Агнесса. Том 2

Бекитт Лора

«Агнесса» — первый роман молодой, подающей надежды писательницы. Любовно, со знанием дела воссозданный исторический фон (Америка XIX века, быт и нравы ее сельского захолустья, труд аляскинских старателей), глубокое проникновение в психологию героев, увлеченность сильными, романтическими характерами обещают захватывающе интересное чтение.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА I

В этом году осень выдалась холодная — Агнесса еще не помнила такой. С блеклого, в темно-серых разводах неба изливались на землю потоки дождя, в неумолимо-тревожном стремлении плыли куда-то облака; в сухую же погоду пронизывающий, какой бывает только осенью, ветер порывисто взметал и крутил по дорожкам зажелтевшего парка смешанные с пылью охапки листьев. Но тогда были особенно хороши вечера у камина, полнее ощущалось спокойствие души.

Изредка пасмурные дни перемежались светлыми — черные стволы деревьев золотило неяркое солнце, а воздух был прозрачен и свеж.

Агнесса сидела на балконе; лимонные блики скользили по лицу, волосам, рукам, длинной накинутой на плечи шали. Дверь в комнату была приоткрыта — там спал ее сын, родившийся год назад и через год после свадьбы с Орвилом. Агнесса улыбнулась; время появления ребенка всегда вспоминалось с благодарностью. Все было иначе, чем тогда, в первый раз, когда она изнемогала от смертельной тоски и боли в окружении хотя и добрых, но совершенно чужих людей; теперь же о ней трогательно заботился тот, кто любил ее и ничуть не меньше мечтал о малыше. И если Джессика родилась болезненно-слабенькой, то мальчик — здоровым и крепким, а Агнесса чувствовала себя так хорошо, что уже через три дня встала с постели. Она пожелала назвать сына Джеральдом, и Орвил согласился; его радости не было предела, первые дни он вообще не отходил от колыбели. Единственное огорчало его: Агнесса упорно не хотела брать для ребенка няню, как и гувернантку для Джессики, — сама заботилась о детях, стараясь уделять достаточно внимания не только новорожденному, но и дочери. Орвила беспокоило здоровье жены, но с этим ее желанием он ничего не мог поделать: Агнесса уверяла, что чувствует себя превосходно и ничуть не устает от домашних дел.

Отпраздновали крестины — крестной матерью стала приезжавшая погостить Филлис; она по-прежнему жила в Хоултоне и держала магазин дамского платья: дела ее шли вполне успешно.

Агнесса вздохнула: если от Филлис регулярно приходили письма, то от Аманды не было известий до сих пор, следы ее затерялись и, похоже, безнадежно. Агнесса собиралась съездить еще раз к Лорне; возможно, что и нынешние обитатели серого особняка могли что-нибудь рассказать, но беременность и последующее рождение Джерри помешали планам: она не поехала ни в Новый Орлеан, ни в Калифорнию. Орвил предлагал свою помощь, но он много работал, ему некогда было разъезжать в поисках, а разыскивать мать официальным путем Агнесса не хотела.

ГЛАВА II

Днем позже Агнесса с помощью Лизеллы разыскала старую одежду. Часть ее Агнесса давно выбросила, однако некоторые сохранившиеся веши были свалены в кучу на чердаке. Их собирались сжечь, но не успели; порывшись в хламе, женщины обнаружили то, что было нужно: костюм для верховой езды, даже шляпу и сапоги. Орвил посмеялся над рухлядью и предложил наскоро приспособить что-нибудь другое, но Агнесса была в восторге.

— А я немного поправилась, — пробормотала она, затягивая тесемки. Ткань была сильно поношена, потерта, один сапог прогрызли мыши, а полусгнившая шнуровка рвалась в руках, но Агнесса не унывала: — Починим!

Она сама вычистила костюм щеткой, спешила, возясь с ним, дрожала от волнения, словно боялась не успеть. Потом внезапно понюхала ткань: та пахла чем-то полузабыто-родным, она словно бы впитала в себя воздух прожженной солнцем степи. А ведь костюм подшивала тогда Терри, служанка Аманды, эти самые стежки были сделаны ее рукой. Господи, какое неумолимое это прошлое! Нет, нужно, все-таки непременно нужно когда-нибудь вернуться в те края, не может быть, чтобы там не осталось ничего знакомого! Как же влечет ее то незабываемое место, в котором она провела всего лишь одно-единственное лето из двадцати пяти лет своей жизни! Точка отсчета, начало судьбы…

Агнесса сильно разволновалась, и было в том волнении что-то нестерпимо отчаянное.

После, облачившись, подняла кверху распущенные волосы, но не удержала их, и они хлынули на плечи и спину каштановым водопадом. Она повернулась к вошедшему Орвилу… Он никогда еще не видел Агнессу такой порывисто-грациозной, с удивительно юным взглядом. В зеленых глазах ее промелькнули ведьмины искры, и изумленному Орвилу показалось, что ей едва ли исполнилось семнадцать лет!

