Происшедшие в конце XVIII в. и в начале XIX в. изменения социально-политических и материально-технических условий ведения вооруженной борьбы привели к зарождению и оформлению нового военного искусства.

На смену кордонной стратегии пришла новая стратегия, «стратегия массовых армий», основным принципом которой было сосредоточение крупных масс на решающих направлениях. Однако «наполнение» этой стратегии было диаметрально противоположно у Наполеона и Кутузова. Наполеон был ярым поборником «стратегии сокрушения». Главным видом боевых действий для французского маршала стало наступление, а маневр использовался в целях создания наиболее выгодной группировки для решительного поражения противника в одном-двух генеральных сражениях. Эту стратегию Наполеон довел до совершенства.

М.Б. Барклай-де-Толли

[1]

, М.И. Кутузов (Голенищев-Кутузов)

[2]

доктрине одного генерального сражения противопоставили новую стратегическую доктрину: завоевание окончательной победы путем проведения ряда сражений при наращивании сил действующей армии за счет широкого привлечения стратегических резервов, прибегая для этих целей к отступлению в глубь страны и избегая на первых порах крупномасштабных боевых действий.

Применение новой системы снабжения (реквизиции) повысило подвижность и маневренность войск и привело к рассредоточению боевых действий по фронту и в глубину. Возникла необходимость организации стратегического взаимодействия между войсками, действующими на различных операционных направлениях. Зарождались элементы операции как совокупности ряда сражений и маневров войск, рассредоточенных во времени и в пространстве, но объединенных единым замыслом и направленных к достижению одной цели.

На смену линейной тактике пришла новая тактика — тактика колонн и рассыпного строя. Пехоте, которая стала делиться на линейную и легкую (егеря), по-прежнему принадлежала главная роль. Основу боевого порядка составляла линейная пехота. Она обычно строилась в центре в несколько линий батальонных колонн. На флангах и за главными силами выстраивалась конница. Полковая артиллерия занимала огневые позиции между колоннами, а полевая — на флангах и впереди главных сил. В нескольких сотнях метров впереди главных сил в рассыпном строю действовала легкая пехота. Она выполняла вспомогательную роль, прикрывая главные силы в период завязки боя, выводя ружейным огнем из строя командный состав и артиллерийскую прислугу противника, обеспечивая отход главных сил в случае неудачного исхода сражения. Важнейшим элементом боевого порядка становился резерв. Его наличие придавало боевому порядку определенную глубину, позволяло осуществлять маневр на поле боя, своевременно наращивать усилия. Войска, построенные в колонны, обладали большой силой удара, могли сражаться на любой местности, вести маневренные боевые действия, преследовать противника. Исход боя решался не только огнем, но и штыковым ударом главных сил пехоты, действовавших в колоннах. Этот удар подготавливался артиллерийским огнем, а поддерживался и развивался конницей. Возросла продолжительность сражения. Классическим примером применения тактики колонн и рассыпного строя являлось Бородинское сражение.

Анализ поступавшей в 1810–1812 гг. разведывательной информации по-называет, что самые важные и ценные сведения отправлял из Парижа полковник А.И. Чернышев. Первоначально его предусматривалось прикомандировать к посольству России в Париже. Однако подобное назначение не состоялось. 17 сентября 1810 г. канцлер Н.П. Румянцев информировал Барклая о том, что, невзирая на предложения военного министра,

«нет надобности состоять ему

(Чернышеву. —

Примеч. авт.) под начальством посла, а лучше оставить его в том же самом положении, в каковом он ныне в Париже находится, на что, как известно мне, и Его Величеству угодно будет изъявить свое соизволение»

(Отечественная война 1812 г. Материалы ВУА.Т. I. Часть И. С. 245). Так Чернышев остался адъютантом Александра при Наполеоне, в распоряжении которого, как уже отмечалось, он находился с февраля 1810 г.

Знакомство Чернышева с Наполеоном состоялось еще в начале 1808 г. — в период сближения России с Францией, — когда молодому полковнику было поручено доставить в Париж послу графу Толстому пакет с письмом Наполеону. На встречу с французским императором посол взял с собой молодого курьера. Увидев на груди русского офицера боевые ордена, Наполеон поинтересовался, где он их заслужил. Завязался разговор о сражениях при Аустерлице и Фридландс, где французские войска нанесли поражения соединенным армиям России и Австрии. Смелость и уверенность Чернышева понравились французскому императору. Русский офицер, не смущаясь, спорил, порою опровергал доводы великого полководца. Спустя месяц Александр вторично направил Чернышева с письмом, которое предстояло, на сей раз, вручить лично Наполеону. В апреле 1809 г. Чернышев, которого друзья, шутя, называли «вечным почтальоном», в очередной раз отправился с письмом Александра к Наполеону. Одновременно его обязали находиться при Наполеоне во время боевых действий французов против австрийцев и информировать Петербург о ходе сражений. Донесения, которые посылал в Петербург Чернышев, убедили Александра, что молодой человек не только ловкий и расторопный офицер, но и незаурядный аналитик и тонкий наблюдатель.

