Василий Прохорович Шанин, а в простонародье — просто Прохор, был профессиональным мусорщиком. Каждое утро он выезжал за город на городскую свалку в поисках чего-нибудь эдакого, что потом можно было бы сбыть на Сенном рынке. «Работа» эта ему нравилась и вызывала даже некоторый спортивный интерес: что же такого необычного он найдет на этот раз. А простор для творчества на свалке был необыкновенный. Там можно было найти все: от бачков для унитаза до спального гарнитура.

Сегодня все было не так, как всегда. Погода стояла жаркая, и пребывание под солнцем не вызывало у Шанина положительных эмоций. Душное марево дополняло невероятное сочетание тухляка и гари, поднимающееся над грудой отбросов.

Хотелось выпить, но ничего путного, что можно было продать, никак не попадалось. Даже мелочовкой нельзя было поживиться. Уже собираясь уходить домой, Прохор с тоской оглядел свои владения.

«Ну что за идиотский день!» — вслух пробормотал он, раздумывая, стоит ли ждать, когда приедут машины с мусором, или пойти домой и занять на бутылку у Сан Саныча.

Вытерев пот со лба, он все-таки решил, что последний вариант лучше, и уже собирался уходить, как в дальнем конце необъятного моря отходов что-то блеснуло. Прохор насторожился и, приглядываясь, замер. Огромная арматура, стоявшая здесь уже давно, со времен, должно быть, монгольского ига, совершенно закрывала обзор. Это была чужая территория. Ее контролировал другой любитель поживиться на свалке — его звали Никанорыч.

Лариса выключила будильник и, сладко потянувшись, замерла, оттягивая момент расставания с негой. Вставать совершенно не хотелось. Потянувшись и сгоняя с себя остатки сна, Лариса все-таки встала с кровати и, надев тапочки, прошла в ванную.

Там, встав под холодные струи душа, она почувствовала себя гораздо лучше. Однако с восстановлением гармонии тела на нее тут же навалилась дисгармония души. Ее благоверный, Евгений Котов, находился сейчас в Москве, в одной из своих коммерческих командировок, и до вчерашнего дня Лариса пребывала в прекрасном настроении. Но именно вчера ее начали одолевать другие проблемы, связанные с ее мамой и дочерью.

Лариса поднялась наверх и осторожно заглянула в спальню к Насте. Раскинувшись по кровати, девочка беззаботно спала. Лариса спустилась на кухню и машинально начала готовить завтрак, не переставая думать о дочери.

«А собственно говоря, — размышляла про себя она, — что произошло? Ну, не пришла она ночевать, ну, завалилась домой почти утром, не предупредив. Ну и что? Сама же была молодая и тоже гуляла все ночи напролет с парнями».

Другой внутренний голос, однако, напомнил ей: «Да, все так, но не в четырнадцать же лет!!!»

Остановившись на одном из светофоров, Лариса вдруг раздумала ехать в «Чайку» и решила тут же, не теряя времени, наведаться к тому самому Сергею, паспорт которого она обнаружила у Светланы Звонаревой.

Во-первых, этот Сергей мог быть просто шофером в фирме и развозить девочек по вызову. Ради одного этого стоило встретиться с ним. Во-вторых, он мог быть хорошим другом Светланы, и в этом случае встретиться с ним было просто необходимо. Ко всему прочему, он мог еще не знать о смерти Светланы.

Лариса выехала на Московскую и свернула на Вольскую. Этот район она знала довольно хорошо, так что проблем с поиском нужного дома не возникло.

Сергей жил в обычной девятиэтажке, уже довольно старой, но сохранившей приличный вид. Время близилось к обеду, и лавочки у подъезда, которые вечером наверняка оккупировали старушки, пустовали.

Быстро сориентировавшись, Лариса вошла в лифт и нажала на кнопку четвертого этажа. Она позвонила в квартиру под номером 59, но мгновение спустя оторопела.

Ларисе повезло с девушкой по имени Алла Скворцова. На настойчивый звонок дверь ее квартиры сразу открылась. На пороге стояла худенькая девочка с короткой стрижкой, в коротком же халатике с очень глубоким декольте. Груди вызывающе торчали в разные стороны, а их хозяйка так же вызывающе смотрела на Ларису.

— Привет, проходи, — наконец удовлетворившись осмотром, по-свойски пригласила она и отошла в сторону.

Лариса даже начала вспоминать, не знает ли она случайно эту особу. Все же Алла встретила ее как-то странно, будто они были знакомы по крайней мере лет пять.

— Ты Алла? — спросила Лариса.

— Угу.

Каждый раз, когда Лариса прилетала в Москву, она испытывала необыкновенный подъем. Она всегда думала, что в Тарасове она родилась, скорее всего, случайно — Москва могла по полному праву считаться ее городом. Она гуляла по Москве без всякой карты или путеводителя и точно угадывала, что последует за тем углом или за тем перекрестком.

У нее практически не было багажа, и она весьма быстро освободилась от формальностей, которые всегда имеют место в аэропорту. Примерно час потребовался ей для того, чтобы оказаться в центре столицы.

Проблем с устройством в гостиницу не было. Стоял сезон отпусков, и в Москве не проходило никаких симпозиумов и конгрессов, которые всегда оттягивают места в отелях. Даже депутаты Госдумы и президент находились на отдыхе. Гостиницы наполовину пустовали. Лариса заняла себе «люкс»: небольшой двухкомнатный номер с малюсеньким балкончиком, с которого открывался прекрасный вид на Москва-реку. Поднявшись в свой «люкс» и приняв душ, она заказала себе в номер обед и свежие газеты бесплатных объявлений. Минут через двадцать все это принесла горничная на серебряном подносе. Мило улыбнувшись, она вышла, получив деньги за заказ.

Машинально поглощая язык под венским соусом, Лариса одновременно вчитывалась в газетные объявления. Фирм, предлагавших скрасить досуг «солидных мужчин», оказалось бесконечное множество. Однако «Альбатроса» среди них не было.

Ей пришлось попросить горничную принести еще две газеты подобного рода. По закону подлости Лариса обнаружила нужный ей телефонный номер на последней странице последнего издания, которое она перелистывала в тот день.

«Что за гадость этот брусничный рулет! — подумала Лариса. — Сволочь такая, взял и не поднялся…»

А как известно, если тесто не поднимается, то уже и не поднимется. Что ты ни делай…

Особого желания печь этот злополучный рулет у нее не было с самого начала. Возможно, это и сказалось на качестве. Сегодня ее мысли вращались вокруг мужа и секса, хотя, казалось бы, эти две вещи давно перестали быть совместимыми. Она надеялась на то, что он вернется пораньше. В смысле муж, то есть Евгений Котов, ради которого и затевалась вся эта катавасия с рулетом.

Лариса, несмотря на все свое презрение к мужу, предпочитала оставаться в роли идеальной жены, и в любое время дня Евгения ожидали кулинарные изыски. Жена «нового русского» специально покупала различные журналы, в которых можно было отыскать новенький рецепт, а потом бродила по супермаркетам в поисках экзотических продуктов. Иногда она даже не была уверена, сможет ли ослабленный алкоголем и курением желудок ее мужа переварить все шедевры ее кулинарного искусства. Часто ей мерещилось, как неожиданно, после очередного употребления пищи, муж хватается за желудок, потом за горло, вытаращивает глаза и валится бездыханный на ковер. Но в жизни все обходилось благополучно.

Собственно, в том, что рулет не поднялся, был какой-то плохой знак.

Утром следующего дня Ларису разбудил телефонный звонок.

— Алло, Ларочка? — проскрипел в трубке голос Ольги Семеновны.

— Да. Это вы, Ольга Семеновна? Что случилось?

— Ой, Ларочка, я извиняюсь, что так рано тебя побеспокоила! Но у меня в этом городе вы с Женей одни остались. Некому пожаловаться на старушечье недомогание.

— Вам плохо, что ли? — в лоб спросила Лариса.

После разговора с Мурским Лариса вдруг поняла, что занять ей себя сегодня больше нечем. Она была из той породы женщин, которым жизненно необходимо быть занятой большую часть суток. А тут образовалась какая-то пустота. У нее не возникло желания посетить выставку или насладиться игрой красавцев актеров в одном из многочисленных московских театров и убедиться еще раз, что «вся наша жизнь — игра» и «театр, и люди в ней — актеры». В общем, приобщиться к благам культуры у нее желания не было.

Лариса, конечно же, периодически показывалась в великолепном вечернем платье, как правило от кутюр, на премьерах спектаклей как в Москве, так и в академическом театре Тарасова, посещала престижные концерты, которые давала какая-нибудь знаменитость, но все это она делала не из любви к искусству. Этого требовало ее положение в обществе, по крайней мере она так считала. И, будучи от природы женщиной неглупой, могла при разговоре вставить одно-два слова о том, насколько удачной была постановка или же исполнение, и не шокировала окружающих своими сентенциями. Все это работало на ее имидж, возвышало ее в глазах таких же бизнесменов, и в конце концов приятные беседы ни о чем были залогом успеха в деловых отношениях.

Но сейчас идти в театр ей не хотелось. Она вышла из отеля и поехала в парк. Какое-то время она посидела на скамеечке у фонтана, со скучающим видом оглядывая окрестности. Погода стояла замечательная: небо голубело, трава зеленела, солнце сияло. Вокруг фонтана за голубями носились двое мальчишек, лет четырех-пяти.

Лариса сначала наблюдала за их неловкими попытками, потом ее внимание рассеялось, и она неожиданно услышала душераздирающие крики малышей. Один из них стоял в бассейне фонтана, и женщина, по всей видимости его бабушка, прилагала усилия, чтобы вытащить упирающегося мальчишку из воды. Другого уже вытащили. Он стоял неподалеку над лужей воды и в неприличной форме требовал, чтобы бабуля убиралась, а та в свою очередь напрягала голосовые связки, пытаясь урезонить нарушителя общественного спокойствия.

— Какой ужас! — произнесла Лариса вслух и про себя решила, что отправится в гости к Наталье Семеновне и там скоротает оставшееся до сна время.

Он шел по Вешняковской улице в направлении Дома ребенка. Там он снял квартиру — лишь вчера он прибыл в Москву, обуреваемый жаждой справедливости. В столицу его привел почерк известного ему человека, которого он считал мертвым. Он совершенно случайно обнаружил сделанные тем записи в сосновском краеведческом музее. И именно это подвигло его на перемену своего местопребывания. Это было нелегко — ведь ему уже исполнилось семьдесят два.

Он следил за своим здоровьем и любил пешие прогулки. Этим привычкам он не изменил и здесь, в Москве. А сегодня у прогулки была еще одна цель — нужно было привести свои мысли в порядок. Роковая случайность привела его в совершенно смятенное состояние, хотя обычно этот человек был достаточно холодным и рассудочным.

«Как же все-таки переплетаются судьбы», — он не думал не гадал, что на склоне лет станет участником такой, казалось бы, невероятной истории.

Старик шел и смешно размахивал руками. Одет он был просто: в обычные совковые брюки, рубашку в тонкую полоску, ничем не выделяясь из толпы подобных ему старичков. Он шел широкими шагами, сильно жестикулировал и периодически покачивал головой. Порой он разговаривал сам с собой, с чем-то не соглашаясь и оживленно дискутируя.

На улице было безлюдно. Часы показывали одиннадцать вечера. Стало совсем темно, когда старик свернул с Вешняковской улицы во двор, который был образован несколькими девятиэтажками. Справа играло огнями здание Дома ребенка.

Андрей Стальцев познакомился со своей Наташей на спектакле, в котором он участвовал после окончания второго курса училища.

Она была двадцатилетней скрипачкой, студенткой третьего курса консерватории и хотела, чтобы ее парень тоже был человеком творческим, сродни ей. И достаточно легким на подъем, спонтанным, общительным и энергичным. Такое желание объяснялось тем, что она уже имела неудачный опыт семейной жизни с работником научно-исследовательского института, генетиком Романом Логиновым, человеком, который ставил науку на первое место и все свое свободное время проводил в опытах. Он выводил для нужд сельского хозяйства трансгенетические сорта пшеницы и абсолютно не заботился о душевном состоянии и досуге своей молодой жены.

На людях он вел себя как истинный джентльмен, интеллигент, но при этом оставался холоден и не блистал чувством юмора. Это очень раздражало Наташу. Да и на людях-то она показывалась с ним чрезвычайно редко. Роман был углублен в себя, а когда общался с ней, то обычно заводил занудные разговоры часа на два о своей работе или поднимал какие-нибудь философские проблемы, которые Наташу, несмотря на то, что она была девушкой интеллектуальной, мало интересовали в исполнении мужа.

Дело усугублялось тем, что Роман, кроме своего занудства, еще и недостаточно внимательно относился к сексуальным запросам супруги. Постель он считал незначительным элементом в жизни человека. Словом, жена для него была боевой подругой.

И как он удивился, когда однажды Наташа с ним взяла и развелась. Он долго не мог поверить в это, ждал, что она придет и будет молить о прощении в позе Марии Магдалины. Но Наташа не приходила… И в конце концов, чтобы не винить в случившемся себя, он выпустил все критические стрелы в адрес ушедшей супруги, назвав ее легкомысленной кокеткой.