Остров Рай

Батхен Вероника

Первый авторский сборник

Ники Батхен

«Остров Рай» собрал на своих страницах большую часть рассказов, написанных за последние годы, и стал своего рода визитной карточкой автора.

Сказка о маленьком Пьеро

Катится повозка, пыль из-под колес. Пестрый полог, хромая кобыла, возчик в шляпе с петушьим пером. Бродячие актеры, циркачи, менестрели — как их еще назвать? От восхода до заката, от города к городу, от сказки к сказке спешит повозка — что ждет впереди?

В сказке нет прошлого. Двадцать и двести лет назад — одно и то же давным-давно, поэтому он всегда был Пьеро. Другая жизнь осталась позади с выброшенным на свалку старым костюмом, в котором он пришел в труппу. Раскрашенная повозка стала домом, актеры — семьей. Маска быстро приросла к коже — Пьеро был влюблен в Коломбину, смешно и бессильно грозя удачливому Арлекину, ссорился и мирился с толстым Панталоне, трогательно опекал юную застенчивую Джульетту, разговаривал по ночам с театральной лошадью, утверждая что она единственная понимает его стихи. Повозка катилась дальше.

Они давали представления по дороге, получая в награду то звонкие монеты, то не менее звонкие проклятия. Иногда голодали, иногда пировали. В особо удачные дни старуха Мария творила на костре свиное рагу с фасолью, а Арлекин, расщедрившись, разливал к трапезе золотое вино — один бог ведает, где он его прятал. Как же хорошо было до отвала насытив бренное тело, откинуться на мягкую траву, смотреть неотрывно в небо и слушать тоскующую гитару — в руках Джульетты инструмент пел человеческим голосом…

Пьеро был счастлив, как счастлив любой, нашедший свою клеточку на шахматной доске жизни. Заставляя толпу на площади смеяться и плакать, он не думал о зернах, которые сеял. Неблагодарные зрители, стражи порядка, требующие свою долю сбора, восторженные поклонники, досаждающие артистам, были декорацией, пестрыми тряпками к единственно настоящему — скрипучей повозке, вечернему костру, посиделкам с шуточной перебранкой, голубым, как рассветное небо, глазам Коломбины. Казалось — так будет вечно.

На очередном представлении в очередном городе, труппа поставила обычный спектакль и случайно, совершенно случайно оказалась той щепоткой перца, что дала обострение язвы правителю. К тому же он любил юных застенчивых девочек…

Прекрасная Любовь

Стоянка труппы представляла собой жалкое зрелище. Тощий — хоть ребра считай — старый мерин грустно жевал сухую траву, поводя боками и вздрагивая от ветра. Повозка накренилась на один бок — колесо с неделю, как надо было менять. А заплат-то, заплат на пологе — на всю нищую братию хватит! Под лысеющим дубом тлел костерок, шипя на редкие дождевые капли. У огня уныло сидели актеры. Невезучая Берта — кто глянет на личико, когда одна нога короче другой, пожилой Ромео, до потери лица избитый обманутым мужем — инвалиды, которым и податься-то некуда. Прочие разбежались, как тараканы — одна неудача, вторая, третья — значит виноват Арлекин. Потух (или протух) — ни игры ни везенья. Еще лет пять назад кто бы слово сказал поперек, в рот смотрели, негодяи, угольки к трубке подносили. А тут как легла хвороба на тоску осеннюю… Может, конечно, где зря и прикрикнул — но с кем не бывает… Может Джульетту зря отпустил из труппы — так поди удержи молодую да раннюю! Любовь, понимаете ли, господа актеры… Дал бог счастье девчонке, да от нашего лоскутка и отрезал. Пьеро учиться подался, в университет — ждали его там, как же. Панталоне в столице осел, важный теперь небось, толстый — в городских воротах застрянет… А у нас не сегодня — завтра детей кормить нечем будет…

— Ты бы пил меньше, глядишь и на еду бы хватало, — вставил грустный Ромео.

— Меньше, больше какая к чертям разница! Пропала труппа, как есть издохла. Что мы втроем осилим? Завтра до города доберемся, а играть все одно нечего. Хоть с протянутой рукой иди — подайте актерам погорелого театра! Выпьешь — забудешь, а протрезвеешь — и не жил бы вовсе, — Арлекин запрокинув голову вытянул последний глоток из фляжки, отшвырнул пустую посудину в ближнюю лужу. Потянулся было набить трубку, потряс кисет, сплюнул со злобой и скорчился у огня, как старик.

Из-под серого полога на Арлекина смотрела женщина. Худощавая, волосы прибраны под платок — как подобает мужней жене.

Господи-божечки мои, на кого он похож! Сутулится, крючится, на губах — ни улыбки, в глазах — ни звездочки. А недавно еще любая отдала бы полжизни за один его взгляд! Никто в мире не умел смотреть так весело и ясно, понимая и обнимая одновременно. Совсем молодым он повел за собою актеров, и ведь пошли, как родные — лучшего Арлекина и придумать было нельзя!