Автобус преодолел последний подъем, и вот наконец перед нами раскинулся Линкасл, уютно угнездившийся в горной долине, словно залитая волшебным лунным светом коробочка с драгоценностями. Проспекты и улицы, ясно различимые даже с такого расстояния, переливались мерцающими огнями неоновых ламп.

Я вынул из кармана конверт, разорвал его на мелкие кусочки и, опустив стекло, рассеял их в темноте ночи.

Толстуха, сидевшая позади, ткнула меня в плечо пухлым пальцем и проговорила:

— Если не возражаете, я бы попросила вас окно закрыть.

Тон у нее был такой, словно она обращалась к дебилу.

«Хаттауэй-Хаус» считался лучшим отелем в городе, там не связывались с людьми, у которых карманы не были набиты монетами. Hо очевидно, водитель такси подал какой-то сигнал клерку за стойкой, ибо последний приветствовал меня улыбкой и не потребовал платы вперед.

Он выложил на конторку ключ и спросил:

— Не пожелаете ли вы чего-нибудь в номер, сэр?

— А что вы можете предложить?

— Все самого лучшего качества: виски, женщину, если угодно.

Ресторанчик находился у самой автострады: скромный домик с яркой вывеской:

Это была самая настоящая бревенчатая хижина с огромным камином, сложенным из необтесанных каменных плит.

Я спустился в холл в половине десятого, разбудил дремавшего на стуле копа и объявил:

— Я собираюсь пойти позавтракать. Пойдешь со мной или подождешь здесь?

— Не умничай,— пробурчал он, с трудом, поднимаясь и ковыляя следом.

На улице я присмотрел подходящее местечко и кое-что заказал. Коп занял место у выхода. Он спросил себе кофе.

Я уплел ветчину с яйцами, потом тоже потребовал кофе с тостами и выложил на стол доллар.

Мне пришлось усадить Легана в «шевроле» и основательно накачать сигаретами, пока он не очухался настолько, что смог отправиться в город.

Время от времени, он мотал головой, пытаясь прочистить мозги, и локти у него были ободраны, ведь он проехался на них по полу. Но зла он на меня не держал.

— Где вы научились так драться?—спросил он, нажимая на газ.— Откуда такая силища?

— Наверное, когда-то я занимался тяжелой физической работой, не знаю.

— Подумайте-ка. Может, вы были боксером?

Когда такие вещи происходят с вами, вы иначе реагируете на них...

Патриция сидит очень спокойно, скрестив руки на коленях. Возмущены только ее глаза. Время от времени она поглядывает в мою сторону, потом переводит взгляд на окно комиссариата, за которым уже спустилась темная ночь.

Итак, она меня обманула. Но этого не видно по ее лицу. И волосы по-прежнему такие же рыжие, а глаза синие. И тай же, как и я, она продолжает дышать. Это все та же очаровательная и прекрасная Патриция, которую я подцепил между двумя вальсами на одном из балов квартала, когда ей только минуло восемнадцать лет, а я лишь начинал службу в полиции.

Мы соединились и обещали друг другу уважать и беречь наш союз.

Да, а теперь она все втоптала в грязь. Губы ее дрожали, рыжие волосы в беспорядке, а глаза распухли от слез.

Клубы дыма в кабинете сгущались, без конца звонил телефон. Телетайп продолжал стучать. Полицейское начальство удалилось вслед за помощником прокурора Хаверсом. Женщина изменила мужу и убила своего любовника! И что дальше?

Джим подхватил стул и сел напротив Пат.

— Как дела, малышка?

Пат постаралась улыбнуться,

— Не очень-то хорошо, Джим.

Я влез вместе с Пат в машину комиссариата: шины шелестят по пустынной дороге. Влюбленные покинули тротуары. Грязные парни ушли по своим темным делам. Дети накормлены, мужья получили .то, что хотели. Низы Манхэттена засыпают.

Ни Пат, ни я не произнесли ни слова по дороге в тюрьму. Пока выполнялись формальности, я стоял около нее, обняв рукой за плечи. Джим сам следил за всем. Видно, ему все это было очень неприятно.

— Позаботься о ней, парень,— сказал я ему.

— Ты знаешь, что можешь рассчитывать на меня в этом отношении, Герман.

Пат забеспокоилась, потому что у нее не было ночной рубашки. Я сказал ей, что приготовлю маленький чемоданчик со всем необходимым и с тем, что разрешат передать ей, и принесу это завтра утром. Потом поцеловал ее и покинул помещение. Лучше подохнуть, чем увидеть, как за ней захлопнется дверь тюремной камеры.

С Гудзона потянуло свежестью. Стоя на пороге своей закусочной в белой ночной рубашке, развевающейся вокруг его волосатых ног, Майерс более чем когда-либо походил на сыча, а не на человека. Сыча, который носит очки в серебряной оправе с толстыми стеклами.

— Да; совершенно верно, мистер Стоун,— подтвердил он..— Как я говорил вашим коллегам, миссис Стоун была в моем заведении вчера во второй половине дня.

— В котором часу?

Майерс немного подумал.

— Около четырех.

Фасад двухэтажного дома из серого камня совсем не выглядел зловеще. Когда-то тут были деревья и газон, но со временем все исчезло. Дом теперь стал доходным. В нем сдаются меблированные квартиры. Окна второго этажа выходят на сооружение для кондиционирования воздуха «Клуба флибустьеров».

Я стоял и при свете восходящего солнца смотрел на дом. Окна первого этажа были освещены.

Я поднялся на второй этаж. Полицейский в форме расположился в коридоре перед квартирой убитого и читал утреннюю газету. Он качался на задних ножках своего стула, а рядом с ним, на другом стуле, стояла чашка дымящегося кофе и тарелка с домашним сахарным печеньем.

— Совсем как у себя дома, не так ли?

Он вскочил, немного смущенный.