Три года ничего, кроме немецких фольварков да литовских хуторов, не видел старший унтер-офицер Калмыков. Может, поэтому в вагоне на остановках не сиделось. Хотя апрельское солнце светило щедро, холодный ветер совсем не был весенним. И Михаил на перрон выходил, накинув окопную неразлучницу на плечи так, что три Георгия с двумя медалями свободно вели перезвон в такт шагам.

Призван был Калмыков еще в 1910-ом. Закончил подрывной класс саперной учебной команды, потом сам учил зеленых новобранцев. А там война. В первом же бою вместе со своими саперами взял шесть германских орудий.

Удаль унтера Калмыкова отметили и перевели его в группу разведчиков. Смелости и находчивости ему не занимать. Наградами отмечался не раз. А сербскую медаль солдаты присудили Калмыкову на недавнем полковом собрании: «Пусть носит, — сказали. — Храбр и справедлив по-настоящему». Вместе с последней наградой комитет представил ему отпуск на родину, как-никак — контужен, ноги прострелены, зубы, как у старика, цинга расшатала, и лихорадка бьет — последствие болот мозырских.

Во всех вагонах, на вокзалах и полустанках только и говорили о войне. Толковали разное, и трудно было понять, будет ли мир или станет Россия биться до победного конца. Часто называли имя Ленина. Одни говорили, что он подослан немцами для разложения армии, другие связывали возвращение его на родину с дальнейшей борьбой за социализм.