Стены тонули во мраке. Одиноко трепетало пламя свечи, выхватывая из темноты лица сидящих за обширным столом, покрытым темно-багровой бархатной скатертью. Все взгляды были прикованы к сухощавому, гладко выбритому господину в некоем подобии фрака с безукоризненным белым жабо, который тщательно (если не сказать - театрально) протирал монокль.

- Итак, дамы и господа, их бин начинать, - промолвил он слегка скрипучим голосом с заметным тевтонским выговором. - Кто из вас желает первый узнайть своя дальнейшая судьба? Может быть, Ваша Светлость херр господин князь? - почтительно оборотился прорицатель к невзрачного вида мужичонке, по внешнему виду коего никак нельзя было бы сказать, что он - обладатель княжеского звания; даже за столом он казался ниже не только почтенного тевтонца, но и сидящей рядом с ним дамы. Плешь, еле прикрытая неопределенного цвета волосами, близко посаженные глазки и растрепанная бороденка также не очень гармонировали с обращением "Ваша Светлость". И тем не менее все присутствующие старались не встречаться с его взглядом, который источал холод, без преувеличения сказать - могильный.

- Нет-нет, господин чародей, - заговорила Их Светлость торопливым бесцветным голоском, - не будем спешить, а лучше всего было бы для начала, так сказать, испытать ваши пророческие способности на нашей уважаемой гостье. - Князь дотронулся до рукава своей соседки. - Ежели она, конечно, не возражает...

- Не возражаю, - брезгливо отдернув руку, проговорила соседка - белокурая дама в черном платье, сливавшемся с мраком, царившим в помещении.

- Зер гут, - осклабился чародей в плотоядной ухмылочке и, приладив к правому глазу болтавшийся на цепочке монокль, пристально глянул на даму. - В таком случае, либе фройляйн, будьте так любезен, закройте глазки.

Стоял долгий летний вечер. Именно летний - хотя часы и показывали вечерний час, было еще совсем светло. Три человека, рассевшись на камнях, разбросанных здесь и там по склону пологого холма, с еле скрываемым нетерпением наблюдали, как солнце медленно погружается в пучину окрестных болот.

Глядя на этих троих людей, никак нельзя было сказать, что они через несколько минут отправятся в экспедицию, из которой, может быть, никогда не вернутся. Один из них, высокий молодой человек со слегка вьющимися темно-русыми волосами, был одет скорее по-курортному - в майку-безрукавку и яркие шорты-"бермуды", а багажа при себе не имел вовсе, если не считать увеличительного стекла и потрепанной записной книжки, умещавшихся в накладных карманах "бермудов". Свой основной багаж - опыт и дедуктивное мышление - частный сыщик Василий Дубов держал в уме, или под черепной коробкой, как по-ученому выражался его друг Владлен Серапионыч, сидевший верхом на соседнем валуне.

Владлен Серапионыч по внешности напоминал уездных лекарей из пьес Чехова и даже сам внешне слегка походил на Антона Павловича, разве что выглядел постарше. Собственно, он и был доктором, но только не уездным, а, как говорил сам Серапионыч, узким специалистом широкого профиля. Одет он был в потертый сюртук, из-под которого выглядывал съехавший набок старомодный галстук. Правда, нижняя часть его наряда несколько выбивалась из привычного "уездного" образа - огромные мягкие кроссовки и светлые джинсы. У ног доктора стоял "дипломат", где лежало самое необходимое - смена белья и некоторые медицинские препараты.

Третьим, а вернее - третьей, была молодая темноволосая дама в цветастом летнем платье, которое удивительно ей шло. Впрочем, ей, московской журналистке Надежде Чаликовой, шло все, что бы она ни надела - Надя принадлежала к тем женщинам, которые с видимой легкостью превращают в достоинства даже свои недостатки. Ее багаж был самым объемным - он умещался в саквояжике, но большую его часть составляли отнюдь не дамские наряды, а предметы профессиональной деятельности: диктофон с запасом кассет и батареек, фотоаппарат, пара чистых блокнотов и несколько авторучек.

- Господа, а не пора ли в путь? - нарушил молчание доктор, подняв взор к вершине холма, где возвышались два одинаковых каменных столба, казавшихся совсем черными в лучах заходящего солнца.

Марфин пруд казался погруженным в сонную тишину, нарушаемую лишь стайкой ребятишек, плескавшихся почти у самого берега. Напротив них несколько человек удили рыбу, хотя, кажется, без особого успеха.

И тут все очарование летнего вечера было безнадежно нарушено - из рощи, окружавшей пруд, на берег выскочил маленький плешивый человечек, одетый в какие-то старые лохмотья. Хозяйским оком оглядев водоем, он решил, что не все в должном порядке, и решительно направился к ребятам.

- Кто разрешил? - спросил он строго, но сдержанно. И так как детишки не обратили на стража порядка никакого внимания, он резко повысил голос:

- Здесь купаться запрещено! Вон отсюда, и чтобы я вас больше не видел!

Ребята стали нехотя вылезать из воды, но плешивый человечек все равно остался недоволен:

Экипаж взъехал на пригорок, откуда открывался вид на серую крепостную стену, которая по неправильной кривой опоясывала столицу Кислоярского царства. За стеной виднелись крыши теремов и луковички храмов, которые в солнечную погоду блестели позолотой, а теперь почти сливались с медленно темнеющим небом. Через несколько минут карета без задержек проехала городские ворота, где путников, торжественно вскинув секиры, приветствовали стрелки-охранники.

- Значит, в Загородный Терем, - говорил Василий, продолжая разговор, начатый по дороге в Царь-Город. - И когда - прямо завтра?

- Нет-нет, ну что вы, - господин Рыжий с важностью погладил бороду. - Завтра торжественное открытие водопровода, а вот прямо послезавтра - в путь.

- И какова, так сказать, вероятность, что в Тереме действительно находится то, что нам предстоит искать? - несколько витиевато поинтересовался Владлен Серапионыч.

- Я вам покажу один документ, который дает основания так полагать, - пообещал Рыжий.

Вечерняя служба давно завершилась, но Храм Всех Святых на Сороках, находившийся в одном из отдаленных уголков Царь-Города, был открыт. Догорали свечки и лампадки перед потемневшими иконами, немногие богомольцы еще продолжали класть поклоны, а батюшка - высокий, статный, с огромною черной бородой, закрывающей половину лица - собственноручно подметал веником храмовый пол. Совсем молодой паренек в темной холщовой рубашке подсоблял священнику.

Дверь храма приоткрылась, и в церковь вошла женщина средних лет в дорогом платье, отороченном собольими мехами. Увидав ее, батюшка тут же отдал мальчику метелку и совок, а сам поспешил навстречу припозднившейся гостье.

- Здравия желаю, княгиня! - приветствовал он женщину густым басом, и эхо отдалось под куполом: - Княгиня-гиня-иня...

(Видимо, священник еще не приноровился соизмерять свой могучий голос с акустическими особенностями храма).

- Здравствуйте, батюшка, - ответила княгиня, подходя под благословение. - Я не опоздала?

В отличие от предшественника, царь Путята имел строгий и четкий распорядок дня. Будь он частным лицом, то это оставалось бы его личным делом - когда вставать, когда завтракать, когда совершать прогулку, а когда ложиться почивать. Но Путята был главой государства, а потому нижестоящим волей-неволей приходилось подлаживаться под своего повелителя. Они втихомолку ворчали, но - ничего не поделаешь - терпели. Особенно страдал от царского режима столичный градоначальник князь Длиннорукий: он любил вечером крепко покушать и выпить, а утром подольше поспать, а Путята, будто назло, раз в неделю собирал высокопоставленных чиновников и сановников ни свет ни заря. Так ведь мало того, князю Длиннорукому в такие дни приходилось являться в царский терем еще на час раньше остальных, чтобы обсудить с Государем столичные дела.

Сегодня был как раз такой день. Вернее, такое утро. После вчерашнего ужина у князя все еще слегка шумело в голове, однако он старался по возможности связно отвечать на все вопросы, которые задавал ему Путята. Встреча имела место не в Заседательной палате, где царь обычно устраивал широкие совещания и приемы, а в небольшой скромно обставленной горнице, служившей Путяте чем-то вроде рабочего помещения. Беседа проходила за небольшим отдельно стоящим столиком, и собеседники сидели буквально глаза в глаза друг к другу.

- Сдается мне, князь, что-то тебя гнетет и тревожит, - вдруг сказал Путята, когда все предметы обсуждения были исчерпаны, и градоначальник, лишенный возможности то и дело заглядывать в свои записи, должен был маяться под проницательным немигающим взглядом Государя.

- Ну, может, чего и гнетет, - пробурчал Длиннорукий, - да это дело домашнее, а у тебя, Государь-батюшка, и без того забот по горло.

- А ты все же расскажи, - царь глянул на градоначальника вдруг потеплевшими глазами. - Может, вместе чего надумаем. Сам знаешь: одна голова хорошо, а две - еще лучше. Особенно такие, как наши с тобой.

Лихая тройка несла карету по уже знакомой нашим путешественникам дороге, ведущей в Белую Пущу и далее в Новую Ютландию. Но на сей раз их путь лежал не столь далеко - к Загородному царскому терему, до которого езды было около часу. Лошадьми правил малоприметный мужичонка в стареньком потертом тулупе, и лишь очень немногие в Царь-Городе знали его как колдуна Чумичку.

Дубов и его спутники - Чаликова, Серапионыч и Васятка - больше помалкивали, глядя через узкие окошки на проплывающие мимо луга, сменяющиеся перелесками. Чем дальше, тем реже попадались возделанные поля, а лес становился все гуще и дремучее. В присутствии Соловья Петровича никому не хотелось говорить о целях поездки, а уж тем более - о личном. Сам же Петрович как бы и не чувствовал напряженности и разливался соловьем:

- Вот вы, я вижу, люди небогатые, по-своему даже трудящие, а служите богатеям, грабителям бедного люда. Ездите в ихних повозках, жрете ихнюю еду и берете от них деньги, заработанные кровию и потом наших бедных крестьян!

Его попутчики не особо внимательно прислушивались к этим разглагольствованиям, думая больше о своем, лишь Чаликова в конце концов не выдержала:

- Но ведь вы же, Петрович, сами служите Государю, а он вовсе не бедный человек, а такой же грабитель, как и все остальные.

На утренней службе в храме Всех Святых народу было не очень много. И хоть на отца Александра из-за отсутствия его юного помощника ложилась большая, чем обычно, нагрузка, он сразу приметил двоих незнакомцев, одетых в чиновничьи кафтаны. Правда, на одном из них кафтан сидел как-то мешковато, и креститься он норовил то не той рукой, то не в том направлении, и второму чиновнику приходилось его незаметно толкать в бок и что-то шептать на ухо. Первый чиновник испуганно переменял руку, правильно складывал пальцы, но потом снова путался, и все начиналось сначала. Словом, чувствовалось, что они явились в церковь не помолиться, а с какими-то другими намерениями.

Сразу по окончании службы они подошли к отцу Александру.

- Чем могу служить, господа? - вежливо спросил священник. Он сразу понял, что обращение наподобие "чада мои" в данном случае было бы не совсем к месту.

- Мы из градоуправления, - ответил тот чиновник, что все время наставлял своего товарища в церковных обрядах. - Меня зовут Нестор Кириллович, а моего помощника...

- Порфирий, - поспешно представился помощник, почувствовав замешательство начальника. - Можно без отчества.

Журналистка Надежда Чаликова оставалась журналисткой даже здесь, в параллельном мире. В отличие от так называемых "журналюг", более вдохновляющихся всякого рода "грязным бельем", Надя всегда старалась докопаться до истины, что, конечно, не препятствовало ей так или иначе проявлять свое отношение к происходящему. И поэтому теперь, оказавшись в одной карете с доном Альфонсо, она добросовестно пыталась выяснить, что же за черная тень пролегла между Кислоярским царством и Новой Ютландией - версия о первом попавшемся под руку "образе врага" Чаликову удовлетворяла не до конца. Журналистским чутьем она ощущала, что тут непременно должно было скрываться что-то еще.

Дон Альфонсо добросовестно пытался удовлетворить любопытство своей попутчицы, но и он никак не мог вспомнить ничего, что могло бы омрачить отношения двух государств и настроить кислоярцев против Ново-Ютландского королевства:

- Насколько мне известно, больших разногласий у нас никогда не бывало. Знаю, что король Александр несколько раз бывал в гостях у царя Дормидонта, а Дормидонт как-то приезжал к Александру и остался весьма доволен оказанным приемом.

- Но, может быть, Его Величество Александр пытался навязать ему ваш образ жизни, ваши верования? - спросила Надя, имея в виду выступления на открытии водопровода.

- Какие глупости! - возмутился дон Альфонсо. - Да, мы живем по-своему, иначе, но ни Александр, ни рыцари, даже самые вздорные, никогда и не думали что-то навязывать соседям!

Анна Сергеевна и Каширский шли по Белопущенскому тракту и привычно перебранивались.

- Ну что вы там тащитесь, - прикрикивала Глухарева на своего нерадивого спутника, который то и дело останавливался и с умным видом что-то  разглядывал на дороге.

- Смотрю, на месте ли следы, - безмятежно отвечал Каширский. - Возможно, карета в каком-то месте свернула, тогда и нам придется повернуть. - Однако, решив, что выразился слишком уж просто, "человек науки" уточнил: - Скорректировать вектор движения.

- Да куда тут свернешь, когда кругом один лес, - не унималась Анна Сергеевна. - Лучше бы соединились с вашим этим, как его, хрена собачьего, астралом, и узнали, куда они поехали!

- Ну, зачем всуе беспокоить астрал? - возразил Каширский. - Мы и без того знаем, что господин Дубов и его спутники в карете господина Рыжего отправились по данной дороге на поиски неких сокровищ. Не так ли?