В августе 1809 г. Чернышев был направлен с письмами Александра к Наполеону и австрийскому императору Францу. Миссия достаточно деликатная, учитывая, что союзница России Франция еще находилась в состоянии войны с Австрией.

Русский флигель-адъютант с блеском выполнил и эту миссию. В своем письме канцлеру Н.П. Румянцеву, помимо изложения беседы с австрийским императором, Чернышев представил собранную им информацию о перспективах заключения франко-австрийского мирного договора.

Перечень разведывательных задач, подлежавших освещению за подписью Барклая, был передан Чернышеву князем Александром Борисовичем Куракиным, послом России в Париже, летом 1810 г. и повторял задачи, поставленные

1-я Западная армия начала отступление к Дриссе. Попытка разбить ее в пограничном сражении была сорвана сразу, а вскоре Барклай-де-Толли при поддержке высшего генералитета уговорил Александра I отказаться от плана Фуля и 2 июля оставил Дрисский лагерь и продолжил отступление. Ценность «Записки» Чуйкевича заключалась в убедительной аргументации необходимости отступления, главным сторонником которого являлся Барклай, с хладнокровием и мужеством применивший предложенную концепцию на практике в ходе боевых действий. В начале июля император оставил армию и уехал в Москву, не назначив Барклая-де-Толли официально главнокомандующим всей действующей армией, что создавало благоприятные условия для генеральской фронды.

Для прикрытия петербургского направления был выделен первый отдельный пехотный корпус (23 тыс. человек при 108 орудиях) под командованием генерал-лейтенанта П.Х. Витгенштейна. Попытка французского наступления на столицу империи была сорвана в сражении под Клястицами. 18–19 июля Витгенштейн нанес поражение корпусу маршала Н.Ш. Удино (28 тыс. человек при 114 орудиях). Французы были отброшены и более не пытались активно действовать в направлении на Ригу и Петербург.

П.И. Багратион, уклоняясь от сражения с превосходящими силами французов, отступил на соединение с 1-й армией через Могилев и Оршу. В русской армии и в обществе нарастало недовольство командованием М.Д. Барклая-де-Толли. Багратион возглавил оппозицию высшего генералитета и энергично настаивал на переходе в контрнаступление. Противостояние между двумя главнокомандующими армиями усугублялось взаимной неприязнью и отсутствием единого главнокомандующего. И Барклай, и Багратион имели одно воинское звание — полного генерала, но Багратион был старше в чине (т. е. получил его ранее), а Барклай, оставаясь военным министром, был старше но должности.

В результате 25 июля на военном совете в Смоленске было принято решение о начале наступления, против чего категорически возражал Барклай, ссылаясь на распоряжение императора

29 июля 1812 г. русские армии вышли из Смоленска и нанесли ряд поражений разбросанному авангарду противника. На расстоянии двух переходов от Смоленска Барклай остановил движение, для того чтобы выяснить обстановку. Русская разведка к этому времени располагала лишь относительно верными данными о расположении сил Наполеона, оценивая их в 145–150 тыс. человек против 120 тыс. русских. На самом деле в операциях под Смоленском Наполеон мог использовать до 180 тыс. человек.

В период Отечественной войны 1812 г. и Заграничного похода 1813–1814 гг. партизанская война получила широкий размах, какого до сих пор не знала. И тому были свои причины. И в первую очередь вследствие удаления Великой армии от своей базы ее тыл сделался весьма чувствительным.

Партизанские действия впервые применил главнокомандующий 3-й Обсервационной армией А.П. Тормасов, который в июле 1812 г. выслал отряд полковника К.Б. Тормасова к Брест-Литовску и Белостоку.

«Возложенные на него экспедиции к г. Белостоку выполнил как искус[ный] и предприимч[ивый] партизан, разбив у Городечны деташемент (detachement, фр

. —

отряд.) французского генерала Ферпера»,

за что был произведен в генерал-майоры

(Колпакиди А., Север А.

Спецназ ГРУ. М., 2008. С. 26). 2 августа по распоряжению М.Б. Барклая-де-Толли был сформирован «летучий корпус» генерала Ф.Ф. Винцингероде

[50]

.

