Мутеса I жил в сложное для Африки время. Это был период, когда начинался колониальный раздел Африки, когда в глубинные районы континента проникали первые европейцы. Те самые, от которых в Европе узнали о внутренних африканских странах и их правителях. Словом, о тех районах, за которые позже разгорелась схватка между капиталистическими державами.

В этих условиях перед правителями государств Межозерья встала задача выработки основ новой внешней политики и дипломатии. Новой потому, что она более не ограничивалась отношениями с ближайшими соседями, а касалась внешнего мира — мира белого человека. Это было трудно. Во-первых, потому, что в Межозерье ничего не знали ни о тех странах, откуда прибывали пришельцы, ни о целях этих пришельцев и, уж конечно, не могли представить себе всех последствий их появления. Во-вторых, потому, что Мутесе пришлось иметь дело с такими известными путешественниками и опытными дипломатами, как Джон Спик, Генри Стэнли, колониальными деятелями типа Эмина-паши и миссионерами типа «Белого отца» Симеона Лурделя. В многочисленных беседах с ними правитель затерянного в центре Африки государства показал себя умным дипломатом и приятным собеседником.

Каким же увидели Мутесу европейцы? Вот несколько его словесных портретов, принадлежащих их перу.

Дж. Спик и Дж. Грант, 1862 год: «симпатичный молодой человек, умный и живо интересующийся всем, что мы рассказывали»; Эмин-паша, 1876 год: «Король — человек приятной наружности, энергичный, обаятельный. Он был красиво одет: в арабском платье, тюрбане, опоясанном золотой лентой, один конец которой свободно свисал».

 Но это все — уже в момент величия. А вознесся на престол Буганды этот юноша, которого тогда звали Мукаабья, в результате придворных интриг, характерных для всех межозерных королевств. О таких интригах при дворах африканских правителей русский читатель в 1912 году мог прочесть педующее: «Царь… правил, окруженный министрами, любимцами, жрецами, колдунами. Перед ним все трепетали, к подножию трона подползали, каждое слово его хором славили, каждым движением восхищались, каждое приказание кидались исполнить стремглав. Окружающие наперерыв льстили и угождали ему: одни — чтобы пользоваться милостями властелина, другие — дабы не подвергнуться гневу его… Клеветы, интриги, наговоры, нашептывания наполняли „придворную“ жизнь. Казни и немилости, награды и возвышения сыпались щедро на головы придворных»

В Буганде в середине прошлого века карал и раздавал награды могущественный, сильный и жестокий кабака Суна. В 1856 году он умер. После его смерти самым влиятельным человеком в в Буганде оставался катикиро (первый министр) Кайира. Чтобы и впредь сохранить свое положение, Кайира сумел добиться того, что новым кабакой стал его протеже — живший в отдалении молодой сын Суны по имени Мукаабья — «тот, кто приносит страдания». Почему же катикиро Кайира смог так решительно повлиять на выбор нового кабаки? Это позволяли обычаи Буганды.

Учитывая, что кабака имел несколько сот жен, число законных претендентов на престол было велико, причем претендовать на него могли и братья кабаки. За «принцами», как правило, стояли кланы их матерей, и нередко начало каждого царствования знаменовали жестокие войны за престолонаследие, когда братья или дядья воцарившегося кабаки сами пытались захватить трон. Чтобы избежать этого, кабака Семакокиро, прадед нашего героя Мутесы I (он правил в последней трети XVIII века), ввел новый обычай, строго соблюдавшийся вплоть до правления Мутесы. После того как у нового кабаки рождались первые сыновья, все его братья, кроме троих, убивались — сжигались на костре. Почему сыновья, а не сын? Да потому, что первый, самый старший сын кабаки по законам Буганды права на наследование престола не имел. Он получал титул кивева и был как бы старостой среди своих младших братьев, отвечая за их поведение перед касуджу — специальным должностным лицом, ответственным за воспитание детей кабаки. (Все это касалось только инфантов, рожденных уже после того, как отец официально вступил на престол. Рожденные до этого времени назывались «крестьянские принцы» и права на наследование престола не имели.)

