На воде застыл огромный ярко-красный поплавок бакена. Неподалеку, на хребте большого моста через канал, ровно гудит шоссе, непрерывный поток машин Москва — Петербург; тогдашний Ленинград. Изредка из-под моста с шумом вылетает шустрый кораблик на подводных крыльях или величаво выплывает белая громадина многопалубного пассажирского теплохода — рядом речной вокзал на Химкинском водохранилище. Гладкие волны набегают тогда рядами на песок, раскачивают бакен и дробят отражение леса на другом берегу. Приглушенно шумит шоссе, шелестят волны, с отдаленного пляжа слышны голоса мальчишек, зеленая стрекоза зависла над прибрежной травой. Все в покое, все в движении.

На камне у воды сидит человек и, наслаждаясь теплом, запахом воды, покоем, следит за ритмом волн, бегущих вдоль линии песка. У берега вода чиста и прозрачна. Человек немолод, седоват и грузен. Почти шестьдесят пять лет назад именно с этого места они с мальчишками из Истребительного батальона прыгнули в воду канала. И было раннее утро, и только что ему стукнуло восемнадцать, и на другом берегу ждал мальчишек первый бой с живыми врагами. Был июль 1941-го.

Некоторых людей все время тянет вперед, дальше: а что там, за поворотом? Есть люди, которых влекут ушедшее детство и место, где было хорошо, все ясно, уютно, тепло, душевно, но это не более чем уже пройденные дни, там нет ничего нового, интересного. Но вот почти всех людей в определенном возрасте с неизбежностью, кого в сорок, кого в шестьдесят, а кого и в восемьдесят лет, тянет пройтись по старым дорогам, заглянуть во двор, где прошло детство, выйти на пригорок, откуда любовался далями, потянуть за ручку скрипучей двери почти забытого дома. Зачем?

Некоторых притягивают греющие душу воспоминания прошлого, особенно если многолетнего будущего уже вроде и не предвидится. Большинство, оборачиваясь назад, обнаруживают, что тогда «деревья были большими», что городок мал и убог, что высокие ценности прошлого превратились в ничто, а многое стало смешным в своей малости, ненужности, удаленности во времени. Память, как масштаб жизни человека, его движения, роста, дает пищу размышлениям.

Ни чтение умных книг, ни наставления бывалых людей или родителей не имеют такой цены, как собственный опыт. Только собственной шкурой, осознав, что огонь обжигает, что спать можно в любом положении и что песчинка в сапоге на марше способна все вокруг превратить в ад, начинаешь постигать мудрость жизни, ее простые и такие высокие истины. Бесценны собственные синяки и шишки.

Первый день армейской жизни в Тюменском пехотном училище после долгой дороги начался с бани. Добросовестный Игорь сначала не понял, почему парни жмутся и хихикают, когда он решительно схватил квач с полетанью, которую потом надолго запомнил. Выдали одежду, сапоги — выбрал себе посвободнее, чтобы не жали. Навернул, точнее, накрутил впервые в жизни портянки, как получилось, и — на обед, после которого всех построили. В лагеря — 35 километров пешком. Естественно, после первого десятка километров ноги были стерты в кровь. И в первый армейский день пришлось пересесть на телегу, а потом — в санчасть.

Разбитые в кровь ноги не успели еще поджить, как через 10 дней ночью по тревоге училище было почти полностью отправлено, как потом узнали, под Сталинград — шел июнь 1942 года. Ангел снова прошелестел крылом над Игорем.

Если в человеке заложено такое, странноватое на первый взгляд качество, как привычка к непривычному, способность быстро адаптироваться к новому, то прыжок в Жизнь на передовой линии фронта — не более чем смена обстановки. И вот, наконец, она — передовая линия фронта, от которой до вражеских траншей — рукой подать. Но рядом свои люди, достаточно спокойные — скорее усталые, без паники — скорее равнодушные, погруженные в эту непрерывную, накапливающуюся сутками, неделями, месяцами усталость, в невыспанность, в какую-то обреченность обстоятельствам. Раз люди спокойны — и тебе нечего дергаться. Кое-кто уже виделся многоопытным, скорее мудрым, постигшим генетическую мудрость выживания. Такие потом действительно оказывались самыми интересными людьми.

Под Старой Руссой оборона закрепилась с сентября 1941 года. В январе 43-го, когда Игорь туда прибыл, вдоль всей линии фронта сложились оборонительные позиции с обеих сторон. Активных боевых действий не было, но и спокойной жизни тоже. Такая оборона изматывает больше, чем резкое наступление.

Мальчишка и есть мальчишка, пока получал наставления в штабе корпуса, дивизии, воображал нечто романтическое, героическое. «Передний край» — слова звучали для зеленого лейтенанта возвышенно. Но почему-то становилось жутковато, сосало под ложечкой по мере приближения к этому самому переднему краю.

И вот теперь, высунувшись из окопа и глянув вперед, где был обычный мирный лесок, полянка, одинокое дерево в сторонке, Игорь вдруг понял ужас этого «переднего края». Действительно Край, дальше — противник, смерть, а выглядит все так мирно, так обыденно. Тут, в окопе, справа, слева, сзади — свои, товарищи, ты защищен, а вот впереди — пропаcть — от слова пропа́сть, что ли?

Фронтовыми разведчиками не рождаются, их надо учить. Новое начальство, в общем-то девчонка, приказала: в 18.00 явиться на командный пункт полка в маскхалате, с автоматом, в валенках, с гранатами и фляжкой.

— Послушаем, что говорят немцы, — улыбнувшись, определила она задачу.

Если идем говорить с пленными немцами, то зачем автомат, гранаты — недоумевал Игорь. Явился, как было приказано. Она — в таком же снаряжении. И пошли. Но не в тыл, а к переднему краю. Спрашивать было неудобно. От штаба полка это полтора-два километра. Пришли к переднему краю, предупредили солдат и командира на этом участке, что выходят за передний. Хлебнули из фляжек по глотку и — дальше, теперь уже пригибаясь. Через сотню метров поползли.

Стало совсем темно, часов восемь вечера, но видно, что ползут они по ложбинке, где проторено что-то вроде тропы: очевидно, тут уже не раз разведчики выходиливходили. Глядя на ползущую впереди женщину, Игорь, испытывал простой человеческий страх, было жутко от неопределенности, и вдруг позарез захотелось по малым делам — то ли от мороза, то ли от страха, то ли от внутренней паники. Передний край остался позади.

Стараясь подавить страх чем-либо посторонним, вдруг вспомнил, как в 1935 году в «Артеке», в пионерлагере, во время военных игр всегда был разведчиком, и никем другим. Разведка на фронте, а не по приключенческим книгам — много прозаичнее и рискованнее, жестче, страшнее. А ведь детей натаскивали. Вот и судьба распорядилась не спрашивая — «в разведку!».

Прошел февраль: вылазки на подслушивания, занятия языком, приобщение к жизни разведки. В марте младшего лейтенанта Бескина вызвали в штаб фронта переводить документы, захваченные после ликвидации окруженной Демянской группировки. Была собрана группа наиболее квалифицированных переводчиков. Работая с ними, можно было отлично набить руку, точнее — язык. Одновременно шла учеба, натаскивание. Разговоры велись в группе не только на немецком. Изучали, помимо переводимой, документацию немцев, знакомились с их оружием.

Через некоторое время группе было объявлено, что предстоит особое задание. Было создано несколько групп, командиром одной из них определили Бескина: «Будете в немецкой форме фельдфебелем, остальные — рядовыми». Что предстояло — не ясно, но ясно, что идти в тыл противника. Рядовым исполнителям почему-то всегда дается частная задача, а общий замысел действий остается за кадром, хотя еще Суворов говаривал, что солдат должен понимать маневр генерала, но для этого сам генерал как минимум должен понимать, чего он хочет и свой маневр.

Позднее выяснилось: готовилось большое наступление в обход Старой Руссы, да не как-нибудь, а десант на аэросанях, которые должны были прорваться по весеннему льду озера Ильмень. Разведчикам задача была поставлена так: за два дня до десанта выйти по льду в тыл к немцам и, когда начнется бой, перекрыть развилку важных дорог на трассе Дно — Старая Русса — Шимск — Новгород. А пока изучали карты возможных действий.

Группа из восьми человек — все разведчики с фронтовым опытом, в том числе десантники из воздушнодесантного корпуса, для каждого приготовлены «легенда» и соответствующие солдатские документы, выдали зимнее немецкое обмундирование, немецкое оружие, маскхалаты, лыжи. Все предусмотрено. И, давай бог!