Тропа Каина (= Испить чашу)

Тарасов Константин Иванович

В сборник включено пять детективных повестей на исторические сюжеты. Они написаны в разных традициях детективного жанра, но для всех характерен динамичный сюжет, неожиданная развязка, напряжение энергичного действия.

1

Как сложилась эта повесть из забытого века?

Иногда упадет с неба звезда, прочертив невидную в черноте ночи дугу гибельного полета, и вдруг из осколков ее возникает перед глазами неизвестное лицо с готовой биографией и обманувшим насмерть порывом. И дивишься: откуда оно? зачем?..

Или в закатный час выплывет из алой полосы над изломом леса печальная историйка, и кружит, кружит в густеющем воздухе, приманивая загадкой страстей и ошибок безымянной жизни…

Или над костром встанут в языках пламени дымчатые скорбные тени и вышептывают под суровую песню огня свои сокровенные тайны…

Да мало ли как зарождается каждая повесть… Уж потом и припомнить не удается, где вцепилась в тебя первым знаком давняя и чужая судьба. Впрочем, если и помниться, то все равно без причинно-следственного разумения — через беспорядок невидимых кривых зеркал…

2

Дошед до своих мест, хоругвь рассыпалась, растеклась по лесным и болотным проселкам — каждый спешил на свой двор. Дождался поворота на Дымы и поручник Юрий; здесь, на перекрестке, попрощался он с товарищами, каким было следовать дальше, и забыл о них, радуясь близкой уже встрече с отцом, которого четыре года не видел.

К Юрию ехал гостить Стась Решка — верный и давний, с годов учения в Полоцкой коллегии, но безденежный приятель, привязанный к Юрию и признанием за участие. Поодаль шляхтичей шли при вьючных конях трое солдат — все местные.

День был душный, с полудня собиралась гроза — и собралась. Черные тучи, погасив свет, начали льнуть к земле, лес и трава замерли в покорности перед неминуемым побитием. Уже воздух содрогнулся, редко стукнули капли, сгустился сумрак. До Дымов оставалось две версты. Было ясно, что грозу не обогнать, и, увидев впереди старую часовенку, Юрий решил укрыться под святой крышей. Однако набожного Стася Решку что-то в часовенке смутило; он быстро выискал что — отсутствовал на ней крест, лишь обломок его бодливо торчал посередине конька. Многим позже, когда день приезда в Дымы всплывал в памяти своими предначертаниями, Юрий мучился, что не поверил словам приятеля: "Крест бесы сломали", а напротив, с насмешкою сказал спешиться. Да и чего было пугаться, если столько навиделись сожженных костелов, ободранных церквей, столько побитого в этих церквях и костелах народу, да и сами не один раз в костелах и церквах, как в корчме, ночевали, что и забылось, что помимо людей есть бесы. Ведь не бесы иконы жгли, на алтарях саблями шеи рубили…

Едва внесли в часовню мешки и седла, как наискось неба вспыхнул огненный глубокий посек — словно врезалась в брюшину тьмы и рассекла ее до выплеска крови незримая сабля. Треск разрушения услышался в тучах, ослепленную тишину разорвал гром, и злые, секущие струи ударили в дорогу, траву, часовню.

Юрий, Стась и солдаты перекрестились и крестились всякий раз, когда вспыхивал грозный свет и отвечала ему рыками разлома черная хлябь неба. Внезапно через дорогу напротив часовенки, в сплошной завесе воды обнаружилась человеческая фигура. Юрия зацепило удивлением: он смотрел в ту сторону, но пусто было там, и вдруг явился прохожий, словно выскочил из неприметной за дождем ямы. Юрий с любопытством ожидал странно возникшего путника. Оказалось, что это баба, покрытая большим черным платком. Она ступила под навес, кивком поздоровалась и прижалась спиной к срубу. Недолго так постояв, баба сняла отжимать платок — Юрий сразу узнал ведунью Эвку. Черные ее волосы крылом лежали на рубахе, а мокрая рубаха тесно облепила тело, выявив крепкие груди, и напитанная водой красно-синяя юбка плотно лежала на бедрах. Потом Юрию казалось, что приход Эвки его нисколько не удивил, даже доставил некую радость, припомнились даже простые мысли той минуты: не было нас тут, под саблей и пулей ходили, многие в могилу сошли, а в родных Дымах все прочно — вот Эвка бродит по своим стежкам, как два года и пять лет назад бродила, и все она такая же, словно здесь время на одном дне остановилось.