Как похожи они — Джоана и Марисабель! В храме падре Адриана перед началом свадебной церемонии Карлос не мог налюбоваться на свою жену-невесту и их незаконнорожденную дочь.

Сейчас до ее второго — законного — рождения оставалось всего несколько минут.

Разговаривая о чем-то, по всей видимости интимном, мать и дочь одинаково всплескивали руками, одинаково дотрагивались до собственного плеча кончиком среднего пальца и одинаково смахивали пряди со лба. А когда, секретничая, они чуть ли не касались головами, Карлосу казалось, будто у них общие на двоих белокурые волосы.

«Сама Джоана себе ее родила, что ли?» — с восхищенной улыбкой подумал жених-отец. «Будто я и не участвовал в появлении Марисабель на свет Божий». И тут же поморщился, вспомнив, сколько горя выпало на их и на его долю — шутка ли, восемнадцать лет неведения и разлуки!

К счастью, Джоана поняла и простила его.

Венчал Джоану и Карлоса падре Адриан.

С того далекого дня, когда улыбчивый Пато привел к нему робкую провинциальную девчушку Марианну Вильяреаль, утекло немало воды.

Неужели это она гордо обнимает сейчас своего сына Бето, за которого дралась, как львица?

Грубоватая, дикая, похожая на зверушку девушка стала на диво привлекательной женщиной, незаурядной личностью. Испытания закалили ее, временами неизбытая скорбь сквозит в ее взгляде, но улыбка, — стоит ей улыбнуться, и в памяти отца Адриана снова встает та девчонка, приехавшая с далекого ранчо из-под Гуанахуато в невиданно огромный Мехико, — дикарка, которую падре Адриан устроил работать прислугой в дом Сальватьерра. Ну что же, после всех перипетий, после всех доказательств верности этому семейству она заслуженно стала хозяйкой дома.

Сколько раз добрый священник просил Всевышнего смилостивиться над семьей своего старого друга Альберто Сальватьерра — отца Луиса Альберто! Нынешнее торжество падре Адриан воспринимал как торжество высшей справедливости: словно мрачное море, затопившее землю, увело с отливом свою последнюю черную волну.

Выйдя из храма после венчания, гости расположились на лужайке, чтобы сфотографироваться.

Перед ними во всем своем старомодном великолепии у большого ящика на треноге неторопливо суетился старый долговязый фотограф дон Кристобаль.

Время стремительно меняло фототехнологии — элегантные «Никоны» и «Кэноны», поразительно сочные палитры «Кодака» и «Орво» низвели магическое искусство живописания мира светом и тенью до обыденного развлечения досужих туристов, поспешные «Поляроиды» с их моментальными снимками лишили фотографию сакрального красного света и вкрадчивого тиканья часов — почти спиритического сеанса, когда из зыбкого небытия проявочной кюветы бледно объявляется лицо очередного наваждения, которое мало-помалу обретает вид реального человеческого существа.

— Прошу вас! — сказал старик, вставляя в аппарат громоздкую кассету. — Когда я щелкну пальцем, пожалуйста, не шевелитесь, пока из объектива не вылетит, ну, скажем, фламинго!

— Дон Кристобаль! пошутил падре Адриан. — Почему бы не попросить вылетать из вашего аппарата вместо фламинго, ну, скажем, Купидона?

Луис Альберто и Марианна возвращались пешком. И редкий прохожий не обращал внимание на эту пару. Бог свел эти два существа, как две половинки одного большого спелого яблока, и этим плодом нельзя было не любоваться!

Красивая женщина с ясными зелеными глазами и густыми темными волосами шла уверенно и легко. Обворожительного рисунка рот был приоткрыт, казалось, она шепчет молитву или беззвучно читает стихи…

С шофером Максимо они отправили домой Марисабель, Бето, Чоле, Фелипу, Марию и Рамону, которые еле разместились в автомобиле. Не уговори Бето сесть к нему на колени упиравшуюся Марисабель, Максимо пришлось бы сделать два вояжа.

Джоана и Карлос тут же после венчания поспешили к себе: пора было укладывать чемоданы, — вечером они улетали в свадебное путешествие, началом которого был Рио-де-Жанейро.

О Бразилии и заговорил Луис Альберто по дороге домой…

Небольшая квартира дона Кристобаля была маленьким музеем фотографических шедевров его деда Херардо Диаса.