ГЛАВА III

Серые травы шелестели в тумане, по бесцветному небу плыли темные клочья облаков. Тревожные сумерки северного края вобрали в себя остатки света, и оттого осенний холод казался еще нестерпимее; как-то до боли одиноко, мрачно было в пустом пространстве равнины; ни единого деревца, ни зверя, ни птицы, ни одного живого существа.

Вдруг послышался шорох, словно внезапно налетевший ветер с усилием перебирал упавшие наземь гниющие листья. Вскоре из тумана показались, как в бредовом сне, трое неизвестных — ужасного облика существа, отдаленно напоминающие людей; туманный воздух странно искажал линии их тел. Они были до уродливости худы, сквозь изодранную одежду проглядывали посиневшие тела, а землистый оттенок кожи на лицах в самом деле придавал им больше сходства с восставшими из могил мертвецами, чем с живыми людьми. Но одна из этих полутеней сжимала в руке револьвер.

Они почти не переговаривались между собой.

Один из беглецов казался моложе остальных, ему было лет восемнадцать, двум другим — лет на десять больше; впрочем, точно определить их возраст не взялся бы сейчас никто. Лицо того, что нес оружие, сохраняло оттенок сосредоточенности; похоже, он лучше всех знал свою цель, взгляд же второго рассеянно блуждал в пространстве равнины; пальцы ежеминутно сжимались в кулаки, он словно сгорал в судорожном желании задушить первого встречного, включая и своих спутников.

Самый молодой шел, спотыкаясь, часто отставал, и тогда двое других поворачивались и набрасывались на него в приступе бессильной злобы, заставляя идти.

ГЛАВА IV

Все огни погасли вдали, впереди лежал край безлунный и безлюдный, темная пустыня, где едва ли можно отыскать дорогу, что приведет к дому, в котором есть приют и покой.

Покинув прииск, Джек ощутил себя сломленным и потерявшимся навсегда: единственная тропа не привела к желанному свету, он оказался перед глухой стеной. Он понимал, что Агнесса, скорее всего, считает его погибшим, что у нее наверняка давным-давно есть семья, и возможно, она уже позабыла о нем. Да и что было помнить? Когда-то она решилась на бегство с ним, бросила ради него все, но из-за этого жизнь ее пошла наперекосяк! А ведь он хранил надежду на ее верность, хранил, хотя и знал, сколь это нелепо: разве он думал, что встретится с нею? Джек не признавался в том, что обманывает себя: думал, надеялся, верил, — есть вещи, в которых человек просто не в силах себе отказать. Он знал, что не выжил бы без надежды, должно же было хоть что-то сохраниться неприкосновенным, хотя бы какой-то маленький островок прежнего мира; у него не хватило бы сил разрушить свою единственную опору и крепость. Он берег ее восемь лет, а теперь смотрел, как одна за другой рушатся стены, и бессилен был что-либо сделать.

Где он мог отыскать Агнессу? Мир слишком велик. Нитей не было.

Джек сознавал и другое: если когда-то он смог вызвать любовь Агнессы, то что сумел бы пробудить в ней теперь? Он понял, что должен не только желать, но и бояться встречи с нею. А если б (как бы ни было трудно поверить в это) Агнесса сказала: «Уходи, я не знала тебя никогда! У меня своя жизнь, тебе в ней нет места!»… Джек не обольщался: он никогда не был на высоте, но теперь упал так низко, как только можно было вообразить, а душа его умерла, словно сорванный ветром лист. Джек до сих пор не мог представить Агнессу в объятиях другого мужчины (ведь она принадлежала только ему, и отдать ее кому-то было бы столь же немыслимо, как поделиться с другими людьми своими глазами, голосом, сердцем), но он хорошо помнил слова обозленной Гейл Маккензи: «Ты мелко плаваешь, Джек, вот что я тебе скажу. И у тебя никогда ничего в жизни не будет, ничего и никогда! Даже Агнесса тебя бросит рано или поздно, клянусь! Она еще девчонка, но со временем поймет, что жизнь слишком коротка, и глупо тратить ее на такое заурядное существо, как ты!»

И все же, когда он проснулся ночью и увидел звездное небо, какое бывает летом или зимою, в мороз, и долго смотрел в него (ему казалось, что он вышел из подземелья и сто лет не видел неба, леса, реки), у него появилось чувство, будто не все еще потеряно, самое главное может вернуться назад.

ГЛАВА V

— Нет, Агнесса, поверь мне, пожалуйста: это как раз то, что тебе нужно. Неужели ты не видишь сама?

— Может быть, все-таки другое?

— Нет-нет, только это!

