Совсѣмъ неспокойно было въ станицѣ. И Иванъ Захарьевичъ почувствовалъ это. Когда онъ проѣзжалъ мимо почтовой конторы, — то встрѣтилъ помощника атамана. любезнаго и общительнаго старика, съ которымъ у Ивана Захарьевича издавна установились самыя пріятельскія отношенія и въ нѣкоторомъ родѣ даже родственныя связи: помощникъ «кстилъ» у Ивана Захаръевича дочку Васюту и, стало быть, приходился ему кумомъ.

— Здорово, кумъ, — остановилъ свсего «Рыжку» Иванъ Захарьевичъ.

— Здравствуй, куманекъ… 3а чѣмъ добрымъ пожаловалъ? — спросилъ помощникъ, снимая лѣвой рукой картузъ, а правою пожимая протянутую руку Ивана Захарьевича.

— Да пріѣхалъ посовѣтоваться съ тобой о паяхъ на «Лиманѣ». Тамъ мнѣ приглянулся одинъ «кутокъ»… Пырея’ такъ и претъ… Нельзя ли луга раздѣлить такъ, чтобы травка-то мнѣ досталась? Главное что до хуторка-то моего рукой подать… А если она кому изъ «городскихъ»

1

достанется — дюжа не съ руки ему будетъ: вѣдь до станицы-то оттуда безъ малаго 12 верстъ…

— Да ты, кумъ, никакъ съ неба свалился? — спросилъ, усмѣхаясь, прмощникъ. — Какая теперь трава, когда не нынѣ, завтра большевики нагрянутъ въ станицу…

Пятую ночь не спитъ Ѳедотьевна. Страшно старушкѣ… Осунулась она какъ-то, морщины сильнѣй избороздили ея старческое желтое лицо. 4 дня прошло съ того времени, какъ уѣхалъ Иванъ Захарьевичъ, а до сихъ поръ нѣтъ отъ него никакой вѣсточки. Гдѣ онъ, родимый, сейчасъ, что съ нимъ дѣется, одна Царица Небесная знаетъ… Станицу-то отдали большевикамъ… Вотъ уже три большихъ партіи этихъ «анчихристовъ» прошло черезъ хуторъ на югъ… Одной ужъ коровки не досчиталась Ѳедотьевна. Можетъ, въ степи гдѣ, а, можетъ, и большевики увели съ собой… Слухъ дошелъ какой-то страшный: будто большевики забираютъ и отправляютъ къ себѣ въ тылъ всѣхъ молодыхъ казачатъ и особенно дѣвокъ. Сказывала это баба съ поселка, вчера только пріѣхавшая изъ станицы… Страшно Ѳедотьевнѣ… Болитъ сердце ея материнское за Васюту… Что бы отправить-то ее загодя на Кубань? Но бѣда въ томъ, что большевики-то застигли ихъ врасплохъ. Кабы знали, что такая исторія выйдетъ, не только на Кубань — въ Черкасскій бы отправили ее… Тамъ, баютъ, никогда большевиковъ не было… Тоска беретъ… Ноетъ сердце вѣщее, чуетъ оно какую-то бѣду, а какую — не знаетъ… А что, если помолиться Царицѣ Небеснсй? Ну-ка, старая…

Ѳедотьевна, кряхтя, поднялась съ периньі. Подошла — «гукая» босыми ногами по полу — къ переднему углу, гдѣ горѣла передъ святымъ образомъ лампадка — и упала ницъ. Долго молилась старушка, долго лежала она на холодномъ полу и въ горячихъ, но простыхъ выраженіяхъ просила Защитницу беззащитныхъ спасти жизнь ея мужа и не дать донюшку ея ненаглядную на поруганіе извергамъ рода человѣческаго… Нѣсколько успокоенная, Ѳедотьевна, наконецъ, поднялась съ «мостовъ», подошла къ кровати спящей Васюты и съ полчаса простояла надъ нею… А Васюта, раскинувши руки свои мускулистыя, загорѣлыя въ кистяхъ, сладко улыбалась «кому-то» во снѣ и совсѣмъ не ждала того, что случилось съ нею ровно черезъ часъ…

Сильный стукъ въ ворота разбудилъ задремавшую было Ѳедотьевну. Она быстро поднялась на постели и прислушалась. Стукъ повторился… Залаялъ «Черкесъ»…

— «Ужъ не Захарычъ ли»? — обрадовалась Ѳедотьевна, но въ слѣдующую минуту 2 выстрѣла, раздавшіеся одинъ за другимъ, убѣдили ее, что стучалъ не Захарычъ. Ѳедотьевна соскочила съ кровати, подбѣжала къ Васютѣ и, тормоша ее, зашептала: