Москва в очерках 40-х годов XIX века

Андреев А. Р.

Вистенгоф П.

Кокорев И. Т.

Работы давно забытых бытописателей Москвы посвящены жизни различных слоев московского общества 40-х годов XIX века. Блестящие балы и повседневные заботы, коммерческие предприятия и народные гулянья, типы московских жителей, их обычаи и нравы – вот некоторые из тем книги, предлагаемой читателю.

Москва в очерках 40-х годов XIX века/ [Сост.: А.Р. Андреев]. – М.: Крафт+, 2004, – 336 с. – ISBN 5-93675- 083-3

Агенство CIP РГБ

Печатается по изданиям:

П. Вистенгоф. Очерки жизни Москвы. СПб., 1847.

И. Т. Кокорев. Очерки Москвы 40-х годов XIX века. М., 1932.

Очерки московской жизни

П. Вистенгоф

Внешний вид Москвы середины XIX века

Москва, как феникс из пепла, воскресающая после целого ряда катастроф и злоключений, разражавшихся над нею, представляет чуть ли не единственный в этом отношении город в мире.

В течение трех десятков лет после пронесшегося над нею урагана 1812 года город усиленно развивался, как в смысле территории и населения, так равным образом и в промышленном отношении.

В 1840 году в Москве уже 35 тысяч жителей, 12 000 домов, около 400 церквей и монастырей, а между прочим, после пожара 1812 года в Москве «остались без перемен только несколько правительственных зданий, и количество полицейских будок, которых как до пожара, так и после было 360; количество рынков, рядов и больших учреждений осталось то же; увеличилось количество каменных казенных домов с 387 на 402 и частных с 2180 до 3261»

[1]

.

Разрушенные здания и жилища энергично отстраивались вновь. В 1819 году уже лишь более 300 частных домов «стояли не только не отстроенными, но даже не огороженными заборами, а мостовые перед ними – в хаотическом беспорядке»

[2]

. Впрочем, некоторые из них не были застроены до начала семидесятых годов прошлого столетия. Далее всех были видны руины на Тверской в домах Гурьева, теперь Сазикова, и на Пречистенке в доме Всеволожского, теперь – Военного ведомства

[3]

.

Быстрота, с которой воскресала спаленная пожаром Москва, как бы свидетельствует о жизнеспособности ее и лишний раз подчеркивает отношение к ней всех русских: она именно и есть то море, в котором «сливаются ручьи всех чувств и стремлений русского народа – может быть, бессознательно, но все же мощно и неудержимо».

Уличная жизнь

Картина уличной жизни в сороковых годах представляется нам в следующем виде.

С наступлением раннего утра в Москве, когда она еще спит глубоким сном, медленно тянутся по улицам возы с дровами; подмосковные мужики везут на рынки овощи и молоко, и первая деятельность проявляется в «калашнях», откуда отправляют на больших, длинных лотках, в симметрическом порядке укладенные калачи и булки; спустя немного времени, появляются на улицах кухарки, потом повара с кульками, понемногу выползают калиберные извозчики, а зимой сонные ваньки, которые нарочно выезжают для поваров; дворники, лениво потягиваясь, выходят с метлами и тачками мести мостовую, водовозы на клячах тянутся к фонтанам, нищие пробираются к заутрени, кучера ведут лошадей в кузни, обычный пьяница направляет путь в кабак; девушка в салопе

[1]

{1}

возвращается с ночлега из гостей, овощной купец отворяет лавку и выставляет в дверях кадки с морковью и репой; выбегают мастеровые мальчики с посылками от хозяев, хожалый

{2}

навещает будки. В 8 часов отворяются магазины, выносятся дверные огромные вывески, юристы и стряпчие едут к секретарям поговорить на дому, купец в тележке спешит в ряды, гувернеры везут детей в пансионы, студенты тянутся в университет, мальчики с сумками, дурачась, бегут в училища, доктора едут по больным, приказные чиновники идут к должности, почтальоны разносят письма, капельдинеры отправляются извещать актеров о репетициях, тянутся театральные кареты, месячные извозчики в экипажах спешат на места, и дрожки выезжают к биржам; помещики едут в Опекунский совет и другие присутственные места.