Законные принцы в возрасте четырех-пяти лет отнимались у матери, им выделялись земельный надел и охранник. На клочке земли сажалось хинное дерево — очень важное для баганда, так как луб этого дерева выделывался и использовался как материал для одежды, очень красивой, напоминавшей темную замшу. Инфанты жили в полной изоляции, им запрещалось общаться, принимать у себя или ходить в гости к

Когда царствующий кабака заболевал и было видно, что дни его сочтены, вопрос о престолонаследии решался катикиро с помощью «хранителя принцев» — касуджу. После смерти кабаки его преемник провозглашался на собрании знати в столице: касуджу выводил его за руку из группы «принцев» и вкладывал его руку в руку катикиро. В 1856 году катикиро Кайира сумел устроить так, что со словами «Вот кабака» в его руку была торжественно вложена рука молодого Мукаабьи.

Представим себе, что мы присутствуем на церемонии восшествия Мукаабьи на престол. Кайира берет руку Мукаабьи и громко кричит: «Мукаабья — наш кабака!» При этом он вручает ему пучок стрел — один из символов его власти. Всех «принцев»-неудачников тут же уводят и помещают под стражу. А Мукаабья тем временем в сопровождении придворных идет к телу своего усопшего отца Суны и покрывает его саваном и куском лубяной материи. Это — первый сыновний долг нового кабаки. Затем провозглашается новая

Теперь кабака должен был построить новую столицу. Каждый кабака, как правило, строил не одну столицу на протяжении своей жизни. Несколько их было и у Мутесы. Первую он построил в Накатеме.

Одновременно Мутеса приказал возвести еще одну постройку — на полуострове Кисинси на озере Укереве он построил тюрьму для своих братьев-соперников. И продолжил новые назначения наместников. Наместники в Буганде менялись часто, их назначения и смещения зависели исключительно от милости кабаки. Но мы помним, что своим воцарением Мукаабья Мутеса был обязан катикиро Кайире и все новые назначения по первоначалу делал по наущению катикиро, который не упустил случая разделаться со своими врагами и поставить везде своих людей.

Это не могло не вызвать брожение. Часть опальных вельмож попробовала свергнуть кабаку и всесильного Кайиру. Для этого они сумели даже освободить из тюрьмы на озере нескольких братьев кабаки. Но мятеж был подавлен.

За государственными делами молодой кабака не забывал и про развлечения. Рослый, сильный и гибкий, он был прекрасным охотником. Ввел охоту на крупных животных при помощи копий и заставлял участвовать в ней, как и в практиковавшихся при дворе сражениях на палках, всех придворных, кроме самых старых. Он придумал и соревнования по стрельбе из лука, ранее не распространенные в Буганде.

Оказалось к тому же, что молодой Мутеса — прекрасный пловец. Он настолько любил плавать, что велел выкопать при своем дворе плавательный бассейн — первый в Буганде.

19 февраля 1862 года. Буганду всколыхнуло необычайное событие — в столицу прибыл совершенно белый человек. Таких светлокожих там до тех пор никогда не видели, и толпы людей сбегались посмотреть на это чудо. Все побаивались белого человека, сначала думали, что это — просто альбинос, но черты его лица отличались от местных альбиносов, да и говорил он на непонятном языке. Тогда решили, что он — потомок династии Бачвези — людей с более светлой кожей, но пришел он не с севера, как Бачвези, а с юга.

Это был известный английский путешественник и исследователь Африки Джон Хеннинг Спик, искавший истоки Нила в 1860–1863 годах вместе с Дж. Грантом. Обойдя озеро, названное им в честь королевы Виктории, с юга и запада, он открыл вытекающую из него реку Виктория-Нил, считающуюся основным истоком Белого Нила, и в книге «Открытие истоков Нила», вышедшей в 1863 году в двух томах, описал свое путешествие.