В августе 1812 г. штабс-ротмистр М.Ф. Орлов

[51]

, возвратившийся из Смоленска, куда он был послан для выяснения судьбы попавшего в плен командира 2-й бригады 17 пехотной дивизии генерала П.А. Тучкова, доложил о беспорядках и беспечности, царивших в тылу французской армии. Однако переход от единичных случаев к масштабным партизанским действиям справедливо связывают с именем ставшего знаменитым впоследствии Дениса Давыдова

[52]

. Подполковник Ахтырского гусарского полка ДБ. Давыдов, находясь со своим полком в авангарде и участвуя в небольших стычках с французами, обратил внимание на непрочность коммуникаций Великой армии. 21 августа он обратился к командующему 2-й Западной армией генералу П.И. Багратиону с просьбой разрешить ему предпринять ряд партизанских набегов для уничтожения продовольственных транспортов, беспокойства тыла и флангов и организации народной войны. Давыдов просил «для опыта» всего лишь 50 гусар и 80 казаков (Военная энциклопедия. Петроград. 1914. Т. XVII С. 303–308). Идея Давыдова была поддержана главнокомандующим всей русской армией М.И. Кутузовым

Недостатка в желающих принять участие в партизанской войне не было. В своих воспоминаниях начальник Главного штаба 1-й армии генерал Л.П. Ермолов писал:

Князь Кутузов был весьма доволен первыми успехами партизанских его действий, нашел полезным умножить число партизан, и вторым после Фигнера назначен гвардейской конной артиллерии капитан Сеславин

12 декабря 1815 п, после победоносного окончания Отечественной войны (1 января 1816 г. Александр I издал Манифест «О благополучном окончании войны с Французами…»)ив связи с переходом армии к штатам мирного времени, система центрального военного управления еще раз подверглась преобразованиям, что выразилось в учреждении нового высшего органа военного управления — Главного штаба Его Императорского Величества, в состав которого вошло и Военное министерство.

«Сбор статистических и военных сведений об иностранных государствах»

по новой организации вменялся в обязанность 1-го отделения квартирмейстерской части Главного штаба Е.И.В. (Приложение № 5).

Содержание

«Сбора статистических и военных сведений об иностранных государствах»

(в дальнейшем — с 1846–1847 гг. — закрепится понятие «военно-статистические сведения») требует отдельных комментариев потому, что этот термин будет далее часто встречаться.

Сбор военно-статистических сведений об иностранных государствах являлся целью военной статистики, которая, по взглядам профессора Императорской Военной академии, будущего военного министра Д.А. Милютина, является

«исследованием в данный момент сил и средств государств в военном отношении»

(Военная энциклопедия. Т. VII. СПб., 1912. С. 248–250). Подобное определение военной статистики существовало и до Милютина, но в более узком смысле, подразумевая под

«силами и средствами государства в военном отношении»

только вооруженные силы и поэтому ограничиваясь лишь перечислением войск и

«описанием их устройства».

Как следовало из работы Милютина «Первые опыты военной статистики», изданной в России в 1847 г., чтобы оценить военную силу государства, должно решить следующий вопрос: имеет ли оно все средства для успешного ведения войны с той или другой державой (наступательной или оборонительной войны, с союзниками или без них). Для этого, подчеркивал Милютин, необходимо рассмотреть вооруженные силы и все, что имеет влияние на их устройство, снабжение, содержание и на образ их действий против неприятеля и исследовать те местные данные, которые на самом театре войны должны иметь влияние на план военных действий, а, следовательно, и на исход кампании. Ввиду вышесказанного военная статистика, по утверждению Милютина, должна была подразделяться на следующие «отделы»: общее обозрение государства в военном отношении (территория, население, государственное устройство, финансы); исследование вооруженных сил и исследование отдельных театров войны «при наиболее вероятной обстановке».

Понимаемая таким образом, по-милютински, военная статистика «обнимала» собой почти весь состав государства, исследуя в нем все элементы с военной точки зрения, и существовавшая до этого времени военная география является лишь частью военной статистики.

Такое утверждение достаточно спорно, так как было признано, что лекции по «Военной статистике» Императорской Военной академии (в 1847 г. курс «Военной географии» был заменен курсом «Военной статистики») и лекции «Военной географии» в военных училищах

В 1822 г. полковник квартирмейстерской части Ф.Ф. Берг по указанию начальника Главного штаба П.М. Волконского составил Инструкцию для сбора статистических сведений Министерством иностранных дел в интересах военного ведомства. Данная Инструкции должна была служить «руководством дипломатическим чиновникам». Этот документ был весьма объемен (23 стр.) и написан на французском языке. Волконский остался весьма удовлетворен проделанной работой, написав на ней:

«Проект очень хорошо сделан»

(РГВИА. Ф. 38. Оп. 5. Д. 1. Л. 6). Хочется подчеркнуть, что Инструкция по сбору военно-статистических данных (статистических данных в интересах военного министерства) была едина, независимо оттого, кому она предназначалась: офицеру квартирмейстерской части или дипломатическому чиновнику за границей.

