Здесь было очень много работы, и мне все время приходилось разъезжать между Лондоном, Ливерпулем и Глазго. И если вы воображаете, что я проводил вечера в роскошно обставленных квартирах, расставляя сети молодым девицам с наружностью Марлен Дитрих или Хэди Ламарр, то, смею вас уверить, вы жестоко ошибаетесь.

По правде говоря, мне не очень-то нравилось мое новое занятие, и я часто находил его скучным (впрочем, теперь я вижу, что в армии скучал бы еще больше). Но я не мог забыть Пауля и Митци Розенталь, я видел гиммлеровские методы в действии, и яростная ненависть к нацистам поддерживала меня в долгие периоды напряженной и неприятной работы. К тому же я не имел сейчас ни малейшей возможности заниматься своим основным делом инженера-строителя, разумным и культурным трудом в разумном и культурном мире.

Однако предписание отправиться в Грэтли было мне особенно неприятно. Во-первых, я только что упустил случай уехать на тихоокеанское побережье, по которому давно уже соскучился. Я начинал замечать, что у меня развивается клаустрофобия,