Вот как описывал Спик свою первую встречу с Мутесой: «Мне сообщили, что великий король уже сидит на троне в своей хижине для приемов, и я направился туда со шляпой в руке в сопровождении почетного эскорта, идущего „свободным строем“, за которым, в свою очередь, шли носильщики, несущие мои подарки. Я не подошел прямо к нему, как бы для рукопожатия, а прошел за ряды сидевших на корточках с трех сторон вакунгу (бакунгу. — А.Б.), одетых в шкуры, в основном коровьи; несколько из них к тому же были опоясаны вокруг талии леопардовыми шкурами — знаком королевской крови. Здесь мне следовало остановиться и сесть под палящим солнцем, и я надел шляпу и поднял свой зонтик, что их всех удивило и рассмешило, и уселся смотреть этот романтический спектакль. Я никогда не видел более театрального зрелища! Король, молодой человек приятной наружности, высокий, с хорошей фигурой, лет двадцати пяти, сидел на красном одеяле, покрывающем квадратное возвышение из королевской травы, тщательно одетый в новое мбугу (длинное одеяние из луба. — А.Б.). Волосы на его голове были коротко подстрижены, но на макушке зачесаны в высокий валик, идущий по всему затылку как петушиный гребень. Его шею украшало большое кольцо из разноцветных бисеринок, составляющих элегантные узоры. На одну руку было надето украшение из бисера, а на другую — амулет из дерева и змеиной шкуры, на каждом пальце его рук и ног — чередующиеся латунные и медные кольца, а над лодыжками, до середины икр, — чулки из очень красивого бисера. Все было легким, симпатичным и в своем роде элегантным, его обмундирование отличалось поразительным вкусом. Вместо платка ему служили прекрасно выделанный кусок лубяной материи и кусок шелка с золотым шитьем — ими он постоянно закрывал свой большой рот, когда смеялся или вытирал его, выпив пальмового вина, глотки которого он делал все время из симпатичных маленьких калебас»

Спик провел в Буганде около пяти месяцев, он подружился с намасоле, матерью кабаки, и часто встречался с самим Мутесой. О чем же они говорили? Мутееа дал волю своей любознательности и много расспрашивал своего гостя. Кабаку интересовало все: что такое Европа, какие есть там государства, как они устроены, каковы повадки тамошних королей.

Он спрашивал, какие дома строят в Европе, как там одеваются, каковы там формы брака и о многом, многом другом. Так Мутеса получил первые сведения о том мире, с которым его народу предстояло столкнуться впоследствии. Беседы касались христианской религии, и есть сведения, что именно Спик посоветовал Мутесе пригласить в свою страну христианских миссионеров. Но в 60-е годы миссионеры еще не были готовы к подобной акции — Буганда всерьез заинтересует Британию лишь десятилетие спустя. Да и Мутеса пока не особенно нуждался в пришельцах из Европы.

Человека этого звали Генри Мортон Стэнли. Англичанин по рождению, он стал корреспондентом американской газеты «Нью-Йорк геральд». В качестве корреспондента этой газеты в 1868 году побывал в Эфиопии, а спустя три года отправился в Африку на поиски другого известного путешественника, Давида Ливингстона, и нашел его у озера Танганьика. В 1874–1877 годах Стэнли пересек Африку во главе большой экспедиции, снаряженной на средства «Нью-Йорк геральд». В ходе этой экспедиции он и попал в Буганду, где встретился с кабакой Мутесой I.

Встреча Мутесы со Стэнли произошла 5 апреля 1875 года. Она была поистине исторической.

Надо сказать, что ко времени прихода в Буганду Стэнли Мутеса вновь стал мусульманином. Кабака сменил религию по политическим соображениям — под предлогом непринятия ислама несколько сановников — врагов Мутесы были казнены. Однако с именем Стэнли связано начало распространения христианства в Буганде.

Однажды кабака Мутеса спросил Стэнли: «Почему арабы называют вас, европейцев, неверными?» На это Стэнли ответил, что европейцы — христиане, верующие в религию Иисуса Христа. Тогда Мутеса сказал: «Я хочу, чтобы ты научил меня вашей религии». Стэнли попросил, чтобы Мутеса разрешил ему сначала вернуться на место последнего лагеря на территории современной Танзании, где живет народ васукума, за оставшимися там вещами, а затем он обещал возвратиться в Буганду и приобщить кабаку к христианству.

Пока Стэнли отсутствовал, к Мутесе прибыл эмиссар губернатора Экватории Гордона Э. Линант де Бельфонд, которому было поручено разведать обстановку в Буганде и возможность ее военного покорения, о чем Бельфонд Мутесе, конечно, не сказал. С Бельфондом Мутеса имел длительные беседы, записи о которых сохранились в дневнике Бельфонда. Что же интересовало кабаку? Обратимся к дневнику.