Агнесса стояла перед большим, во весь рост, зеркалом своей гардеробной, одетая в бальное платье ослепительного, дивного цвета морской волны и бросала нерешительный взгляд на другое, жемчужно-серое, только что отвергнутое Орвилом.

— Ты считаешь, оно не годится?

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ГЛАВА I

Агнесса смотрела в окно. Давно ли была весна, а вот опять осень, иная, чем в прошлом году, более мягкая, солнечная, золотистая. Та, прошлая, казалась резче, но эта — грустнее. Агнесса не знала, почему вспоминает предыдущую. Должно быть, потому, что многое изменилось с тех пор. Она задавала себе вопрос: каких перемен было больше, внутренних или внешних, и не могла на него ответить: и тех, и других случилось достаточно. Хотя вроде бы… совсем мало… Она подумала о том, что постоянно натыкается на противоречия даже в самых ничтожных мелочах, что уж говорить о чем-то важном!

Этим летом на берегу океана она чувствовала себя спокойно, ей многое удалось отогнать от себя. Агнесса невольно улыбнулась: когда еще она снова окажется там?.. Сейчас она не грустила душой, до предела насыщенной летними впечатлениями, которые, долго теперь будут с нею, долго, наверное, до самой зимы. Она вспоминала ощущение небывалого, когда находилась в тех краях, под солнцем, в воде, на горной тропинке. У нее было такое чувство, что это длится бесконечно, словно вся жизнь — лишь этот миг. И вот снова блаженный миг миновал.

— Когда ты думаешь, Агнесса, у тебя такое выражение лица, будто ты по меньшей мере взлетела до облаков: мягкое, мечтательное. Знаешь, ты словно молодеешь с годами. Раньше ты не такая была, будто взрослее. Смешно я говорю, да?

Филлис засмеялась, Агнесса рассмеялась вслед за нею, но потом сказала серьезно:

— Я понимаю, почему. Ожесточенность жизненной борьбой накладывает свой отпечаток, но я была еще молода, когда все переменилось, и оттого этот след исчез. А ты не замечала, Фил, что зачастую люди стареют, изменяются внезапно! Лет десять человек может выглядеть почти одинаково изо дня в день, но потом ты на неделю теряешь его из виду — и удивляешься произошедшим переменам. Так и я могу измениться вдруг, просто этот период для меня еще не наступил, я не успела подойти к роковому рубежу. Вот когда я из девчонки превратилась в молодую женщину, то заметила это сама: как раз с начала злоключений в Хоултоне. Помяни мое слово: увидимся мы с тобой, когда мне будет лет тридцать, — ты меня не узнаешь! Может, я и не постарею, но стану другой.

ГЛАВА II

Френсин, около года прослужившая у Агнессы и Орвила, считала, что ей крупно повезло: хороший дом, хорошее жалованье, прислуга дружна между собой, никто не прикрикнет, не нагрубит. Родных у нее в городе не было, и девушка искренне и сильно привязалась к семье Лемб. Жизнь в этом доме во всех отношениях шла на пользу: Френсин обучилась хорошим манерам, искусству правильной речи, шитью, кулинарии и многому другому. Да и обязанности ее были не так уж сложны.

— Стой, Джерри, стой! — воскликнула она, догоняя малыша, который в последнее время стал совершенно неугомонным.

Она гуляла с ним в парке, стараясь играми отвлечь от постоянных попыток забраться в какую-нибудь лужу.

— Подожди, я сама достану, — сказала девушка, удерживая мальчика, который устремился было за мячом, укатившимся к самой ограде. — Там грязно, Джерри.

Френсин подняла игрушку; выпрямившись, она увидела за витой решеткой незнакомую девушку, смотревшую прямо на нее. На вид незнакомке было лет пятнадцать, но юный возраст, как показалось Френсин, с успехом дополнялся богатым жизненным опытом. Бедно, почти нищенски одетая, она была к тому же неопрятна: причесанная кое-как, в рваной юбке с бахромой на подоле. Френсин заподозрила, что все это намеренно; прикидываясь нищенкой, девушка, вероятно, промышляла какими-то темными делами.

ГЛАВА III

На следующий день Агнесса открыла знакомую дверь с замиранием испуганного сердца, но тут же увидела, что бояться пока нечего, — все осталось по-прежнему: Джек был жив, а Молли, которая тоже находилась тут, держалась спокойно. Она что-то говорила Джеку, но при появлении Агнессы замолчала. Агнесса заметила, что принесенная вчера кучка лекарств осталась нетронутой, а листок, где она подробно написала Молли, что и как принимать, валяется возле стола. На столе лежали деньги, данные девушке, чтобы она купила чего-нибудь съестного.

Агнесса поймала взгляд девчонки, устремленный на ее наряд, взгляд, исполненный неподдельного восхищения: на черную, расширявшуюся книзу юбку из плотного шелка, из-под которой выглядывали кончики бархатных туфель на высоких каблуках, на кружевные тонкие перчатки, на жакет темного цвета из хорошего дорогого сукна, на модную шляпу. Молли, вздохнув, проглотила слюну и сказала:

— Ну, я, пожалуй, пойду…

— Нет, — возразил Джек, — постой! Подойди-ка сюда! Дай мне руку!

Девушка приблизилась, непонимающе хлопая глазами, и сделала то, о чем он просил, а Джек обратился к Агнессе, которую до этого словно бы не замечал:

ГЛАВА IV

С некоторых пор Орвил начал беспокоиться и что-то подозревать. Началось с того, что он случайно повстречал на улице жену своего знакомого, приятельницу Агнессы, ту самую, прогулками с которой Агнесса частенько прикрывалась. Женщина поинтересовалась их жизнью, заметив между прочим, что очень давно не видела супругу Орвила. Орвил удивился, потому что помнил, как в начале недели Агнесса упоминала о поездке с этой дамой на какую-то выставку. Осторожно расспросив, он выяснил, что последний раз женщина видела его жену в конце осени. Орвил призадумался: этой даме незачем было лгать, а провалами памяти она не страдала. Тем не менее, сначала он не придал этому большого значения, и Агнессе ничего не сказал. Вскоре заболел Джерри: Агнесса пару недель вообще не выезжала из дома.

Но потом — заметил — все опять началось сызнова, хотя ему было трудно следить, так как уезжал он обычно раньше, возвращался позднее жены, а расспрашивать слуг не считал возможным. Если он проводил день в своем кабинете, Агнесса, как правило, тоже сидела дома, кроме тех дней, когда Джессику нужно было возить на уроки. Уроки… У Агнессы оставалось два, даже три свободных часа… Однажды Джессика при Орвиле спросила мать, почему та так давно не присутствовала на занятиях живописью…

Орвил чувствовал, что попал в глупое положение, и не знал, что делать. Спросить напрямик у Агнессы? Доказательств не было, и потом что-то мешало ему; возможно, уверенность в том, что в любом случае она, если не скажет безобидную правду, то придумает оправдание. Поручить кому-либо следить за нею или сделать это самому? Нет, он не мог… Не доверять Агнессе, допустить возможность обмана с ее стороны?! Мысль о том, что у Агнессы есть любовник, не приходила Орвилу в голову, он не мог себе этого представить, как не мог представить и того, что она тайно видится с Джеком. Ни о чем таком он даже не думал — подобная мысль перевернула бы его душу.

Итак, пока он ничего не предпринимал и молчал, как молчала его жена, не замечавшая, что от прежней их откровенности мало что осталось. Агнесса замкнулась в себе и жила только своими интересами, которые казались ей такими важными…

И все же должен был наступить конец, найтись какой-то выход — это понимал каждый из двоих, вернее, из троих, и каждый втайне от других видел его, этот конец, по-своему. Орвил знал меньше других, точнее, он не знал ничего, но он хотел знать, хотел быть — подобно Агнессе — хозяином своей и чужой судьбы; с каждым днем этого затянувшегося странного молчания он все больше терял терпение.

ГЛАВА V

Все произошло, как велел Орвил. Агнесса, окончательно сломленная его непобедимой холодностью, не сопротивлялась. Остаток ночи они провели в разных комнатах, а утром она собрала вещи. Драгоценностей не взяла, только несколько платьев, белье, предметы туалета и свой старый костюм для верховой езды — в последнюю минуту он попался ей на глаза. Она сложила его, сама не зная, зачем он ей может понадобиться, и заметила, как нахмурился Орвил, увидев это. Агнесса поспешно вытащила костюм, но Орвил молча взял его у нее из рук, сунул обратно в чемодан, а после вышел из комнаты.

Вскоре она завершила все дела и вышла сказать, что готова и только хочет побыть немного с детьми. В коридоре ей встретилась заплаканная Френсин, которая целое утро пряталась где-то в дальних комнатах, боясь гнева хозяйки.

— Я все понимаю, — сказала Агнесса в ответ на ее виноватый взгляд, исполненный мольбы, — и не осуждаю тебя. Думаю, все случилось так, как должно было случиться… что ж, это само по себе неплохо. Я хочу тебя попросить (она достала небольшой конверт, на который Френсин посмотрела с испугом) отвезти это по уже известному тебе адресу. Джон отвезет и привезет тебя, так что не бойся. И еще: там осталась собака, Керби, забери ее домой, если, конечно, он захочет пойти… Сделаешь?

Френсин кивнула, забирая конверт.

— А если…— начала было она, но Агнесса, собравшаяся уходить, остановилась и, вполоборота глядя на нее, негромко произнесла: