Это невероятно – но советская космонавтка Таня Успанная побывала на Луне и вернулась на Землю. Правда русские об этом никому не сообщают, так как Таня неожиданно исчезла, а значит и нет повода для "пропагандистской шумихи". В западные спецслужбы просачивается лишь кулуарная информация об этом событии. Известно также и то, что поскольку мать Тани – китаянка, то коммунистический Китай, считая и саму Таню своей гражданкой, претендует на ее славу.
Успанная неожиданно обнаруживается в Иране и производит впечатление умалишенной. Ей удается от всех ускользнуть и скрыться где-то в пустыне. Русские поднимают шум, заявляют о нарушении прав человека, требуют вернуть свою подданную.
Лучшего оперативник отдела "К" Сэма Дарелла срочно направляют в Иран, находящийся на пороге военного переворота, с заданием найти советскую космонавтку. Тем временем в Тегеране обнаруживается Та-По – заклятый враг Дюрелла и по совместительству шеф китайской разведки...
1
Она ощутила присутствие тигра еще до того, как его увидела. Сумрачная пещера насквозь пропиталась кошачьим запахом. Она стала пробираться вдоль шероховатых известняковых стен, оцарапав при этом бока и бедра, и наконец заметила светящиеся зеленые глаза зверя, вылезавшего из логова. Тигр зарычал, предлагая ей держаться подальше от его прохладного убежища. Но оставаться в яме дольше не было сил, ведь уже всходило солнце. Она не выдержит еще одного дня. Она должна отдохнуть или умереть.
– Пожалуйста, – шепнула она зверю, – прошу тебя, разреши мне остаться.
Молодой тигр был не слишком крупным, примерно ее веса, с характерными полосками редких хирканианских тигров, на которых в древние времена охотились Сассаниды. Он не был голоден. Еду бросали в яму для них обоих. Но в покое он ее не оставлял. Он вел себя как сторожевой пес, приученный следить за каждым ее движением, готовый яростно наброситься при любой попытке проникнуть в тень пещеры. Затаившись, он следил за ней своими изумрудными глазами.
– Пожалуйста, – опять прошептала она, – позволь мне только спрятаться от солнца.
Она попятилась назад, и это ему понравилось, хотя при ее виде от него сильнее тянуло мускусным кошачьим запахом. Хорошо, что засохла кровь на бедре, которое он оцарапал ей вчера. Или это случилось днем раньше? Она не знала. Она потеряла счет времени.
2
Дарелл вылетел из Женевы в Тегеран четыре дня назад. Его предупредили за тридцать минут до отлета, пообещав по пути, в Стамбуле, передать инструкции. Подобное начало его ничуть не обеспокоило. Он привык к чрезвычайным операциям. Должность начальника оперативного отдела секции "К" Центрального Разведывательного Управления часто не предусматривала даже самых обыденных удобств. Он позвонил Дейрдре Пэджет, отдыхавшей в Санкт-Морице, уложил единственный саквояж, взял дипломатическую визу и паспорт, в котором именовался атташе госдепартамента – у него была степень Йельского университета – и с десятиминутным запасом успел на рейс компании "Панамерикэн", где ему забронировали место.
Лето было в разгаре, и он без особой радости думал об удушающей жаре, ожидающей его в Тегеране. Он хорошо говорил на фарси, этим вполне можно будет обойтись в Иране, и немного на арабском и курдском, что тоже не помешает. Оказавшись на борту самолета, Дарелл тщательно изучил остальных пассажиров – он всегда был осторожен – и решил, что беспокоиться нет причины. Несколько американских туристов, два напыщенных западногерманских промышленника, пять эксцентричных шведов, негромко переговаривающаяся индийская семья, самоуверенный торговец из Гонконга, нервный француз с женой, столь же нервная англичанка, путешествующая в одиночестве, и ни одного турка. Но спать он все-таки не стал.
Оперативной работой Дарелл занимался очень давно. Его уже не устраивал другой образ жизни. Правила, по которым жила большая часть людей, были не для него. Они стали для него чуждыми и неудобными. Когда генерал Дикинсон Макфи, мрачный непредсказуемый человек с Аннаполис стрит, 20, предложил ему административную работу, Дарелл отказался и возобновил свой обычный годовой контракт, игнорируя заключение аналитиков в его досье о том, что его ресурсы выживания почти на исходе.
Хитроумные приспособления, создаваемые в лабораториях, были не для него; его каджунский характер, закаленный в детстве в болотах Луизианы, больше тяготел к авантюре со многими неизвестными, чем к рутинной работе в команде, когда все приводилось к наименьшему общему знаменателю. Он бегло говорил на двух десятках языков и диалектов и был близко знаком с темными и кривыми дорожками всего мира. Он везде себя чувствовал как дома – в квартире Лондонского Мейфера, в парижском салоне экзистенциалистов, в ливийской пустыне, в гонконгском сампане, в тайских джунглях. Он был крупным мужчиной с мощной мускулатурой, но гибкой и быстрой походкой, иногда его выдававшей. Он мог убить пальцами, иголкой, свернутой в трубку газетой – и делал это чаще, чем задумывался над этим. Красной полосой было помечено его дело, хранившееся в главном здании КГБ на площади Дзержинского, 2, в Москве, и еще одно – в управлении безопасности Та-По в Пекине. Ченг Ханг Та-По, глава маоистской разведки, поклялся лично расчленить его труп на части. Все это ничуть не смущало Дарелла, за исключением того, что теперь требовались усиленные меры предосторожности во многих мелких текущих делах. Он никогда не заворачивал беспечно за угол и открывал дверь только после соответствующих приготовлений. Дареллу доводилось быть свидетелем смерти настоящих мужчин из-за секундной растерянности. Все это посеребрило его густые черные волосы, сделало темнее голубые глаза и добавило несколько жестких линий возле рта. Он выделялся. Он был не такой, как все. Но иной жизни для него не было.
Абрам Игит встретил его в Стамбуле.