Многие мексиканские музеи гордились тем, что в их экспозициях находились работы легендарного фотографа. Но выставлены там были лишь копии. А оригиналы находились здесь, в доме дона Кристобаля, на тихой улочке неподалеку от знаменитого дома-музея Льва Троцкого, в котором он погиб от руки подосланного Москвой убийцы.

Пластины негативов, аккуратно уложенные в специальных деревянных шкатулках, хранились в старинном инкрустированном шкафу, а на стенах в прихожей и в комнатах красовались застекленные копии, собственноручно проявленные и отпечатанные дедом, — черно-белые, зеленоватые или рыжие, под сепию. Фотографии больших размеров серебристо отсвечивали: химикаты той давней поры содержали настоящее серебро…

Гость — плечистый бородач в клетчатом костюме — выказал большой интерес к работам деда.

Он назвался Альфонсо Кесадой и вручил визитную карточку с названием одной из телестудий.

Возвращение Чоле решено было отпраздновать в саду.

Рамона с Белиндой и приехавшая вместе с дочерью Лус Фелипа, начали стряпать еще накануне.

Каких только яств они не наготовили.

На покрытых скатертями длинных столах сошлись чуть ли не все дары мексиканской земли и мексиканских морей. Сеньор маис и сеньора тыква, дон мясо и донья рыба. И повсюду — острый на язык задира перец с развязной подружкой легкого поведения — сеньоритой текилой.

У ребят из квартала, где вырос Бето, пробились усы, у девушек — выросли косы. Глядя на них, Бето с грустью вспоминал жизнь в квартале, где его вспоила и вскормила его дорогая вторая мама — Чоле.

Комната Чоле была украшена гирляндами цветов, а по углам были разбросаны высохшие пучки трав, распространявших терпкое благоухание и невидимые глазу чары из широкого ассортимента чар, имевшихся в запасе у Рамоны.

Накануне позвонила со своего ранчо Марианна, поздравив Чоле с возвращением домой.

— Ты надолго уехала? — кричала, как всегда, в телефон Чоле, не веря, что на далеком расстоянии можно слышать друг друга, не повышая голоса.

— Пока не выйдет полная луна! — отшутилась Марианна строчкой из песни.

— Ох, не нравится мне это! — сердито сказала Чоле. — Можно ли оставлять мужчин одних без присмотра! Хорошо, что я вовремя вышла из больницы!

Марианна стояла на пороге родного дома, где не была столько лет!

Здесь умер ее отец Леонардо Вильяреаль, здесь она испытывала притеснения мачехи Ирмы Рамос и приставания кузена Диего Авиллы. Отсюда она бежала в Мехико.

С большим опозданием и совершенно неожиданно выяснилось, что ранчо принадлежало ей, а не мачехе, которая вместе с Диего Авиллой, ставшим ее любовником, старательно скрывала это от Марианны.

Где они теперь? Алчность и преступления довели их до тюрьмы. Наверно, и сейчас еще там прозябают…

Ранчо было в запустении. Луис Альберто отшучивался, когда она спрашивала, не следует ли сдать его в аренду или продать?

Под крылом самолета слепила глаза гладь Мексиканского залива. Серебристыми шелушинками белели внизу шедшие в разных направлениях корабли.

На мелководье синие, зеленые, бирюзовые и голубые тона складывались в поразительно четкую рельефную карту морского дна.

Было видно, как внизу идет огромная стая рыб.

Проплыл удлиненный островок, поразительно похожий на баракуду, у которой был даже «глаз» — то ли маленькое озеро, то ли небольшое водохранилище, пустившее солнечный зайчик в сторону самолета.

В салоне тихо звучала русская народная мелодия.

Врач навещал Бегонию через день. По его мнению, ее состояние было хорошим — относительно хорошим для девушки, перенесшей столь сильное потрясение, как похищение и связанные с ним волнение, усталость и нарушение диеты.

Падре Адриан окружил девушку трогательной заботой. Купил ей новейший лазерный магнитофон и компакт-диски с музыкой классиков, в основном литургической.

За столом он рассказывал ей смешные истории из своей жизни, деликатно воздерживаясь от вопросов: он не хотел доставлять немой девушке лишние хлопоты, связанные с написанием ответов на бумаге.

Впрочем, большой рисовальный альбом и карандаш всегда были у нее под рукой.

После отлета Виктории в нем почти не было ее «разговоров», только просьбы к Альбе или вопросы к ней, связанные с порядками в новом доме.