Действие повести «Я — стукач» охватывает короткий промежуток времени начала распада Советского Союза, когда в сознании людей неизбежно происходит переоценка ценностей. Бывший осведомитель КГБ, всегда тяготившийся этой своей работой, вдруг понимает, что пришло время меняться, как это для него ни страшно и необычно…
Сегодня с утра у меня куча дел.
Нужно разыскать Алика и напомнить ему, что срок истёк и пора отдавать две с половиной сотни. Я не благотворительная контора и таких шикарных подарков никому не делаю. Хочет слушать пластинки, которые я заказываю для него знакомым морячкам в загранку, пускай раскошеливается. Мне эти пластинки тоже достаются не задаром. Не нравится — топай к уличным фарцовщикам, те с него три шкуры сдерут, и — никаких отсрочек по платежам. Хотя кто я для него — тот же фарцовщик, только знакомый, а потому допускающий рассрочку.
Потом не забыть бы позвонить Надюхе и что-нибудь наврать про свою страшную занятость на следующей неделе. Из Венгрии приезжает Светка, и нужно хотя бы несколько дней после двухнедельной разлуки посвятить любимой женщине. Светка в моих планах идёт первым номером. Надюха — запасной аэродром. Точнее, один из нескольких. Так сказать, подруга в дни печали.
И, наконец, не мешало бы дозвониться до столичного издательства и поинтересоваться, как движется дело со сборником моих стишат. Уже три месяца, как я их отправил, а результата пока никакого. Вдруг, если сам позвоню, что-нибудь стронется с места? Пускай только намекнут, что от меня нужно, за мной не станет. Я парень понятливый. Мне бы только точку опоры нащупать. А её-то как раз и нет. Хотя, если говорить по совести, судьбой своих опусов я всерьёз не занимался. Текучка заела. Какие-то мелкие шкурные интересы, мизерные навары на пластинках и японской радиоаппаратуре. Убогие желания и интересы — Господи, как это всё мелко! Да я и сам потихоньку мельчаю. А хочется жить крупно, с размахом. Как мечтается. Как те герои, на которых я стараюсь быть похожим в своих стихах.
В конструкторском бюро, где я тружусь в поте лица, тишь и благодать. Все расползлись по своим кульманам, где-то по ватману поскрипывают карандашики, шеф клюёт носом за своим начальственным столом. Наверное, опять полночи слушал по приёмнику вражьи голоса.
РЕПРОДУКТОРНЫЙ МАРШ
На свежеокрашенном подоконнике весёлый солнечный лучик. Он смело разгуливает по гладкой поверхности, слегка задерживается на блестящих незатвердевших пузырьках масляной краски, словно ощупывает каждую ложбинку и выпуклость, пока, наконец, не натыкается на прилипшую столовскую тарелку из серебристой фольги, в которой стоит горшок со столетником.
За спиной репродуктор натужно выдавливает в ленивую, застоявшуюся тишину гнусавые звуки многоголосого далёкого хора:
Резкие звуки не очень вписываются в обстановку и мешают наблюдать за первой весенней мухой, сонно перебирающей лапками возле цветочного горшка. Муха неловко поводит узкими, с прожилками крылышками, но взлететь у неё пока не получается — нужно погреться в первых майских лучах.
