В воскресенье в семь часов вечера Мэри Кокрейн вышла из дома, где она жила с отцом, доктором Лестером Кокрейном. Дело происходило в июне 1908 года, и Мэри было восемнадцать лет. Она шла по Тремонт-стрит до Мейн-стрит, пересекла железнодорожные пути и очутилась на Аппер Мейн-стрит, улице с жалкими лавчонками и убогими домишками, представлявшей собой по воскресеньям, когда там бывало мало народа, довольно тихое и унылое место. Мэри сказала отцу, что пойдет в церковь, но вовсе туда не собиралась. Она сама не знала, чего ей хочется. «Я поброжу в одиночестве и подумаю, говорила она себе, неторопливо идя вперед. — Вечер, — размышляла она, обещает быть слишком хорошим, чтобы провести его в душной церкви, и слушать, как кто-то будет говорить о вещах, которые не имеют никакого отношения к занимающему меня вопросу». В жизни девушки приближался некий кризис, и для нее настало время серьезно подумать о своем будущем.

Сосредоточенное, серьезное настроение, в котором находилась Мэри, было вызвано ее вчерашним разговором с отцом. Без всякой подготовки, совершенно неожиданно он сообщил ей, что у него серьезная болезнь сердца и в любую минуту он может умереть. Он сказал это, когда оба они стояли в его врачебном кабинете, за которым находилась квартира, где жили отец и дочь.

Когда Мэри вошла в кабинет и застала отца сидящим в одиночестве, на улице уже темнело. Кабинет и квартира находились во втором этаже старого деревянного дома в городке Хантерсбурге, штат Иллинойс; разговаривая с дочерью, доктор стоял рядом с ней у окна, выходившего на Тремонт-стрит. За углом, на Мейн-стрит, все еще слышался приглушенный шум субботнего вечера. Только что прошел поезд на восток, в Чикаго, до которого было пятьдесят миль. Омнибус, дребезжа, свернул к гостинице на Лоуэр Мейн-стрит. Облако пыли, поднятое лошадиными копытами, плавало в неподвижном воздухе. Беспорядочная кучка людей шла вслед за омнибусом, а вдоль ряда коновязей на Тремонт-стрит уже выстроились двухместные брички, в которых фермеры со своими женами приехали в город, чтобы посвятить вечер покупкам и болтовне со знакомыми.

После того как прошел станционный омнибус, на улицу въехали еще три или четыре брички. Какой-то молодой человек помог своей подружке слезть. С уверенным видом он нежно взял ее за руку, и страстное желание испытать такое же нежное прикосновение мужской руки, не раз возникавшее у Мэри и прежде, снова вспыхнуло в ней почти в то самое мгновение, когда отец сообщил ей о своей близкой смерти.

В то время как доктор начал говорить, Барни Смитфилд, владелец заезжего двора, выходившего на Тремонт-стрит как раз напротив того дома, где жили Кокрейны, возвращался после ужина в свое заведение. Он остановился что-то рассказать группе мужчин, собравшейся перед его воротами, и раздался взрыв хохота. Один из компании, здоровенный парень в клетчатом костюме отошел от остальных и стал перед владельцем заезжего двора. Заметив Мэри, он постарался привлечь ее внимание. Он начал тоже что-то рассказывать, сопровождая свои слова усиленной жестикуляцией, и время от времени бросал взгляд через плечо, чтобы посмотреть, стоит ли девушка все еще у окна и наблюдает ли за ним.