На улицах Москвы появляется множество хорошеньких женщин, которые, не имея гроша в ридикюле, отправляются в город, в надежде и на кредит купца, и на случайную встречу с обязательным знакомым, который из вежливости иногда платит за покупку.

В конце 12-го часа московская мостовая начинает стонать от больших экипажей, несутся парные фаэтоны, пролетки, дрожки, коляски, двуместные и четырехместные кареты; сенаторы едут в Сенат, щеголь и щеголиха едут с целью и без цели на Кузнецкий мост, праздный московский юноша, который почти живет в фаэтоне, рыскает по улицам без всякой надобности, высший и средний круги делают визиты, промотавшийся денди спешит к аферисту для сделок, военные в отпуску и женихи, рисуясь, показываются и перегоняют кареты, где мелькают шляпки.

Наконец в 4-м часу эта живая пестрая толпа умолкает понемногу, и деятельность города засыпает во время обеда; тогда изредка встретите вы на улице пешехода, который идет разве по необходимости, или в знойный летний день лениво пробежит мимо вас дворная собака, свеся на сторону свой язык, или порой как стрела промчится по пустой улице карета московского фешенебля, который всегда и везде опаздывает.

Церковные торжества

Москва – сердце России – была когда-то центром духовной и религиозной жизни. Поэтому нигде нет такого грандиозного количества церквей и монастырей. Нигде торжественные церковные праздники не сопровождаются такою пышностью и великолепием, как в Москве, в которой красуются в небесах церковные купола и так стройно раздается церковный звон колоколов, где почиют почитаемые православными мощи праведников, где находятся огромный собор духовенства и такое множество жителей, исповедующих одну веру.

«Надобно быть очевидцем, – говорит Вистенгоф, – чтобы удостовериться, какое чудное, неизъяснимо-высокое впечатление на душу делают крестные ходы в Москве, совершаемые в установленные праздники.

Станьте на Красной площади, на которую смотрит Кремль с своих гордых башен; вы увидите, как предшествуемое жандармами, усердное наше купечество выносит из Спасских ворот большие местные образа и чудотворные иконы – эти архистратиги Москвы, к которым всегда с верою прибегают ее жители, моля о защите от тяжкого глада, недуга и меча неприятельского. За ними видите вы полки духовенства, облеченные в золотые ризы, а в конце шествия – знаменитого архипастыря, осененного хоругвями, сопровождаемого стройными кликами огромного синодального хора; прибавьте к этому: пеструю, разнообразную толпу народа, свято хранящего веру своих предков, который, как море, выступившее из берегов, покрывает собою всю обширную площадь и в благоговейном смирении с обнаженными главами провожает святое шествие; раздается радостный звон колоколов во всех церквах, заглушаемый по временам торжественным гулом большого колокола на Иване Великом.

Я видел иностранцев, которых религия слишком различествовала от нашей, но при виде одного из таких ходов они молились и плакали от умиления, а после долго от души благодарили меня за то, что я уговорил их идти со мной в ход, доставил им такое высокое наслаждение. Так великое, святое познается человеком уже по одному природному пробуждению души, если она только не развратна», – восторженно заявляет Вистенгоф.

Аристократы и дворяне

Московские жители прослыли гостеприимством, откровенностью, услужливостью, добротой; они легко знакомятся, щедры и вообще любят рассеянный и просторный образ жизни, – такова общая характеристика, данная современником.

Дворянство разделяет Вистенгоф на высшее и среднее. С того времени, как Петербург сделался постоянным местопребыванием Двора, аристократы постепенно стали переселяться в Петербург, куда их призывали государственная служба и светские удовольствия, но число их зато пополнилось мнимыми аристократами.

«Вот почему аристократия в Москве сороковых годов разделяется: на настоящую и мнимую. Настоящую аристократию составляют высшие государственные сановники с их семействами и не служащее дворяне, которые посредством отличного образования, древней знаменитости своего рода и огромного состояния, так сказать, слились в одно общество с первыми».

Настоящее аристократы ведут образ жизни тот же самый, какой ведут подобные им люди в других просвещенных городах Европы; если аристократ на службе, то большая половина времени посвящена занятиям, сопряженным с его должностью; если же он не служит, то, живя в Москве, весело проводит время в своем приятном и неприступном для других людей круге.