В 1825 г. Инструкцией по сбору военно-статистических данных решили снабдить отправляемого в Милан гвардейского Генерального штаба полковника князя Голицына 2-го. Однако Инструкции Берга разыскать в Главном штабе не удалось, как выяснилось, эта инструкция «осела» у канцлера Нессельроде и затребовать ее обратно не решились. Пришлось писать новую Инструкцию. На сей раз за перо взялся генерал-квартирмейстер Главного штаба генерал-майор А. А. Адеркаса, так как Берг уже находился в заграничной командировке и на «свет» появилась новая Инструкция (там же. Л. 33).

От полковника Голицына 2-го, отправляющегося в Милан, во время проезда через иностранные государства требовалось приложить усилия по добыванию следующих сведений:

— 

«военно-статистические и исторические записки о тех державах, чрез которые»

он будет проезжать;

«доставая сии сведения»

предлагалось

«с должною осторожностью, по сношении с Российскими посланниками, при иностранных дворах состоящими»;

— 

«о числе войск в каждой державе состоящих, как-то: пехоты, кавалерии и артиллерии, и сколько на случай войны может выставить земского войска»;

Основной расчет в военном ведомстве в мирное время по-прежнему делался на разведывательные сведения военного и военно-политического характера, добываемые зарубежными представительствами МИД России.

В годы царствования Екатерины II русских «министерских постов» за границей было 21; в последний год царствования Александра I их было 24: чрезвычайные и полномочные послы в Лондоне и Париже; чрезвычайные и полномочные посланники в Вене (до 1822 г. здесь был посол), Берлине, Стокгольме, Копенгагене, Дрездене, Мюнхене, Карлсруэ, Франкфурте-на-Майне (с 1815 г.), Риме (с 1803 г), Неаполе, Турине, Мадриде, Филадельфии (с 1809 г.), Константинополе; министры-резиденты в Гамбурге и Кракове (с 1815 г.); поверенные в делах в Гааге, Штутгарте, Флоренции, Берне (с 1814 г.), Лиссабоне, Тегеране.

Присвоение лицу, аккредитованному при дворе той или иной державы, ранга посла или посланника в то время не было тесно связано с международным положением страны. В царствование Александра I при дворах великих государств послы иногда сменялись посланниками и, наоборот, в зависимости от служебного положения вновь назначавшегося представителя. Аахенский конгресс 1818 г. установил деление дипломатических агентов на четыре разряда. К первому разряду были отнесены послы, папские легаты и нунции; ко второму — интернунции, посланники и уполномоченные министры; к третьему — резиденты (министры-резиденты) и к четвертому — поверенные в делах

(Брокгауз и Ефрон.

Энциклопедический словарь. Т. I. СПб., 1890. С. 139–140).

Число консульств к концу царствования Александра I значительно увеличилось по сравнению с последними годами XVIII столетия. В 1825 г. было 24 генеральных консульства: в Англии, Бразилии, Молдавии и Валахии, Венеции, Генуе (Сардинском королевстве), Данциге, Египте, Копенгагене, Ливорно, Могузе и Дол-мации, Сардинии, Сицилии, Смирге, Требизонте, Триесте, Филадельфии, Швеции, Штетине; кроме того, генеральными консулами были комиссар в Неаполитанском королевстве и комиссар по торговым делам в Мемеле. Консульств числилось 21, вице-консульств — 11, консульских агентов — три.

Дипломатические представительства, находившиеся на Востоке, находились в ведении Азиатского департамента (создан 26 февраля 1797 г.) Коллегии иностранных дел страны (Министерства иностранных дел). В первой половине XIX века их было немного: миссии в Стамбуле («при оттоманском дворе») и Тегеране («при шахском дворе»), находившиеся там еще с XVIII века. В 1843 г. к ним прибавилось генеральное консульство в Бейруте (его полномочия распространялись на Сирию и Палестину); в 1847 г. — Адрианополе (Эдирне), ведавшее консульскими делами в европейской части Османской империи. В ведении Азиатского департамента была и знаменитая Пекинская духовная миссия. Впервые учрежденная Императором Петром I и окончательно признанная китайским правительством в ст. 5 Кяхтинского договора 21 октября 1727 г., миссия, во главе которой находил архимандрит, состояла из десяти человек. Светские члены миссии (четыре-пять человек) обязаны были изучать китайский, маньчжурский, а также монгольский и тибетский языки. Миссию, сменявшуюся периодически и остававшуюся в Пекине сроком не менее десяти лет, сопровождал пристав, назначавшийся обыкновенно из чиновников министерства. Этим приставам поручалось входить в доверительные переговоры с китайцами по делам пограничным и торговым. Естественно, что при этом активно велась шифрованная переписка с центром.

