Вальс на разбитых бутылках

Акшин Айтен

Очутиться на главной площади вечного города не просто в канун наступающего года, но еще и попасть на историческое событие ввода новой денежной единицы. Если к тому же речь идет об ученом, специалисте по этрусской культуре, то кажется, что счастливее его и быть никого не может на свете. Но все не так просто и однозначно ни в жизни института, направившего его на конференцию, ни в его собственной.

Айтен Акшин

Вальс на разбитых бутылках

– Нариман, возьми теплое нижнее белье!

Вытирая влажным полотенцем пыльный черный чемодан, она прислушалась к голосам ребятишек, доносившимся из соседней комнаты, и окликнула мужа еще раз:

– Нарима-а-н! Ты меня слышишь?

Нариман сидел на табуретке перед югославской «стенкой», подперев стулом откинутую дверцу секции «бара». Мебель в гостиной занимала слишком много места, а детишек у Наримана было больше, чем жилплощади, рассчитанной на них. Поэтому эту «инкрустированную деревяшку», как он называл гостиный гарнитур, решили втиснуть в спальню. Кровати пришлось, правда, разъединить и поставить вдоль комнаты, придвинув к стене, иначе югославская мебель наотрез отказывалась помещаться в спальню трехкомнатной хрущевки.

– Зато детям просторнее будет и гостей можно разместить, – успокоил Нариман жену, увидев ее несколько озадаченное лицо, после того как мебель вновь собрали в спальной.

Затем, нагнувшись, шутливо шепнул ей на ушко:

– Ну, а мы с тобой… разберемся, не так ли?

Стыдливо отмахнувшись, Салима заулыбалась и поспешила на кухню.

Одну секцию мебели, предусмотренную для столовой посуды, Нариман приспособил под библиотеку, а «бар», которого у него никогда толком и не было, превратил в подобие секретера, поместив сюда вместо бутылок со спиртными напитками всю институтскую документацию. И в этом самом «баре», как он продолжал называть свой рабочий отдел, он пытался теперь найти визитную карточку сеньора Пиачеззо, полученную от самого Пиачеззо пять лет назад. Стараясь не упираться особенно на ненадежную откидную дверцу, он по одному вытаскивал сложенные вместе конверты и бумаги. Бережно перекладывал все на служившую ему столом дверцу. Пыхтя садился на табуретку. Пересматривал всю стопку. Перетряхивая, складывал все вместе и, становясь коленками на табуретку, залезал опять в отверстие мебели, отправляя на место пересмотренную и забирая новую по одному, непонятному и ему самому методу, отсортированную порцию бумаг. Одновременно он журил себя за забывчивость, неаккуратность, за то, что не попытался завязать настоящую переписку с сеньором Пиачеззо.

Держа в одной руке тряпку с черным налетом пыли, Салима вошла в спальню и, увидев мужа, буквально с головой влезшего в югославскую «стенку», невольно вскричала:

Трехзвездочный отель «Галилео» находился неподалеку от центрального вокзала «Термини». Поднявшись в номер, Нариман остановился у входа, не решаясь войти в сумрачную комнату. «Как будто здесь кто-то умер… – подумал он, но тут же одернул себя. – Ты в Риме, Нариман, в Риме!» Он вошел в номер и включил свет. Две старые кровати с покрывалами бордового цвета были поставлены поперек комнаты, напротив прислонился к стене почерневший от времени деревянный шкаф. Окна были закрыты гардинами такого же цвета, что и покрывала на кровати. Маленький столик с креслом был втиснут в угол, справа перед окном на тумбочке стоял телевизор.

Оглядевшись, Нариман затащил свой черный чемодан в номер и закрыл за собой дверь. Бросив папку с бумагами на кровать, прошел к маленькому столику и увидел сразу за шкафом дверь в ванную комнату. Заглянув в ванную, он нашел выключатель и механически вымыл руки, слегка обрызгав рукава пальто. Все также не снимая пальто, прошел к окну и попробовал раздвинуть занавеси. С третьего раза ему удалось заставить сдвинуться в сторону тяжелую материю, из под которой выглянула балконная дверь. Открыв ее, он ступил на крошечный балкончик, на котором как раз поместились две ноги. Оглядев небольшой почти квадратной формы дворик с развешанным бельем на балконах, он даже зажмурился от удовольствия. Типичный итальянский дворик, хитроумно спрятанный почти в центре Рима, поднял ему настроение. Он шагнул в комнату, оставив открытой балконную дверь, снял пальто и повесил его в мрачный шкаф. Выключил свет, но подумав о том, что хотя бы здесь можно не экономить, опять щелкнул выключателем. Подошел к небольшому телевизору. Просмотрев три имеющихся канала с плавающими полосками и непрерывной речью, выключил. Поежился. Открыл чемодан, положив его на соседнюю кровать, нашел шарф, обмотал вокруг шеи и тут же размотал. Бросив шарф на кровать, достал из черной папки бумаги и прошел к балкону. Закрыв дверь, сел за столик. Придвинул кресло, включил настольную лампу и начал просматривать документы. Наткнулся на программу, отправленную факсом итальянскими коллегами. Покрутил ее в руках, думая о том, что он, написавший так много об этрусской культуре, сможет теперь своими глазами увидеть находящиеся в предместьях Рима некрополи и руины важнейших этрусских городов. Погладил пальцем пункт, под которым стояло посещение Этрусского музея.

В последний раз на научно-практической конференции Нариман был лет пять назад. «Выездным» в институте числился только Идрисов. «Этот – специалист по всем периодам…» – почему-то разозлившись, подумал он и покрутил шеей, пересчитывая про себя поездки Идрисова. Вновь кольнула мысль, что Идрисов «уступил» ему Рим только из-за выборов, дата которых все время переносилась. Временами, правда, уклончиво сообщалось, что «возможно, уже скоро» или «уже точно, после праздников». Нариман гнал прочь возникающую иногда мысль о том, что его вообще могут куда-нибудь выбрать. Кандидатура его последние восемь лет постоянно выдвигалась на разные должности, но кроме заработанного собственным горбом звания профессора больше ничего и не предвиделось. «У меня нет денег, – мысленно успокаивал он себя, пожимая руку и поздравляя в очередной раз «честно победившего», – есть только голова, способная думать». И теперь, уже больше года заменяя получившего повышение и ушедшего из института Карадаглы, не сомневался в том, что и должность заведующего кафедры ждет того, кто предложит побольше и в твердой валюте. Но даже зная все это и не будучи уверенным в том, что выборы действительно состоятся, на эту поездку в Рим решиться было трудно.

Он вздохнул, отложил в сторону программу конференции, на которую вот уже несколько минут смотрел невидящими глазами. Подошел к чемодану, рассеянно перебрал одежду. Лег на соседнюю кровать и начал изучать потолок. «Неплохо бы его побелить», – устало подумалось, глядя на темные разводы. Попытался взбодрить себя и повторил несколько раз вслух: