– Она спит.

– He-а. Не видишь? Она не дышит.

– Жалко. Красивая. Пошли отсюда. Боюсь мертвых.

– Да чего их бояться? Помнишь ту ведьмачку, что сожгли третьего дня? Так я там был. Ночью. И даже потрогал ее кости. Такие комочки. Знаешь, как от догоревшей свечки, которые маманька собирает. Вот так вот.

– Да ну? Не жутко было?

– Она была здесь, – растерянный голос Марио, утративший прежние снисходительность и браваду, – нет, правда. Хуанито не даст соврать. Мы вместе ее нашли.

Он определенно заискивал перед кем-то.

Вместительное углубление за тем самым выступом, служившему мусоросборником для жителей дома, почти скрыло меня.

– Ну, и где же она? Смотрите мне, если соврали, бездельники.

Женский голос. Раздраженные интонации которого неприкрыто намекали на недовольство. И очень намекали – то ли женщину оторвали от более важного занятия, чем знакомство со мной, то ли она не очень доверяла фантазиям мальчишек.

Я вертела головой в разные стороны, пытаясь все-таки понять, где я. Вопрос – как я здесь оказалась? – уступал первому. Если бы узнала это место, вспомнила бы, наверное, каким ветром меня сюда занесло.

Но ничто не навело хотя бы на отдаленное угадывание этих улиц, мощеных серым грубым булыжником, этих средневековых мрачно-строгих домов, хмуро выстроившихся укором пронзительно голубому небу со стайками воздушных облаков, этой часовни с витиевато узорчатыми воротами.

Редкие прохожие, замедляя темп, откровенно глазели на нашу процессию. Моя спасительница, сердито на них поглядывая, напротив, ускоряла шаг, заставляя и меня с моим синкопированным ритмом приспосабливаться к нему.

Я не менее была заинтригована массовым увлечением здешних жителей маскарадными костюмами, оглядываясь каждый раз на очередной замысловатый фасон.

Наконец, мы свернули вправо от площади и чуть ли не бегом двинулись по узкой улочке, стремительно спускающейся вниз. По обе ее стороны жались почти вплотную друг к другу двухэтажные постройки, значительно менее монументальные, чем те, что встретились нам по дороге, но так же сурово-недоступные и с закрытыми ставнями.

Марио вполне адекватно отреагировал на последовательность обуявших меня эмоций, за доли секунды сменивших одна другую с такой интенсивностью, что система единиц физических величин рисковала дополниться еще одной – непонимание, недоверие, удивление, отчаяние…

Мальчишка снисходительно усмехнулся, задумчиво нахмурился и, наконец, испуганно растерялся, пытаясь сообразить, зачем я, размазывая слезы по лицу, остервенело тру незнакомку в Зазеркалье. Вряд ли ему пришло в голову, что искала я там себя. Пусть даже и похуже, чем эта. Но себя.

Он попятился, споткнувшись о порог, и пулей вылетел с воплями:

– Мам, иди сюда…, скорей…

Я же рыдала, вдруг поверив, что у меня нет ничего моего. Даже я сама была не я, а некто, пусть и с симпатичной мордашкой.

Марселина хлопотала возле меня, сокрушенно приговаривая:

– Да что же это такое?… вот наказание на мою голову…, ну-ка, не крутитесь тут…, Хуанито, принеси воды…

Расстаться с онемением я ни за что не соглашалась. Это означало бы возвращение в абсурд. Напротив, я еще крепче сжала губы, протестуя против пребывания и в этом доме, и среди этих людей, и… в непонятном мне времени во главе с загадочным Филиппом.

А, может, это все-таки шутка? Или меня, вдруг, невзначай, убедили сниматься в триллере, где в соответствии с сюжетом главная героиня перепрыгивает из ее реальности в мир фэнтези, впадая от такого, прямо скажем, неординарного события в истерическое состояние, а перед этим накачали чем-то, чтобы была правдоподобней?

Слабая надежда шевельнулась в воспаленном от событий мозгу.