Есть в Сапотлане площадь, которая неизвестно почему носит имя Амеки.

[2]

Широкая мощеная булыжником улица, наткнувшись на стену, распадается на две. По ним жители выходят на маисовые поля.

Перекресток и дома с огромными воротами — это и есть небольшая площадь Амеки. И вот на площади однажды вечером, давным-давно, встретились случайно соперники. Здесь была замешана девушка. — Через площадь ездят повозки. Попадая в рытвины, колеса перемалывают землю, пока она не превращается в пыль, в пыль, от которой, когда дует ветер, щиплет глаза. Еще совсем недавно здесь стояла колонка: две водопроводные трубы с бронзовым краном и каменной чашей.

Первой пришла девушка с большим красным кувшином — по широкой улице, разделяющейся на две. Соперники направлялись ей навстречу, по боковым улицам, не подозревая, что случай сведет их у стены. И они, и девушка шли каждый по своей улице, словно по велению судьбы.

Девушка пришла и открыла кран. В то же мгновение на площади появились оба мужчины, и она знала зачем. На площади путь каждого обрывался. Мужчины пристально взглянули друг на друга, и ни один не отвел глаза. Они словно сказали друг другу безмолвно:

— Что смотришь, приятель?

С той минуты, как я принял условия, между мной и Богом все было решено. Я отказываюсь от своих намерений и сворачиваю все свои апостольские труды. Ада не одолеть, мое упрямство ни к чему не приведет, а то, чего доброго, даст обратный результат. Бог дал мне это понять с предельной ясностью, не дозволив и слова молвить.

С меня взяли обязательство вернуть назад моих учеников. Тех, ясное дело, что на земле. А тем, что в аду, придется ждать моего возвращения. Ведь вместо обещанного спасения я только и добился еще одного испытания — испытания надеждой. Так угодно было Богу.

Я должен вернуться туда, откуда прибыл. Бог не сподобил меня благодати, и я вынужден возвратиться в то состояние, в котором пребывал перед вступлением на ложный путь, то есть еще до рукоположения.

Разговор состоялся там, где я нахожусь с тех пор, как меня отобрали у ада. Это что-то вроде распахнутой в бесконечность кельи, которую почти целиком заполняет мое тело.

Бог нисколько не спешил со свиданием. Ничуть. Ожидание мне показалось вечностью, промедление заставило страдать больше всех прежних мучений. Боль, которая ушла, оставляет по себе в каком-то смысле приятные воспоминания. Мне предоставилась возможность удостовериться в собственном существовании и осязать края своего тела. Зато там я походил на облако, на чувствующий островок, чьи берега истаивают, растворяясь в каких-то безличных состояниях, — так что мне не удавалось разобраться, где я схожу на нет и перехожу в ничто.