Каждую ночь мне снится один и тот же сон, в котором я вижу себя откуда-то сверху.

Я – другой я – лежу на холодном асфальте, а мне на лицо падает первый снег. Из раскрытых губ от последнего выдоха поднимается еле заметный пар. Из носа течет кровь. Губа разбита, и мне кажется, что я, который внизу, уже мертв. Мои уже стеклянные глаза смотрят на звезды, но не видят их.

Каждое утро я просыпаюсь в холодном поту и говорю себе:

– Не сегодня. Я умру не сегодня.

Конечно, убивать я никого не собирался. Я довольно миролюбивый человек и единственными моими жертвами были персонажи компьютерной игры «Кредо Ассассина», где «Ничто не истинно, все дозволено». Но тут жизнь, и я хотел всего лишь поболтать с Анной, и не более того.

В конце октября темнеет рано, и я, проехав на маршрутной «газели» с десяток остановок, придя к шести вечера к панельной пятиэтажке, где жила Копотина, надеялся остаться не замеченным. К чему работнику культуры светить своими «щами» в местах, где суждено быть скандалу? А в том, что он будет, я не сомневался. Дверь в подъезд была открыта. Матерящиеся грузчики, возившиеся рядом с тяжеленным диваном, избавили меня от объяснений с Анной по домофону. Я зашел в подъезд. Вонь мочи ударила в нос, и я постарался добраться до четвертого этажа как можно быстрее. Дверной звонок был сожжен — так обычно балуется зажигалками школота. Поэтому я просто постучал и, наверно, тихо, так как никто открывать мне не собирался. Я постучал сильнее и как раз собирался уходить, но тут дверь открылась. На пороге стояла неопрятная женщина с испуганными глазами —  каждый по пятаку. На вид ей было лет сорок с небольшим. Она что-то пыталась сказать, но губы беззвучно открывались и закрывались, как у рыбы.

— Здрасьте, — неуверенно произнес я, — Я тут это... Как его... Вас зовут Анна?

— Я так и знала, — запричитала женщина, — и вот ты пришел!

— Простите, я что-то не очень...

На улице было темно, как в жопе трубочиста. Фонари разбиты, а света от окон квартир не хватало, чтобы в полной мере осветить мой путь. Я то и дело спотыкался, идя по раздолбанной дороге, на которую местная администрация положила вместо асфальта большой болт.

Город, где я живу, носит дурацкое, не склоняемое название Морга. Это третий по значимости город в Мордовии после Саранска и Рузаевки. Шестьсот километров от Москвы — это шестнадцать часов на поезде до столицы, и целая вечность до цивилизации. А еще имя моего города нигде не используется в названии продуктов местных производителей: никто же не захочет покупать колбасу из Морга, верно? Уезжая отсюда подальше, люди не говорят никому, что они приехали из Морга, а просто — из Мордовии. Шутки про морг у местных жителей стали такими бородатыми, что ими можно подметать улицы или вязать из них мочалки. Сорок тысяч населения — русские, мордва и татары. В основном, старые дома, построенные еще в конце пятидесятых, как только заложили фундамент завода химического машиностроения и вокруг него — город.

Местные аборигены перед своими пятиэтажками разводят цветочные садики, клумбы, а потом украшают их неказистыми пальмами из вырезанных пластиковых бутылок, уродливыми лебедями из покрышек и старыми облезлыми мягкими игрушками, которые жалко выкидывать. И все это «великолепие» напоминает мне фильм «Кладбище домашних животных» по роману Стивена Кинга. А позади домов жители разбивают огороды, сажают картошку, морковь, капусту, короче, не город, а колхоз «Рассвет коммунизма». А вот возле дома Анны Капотиной выращивали помидоры, привязывая побеги к тонким железным арматуринам, устремленным в небо, словно иглы ежа. И когда женщина прыгнула с четвертого этажа, арматурины проткнули ее голову, грудь, живот и ногу. Я увидел ее через мгновение после падения, и мне показалось, что тело женщины вздрогнуло пару раз и замерло навечно. Сомнений не было — больше о своих снах она никому не расскажет. А жаль — мне бы хотелось узнать, почему ей снился я, и почему она подготовила для меня деньги.

— Как в старые добрые времена, — сказала Диана, прикрывая свою обнаженную грудь одеялом и закуривая сигарету.

— Мне было хорошо, — выдохнул я, лежа рядом в кровати. — Хотя я прекрасно знаю, что из этого ничего не получится.

— В какой раз мы сходимся? В третий? — спросила она.

— В четвертый, — ответил я и тоже закурил.

— Царек и Писькина снова вместе! — Диана засмеялась — Помнишь? Так нас обзывала Фукина Люда.

Диана Кискина поцеловала меня в губы. Сегодня мы кончили одновременно.

Мы лежали голые на кровати и, как всегда, курили.

— Царек и Писькина снова вместе! — Диана засмеялась.

— Я всегда считал своих одноклассников дебилами, — пробубнил я, — Почему, если Романов, то погоняло — Царь? Царек? Романовы же императорами были.

— Эх, Ромка, Ромка. Историю ты плохо учил! Они и царями были, и императорами, великими князьями Финляндии и Литвы, а еще магистрами Мальтийского ордена. Не парься, Ром, меня вообще Писькиной обзывали.

В прокуренном кабаке сидит, выпивает компания молодых людей. К ним подходит пожилой мужчина и говорит:

— Молодые люди, не желаете ли увидеть кое-что необычное?

— Ну, давай, — ухмыляясь, согласилась молодежь.

— Я могу, — улыбнулся мужичок, — пропердеть мелодию песню Димы Билана — «Невозможное возможно» за сто баксов!

— Да ты гонишь! — развеселилась молодежь.