Костер медленно догорал в предрассветных сумерках.

День обещал быть тревожным — к вечеру путники должны были выбраться к Бруиненскому броду. Чувство опасности сгущалось.

— Чем ближе к реке, тем опасней, — молвил Глорфиндейл, — чует мое сердце: нас настигают сзади, а впереди — засада.

Все невольно сжались, ощущая, как тьма обволакивает их, стискивая в железных объятиях. Внезапно возникло ощущение безотчетного страха, уже знакомого хоббитам.

Маг прикрыл глаза рукой и долго глядел на восток, словно пытаясь разглядеть что-то за далью.

— Кольца нам уже не достать, хорошо хоть от этого искушения мы свободны. Мы встретились вовремя. Вы идете со мной?

— Конечно, — ответил Арагорн, — мы с тобой и за тобой. Ты по-прежнему ведешь отряд. У Темного Владыки его Девять Черных Всадников, у нас — только один Белый, но он стоит девятерых. Мы пойдем за тобой, куда бы ты нас ни повел…

— Ну что, хранители, как успехи? — донесся до их слуха свистящий полушепот; повеяло холодом, и на опушке появилась закутанная в черный плащ фигура.

Гэндальф припомнил странный рассказ Арагорна о встрече у Брода.

Близился вечер. Спустившись со стены, Гэндальф бросил усталый взгляд на поле, где еще утром кипела жестокая схватка.

Внезапно ему показалось, что он слышит негромкое пение. Прислушался и двинулся туда, откуда, как казалось, шел звук. Вскоре он услышал его явственней: глуховатый, впрочем, хорошо поставленный голос напевал заунывную, грустную мелодию. Вслушавшись повнимательней, маг разобрал слова погребальной песни, исполнявшейся на квениа.

— Намариэ, кормакаллиндор, намариэ… — прозвучало над полем, и пение стихло.

Присмотревшись, Гэндальф увидел невдалеке темный силуэт. Знакомый страх заполз было в сердце, но, приглядевшись, он узнал кольценосца, бывшего некогда его собеседником, и решил подойти поближе.

Реакция призрака была мгновенной — маг не успел опомниться, как острие меча замерло у горла. В другой руке назгул сжимал заклятый клинок — ничего не оставалось, кроме как поднять руки.

Воинство Запада стояло у ворот Мораннона, и назгулы созерцали его с высоты ящериного полета. После гибели предводителя настроение было прескверное. Внезапно Девятый почувствовал приказ явиться — не первый уже, но пару раз удалось проигнорировать. Кажется, обошлось — мало ли. Ясно было, что он доиграется, но время следовало потянуть. Как знать, не удастся ли все же Владыке пробить охраняющую сознание пресловутую завесу, и тогда… Так что Светлые у границ Мордора были весьма кстати. Последний раз он видел Хранителей на подступах к Ородруину — добраться до цели было делом пары часов.

— Что же, не будем больше заставлять Господина ждать, да и невежливо так вот уйти, не попрощавшись…

Он повернул на восток. Грустно не сказать ни слова товарищам по не-жизни — они ничего не узнают — до последней минуты.

Крылатый ящер стремительно приближался к Барад-Дуру — властный призыв шел, разумеется, оттуда. Вот и башни, вгрызшиеся в вечно темное небо, и площадка у их подножия.

Может, стоило опять попытаться проигнорировать приказ — улететь подальше, лучше к морю, еще раз взглянуть на волны и звезды над ними — что же, видимо, не успеть уже…

— Гэндальф, что с миром стало? — спросил Сэм.

— Великий мрак исчез, — ответил Гэндальф и засмеялся.

Потом вдруг замолчал, словно что-то вспомнив.

— А… Аллор? Девятый назгул — вы видели его?

Сэм и Фродо рассказали как умели о событиях, свидетелями и участниками которых они оказались. Не умолчал Фродо и о своей слабости, едва не ставшей роковой, и о гибели Горлума, и о светлом видении.