Зарождение и становление русской военно-морской разведки как особого вида деятельности и специализированной организационной структуры военно-морского флота проходило вместе с развитием военно-морского дела, военно-морского искусства и его составляющих — стратегии, оперативного искусства и тактики, ростом масштабов и усложнением задач русского флота, эволюцией его материальной базы, содержания, форм и способов ведения боевых действий. Как и в сухопутных силах, в военно-морском флоте развитие военно-морской разведки как вида деятельности и организационной структуры флота было неразрывно связано с развитием органов государственного и военно-морского управления в России.

В числе первых восьми министерств, учрежденных в России манифестом от 8 августа 1802 г., было и Министерство военных морских сил, создававшееся с оставлением в его составе Адмиралтейств-коллегии.

Организацией министерства и разработкой его структуры ведал созданный по указанию императора Александра I «Комитет образования флота» под председательством графа А.Р. Воронцова.

4 апреля 1805 г. было утверждено одобренное этим комитетом Положение преобразования всего главного адмиралтейского управления. В соответствии с ним все управление флотом делилось на «военную» (воинскую) и «художественную» части. «Военная» часть ведала содержанием, укомплектованием, снабжением флота, строительством судов, распоряжениями о передвижении флота. Таким образом, в 1802 г. в России был создан первый центральный орган оперативного управления военным флагом.

«Художественная» часть заведовала гидрографической службой, строительной частью (здания, заводы и фабрики) и прочим, не входившим в состав «военной» части, т. е. вся научная и инженерно-строительная часть морского ведомства. Первая часть находилась в ведении Адмиралтейств-коллегии, вторая — в ведении вновь создаваемого Адмиралтейского департамента, во главе которых стоял (председательствовал) министр военно-морских дел.

Поводом к очередному витку восточного кризиса стал спор о святых местах, возбужденный еще в 1850 г. Францией, которая, основываясь на положениях франко-турецкого договора от 1740 г., требовала допущения католиков в некоторые из них, уже предоставленные православной церкви.

В январе 1852 г. был издан фирман (указ) султана, в котором католики наряду с греками и армянами в виде уступки Франции получали ключ от пещеры Рождества Христова в Вифлеемском храме и некоторые другие права в Святой земле. Францию не устроили частичные уступки, ее посол в Османской империи в знак протеста покинул Константинополь и вернулся туда в августе 1852 г. на 90-пушечном винтовом корабле. Париж недвусмысленно угрожал блокадой проливов.

Конфликт перестал быть спором конфессий — речь уже шла об авторитете покровительствующих им держав. 28 декабря 1852 г. Николай I в разговоре с британским послом в России Дж. Сеймуром предложил Лондону раздел Турции. Дунайские княжества, Сербия и Болгария превращались в самостоятельные государства под русским протекторатом, Великобритании предлагались Египет и Кандия (Крит), судьба Константинополя точно не была определена, но император заявил, что не планирует захвата этого города и не допустит его перехода ни к англичанам, ни к французам, ни к грекам. На это предложение последовал отказ в вежливой форме.

Иллюзии в отношении возможности найти общий язык с Лондоном в восточном вопросе были самым значительным просчетом Николая I. Турция действительно была «больным человеком», вокруг которого собрались доктора и наследники. Впрочем, первые иногда были заинтересованы в наследии больше, чем в лечении, а вторые подчас отнюдь не торопили кончину больного. Великобритания торговала с Турцией и вообще не была заинтересована в разделе «турецкого наследства».

Николай I явно переоценил прочность своего влияния в Европе. Политическое противостояние между Францией и Великобританией во многом завершилось. Россия теряла то выигрышное положение, при котором ранее она находилась на периферии конфликтов между державами, боровшимися за господство на море и на суше. Теперь она претендовала на первенство и поэтому объединяла основные европейские державы против себя. Николай I рассчитывал на то, что англофранцузские противоречия на Ближнем Востоке, и прежде всего в Сирии и Египте, исключат возможность политического объединения Лондона и Парижа. Это был колоссальный просчет, не меньший, чем надежда на поддержку Австрии.