На берегах великой сибирской реки беспорядочно и живописно раскинулся огромный город. В этом городе, в квартире 77 дома номер 7 по улице Весенней сидела на стуле второклассница Лиза Зайкина, сильно тосковала и смотрела в стену. Родители ее были на работе, а сестра Алена — в детском саду. Уроки сделаны с вечера, в школу — к часу тридцати, а времени — лишь начало двенадцатого.

Только что прошел дождь, тучи разогнало, небо сияло, голубое и чистое, а если встать на спинку дивана у окна на цыпочки, можно полюбоваться радугой. Один конец ее исчезал за домами, а другой как бы упирался в балкон Зайкиных. Впрочем, в окно Лиза не смотрела.

Завтрак, оставленный мамой, съеден, обед на плите, постель Лиза убрала, зарядку сделала. На столе заманчиво раскрыт толстенный том сказок Джанни Родари. Хочешь — читай, хочешь — играй, живи и радуйся. Был вторник, 17 мая.

И тем не менее Лиза не радовалась ничему. Она смотрела в стену и угрюмо перебирала одну за другой все свои неприятности. На обоях розовело пятно от гуаши, похожее на башмак с полуоторванной подошвой. Это была память об их с Аленой давнишней ссоре из-за красок. Тоже неприятность. Но старая. Хватало и новых. Основной же неприятностью, как говорили папа с мамой, была Лизина неорганизованность.

Ненормально, если девочка восьми с половиной лет не умеет сама себе толком приготовить завтрак, а делая уроки дома, пропускает буквы в словах и цифры в примерах. Ненормально, что она постоянно теряет в школе то чешки, то варежки, то шарфик. А разве можно где попало оставлять свои очки, а потом по часу искать их по всей квартире? Конечно, такой человек не может пользоваться ни уважением одноклассников, ни любовью родителей, ни даже доверием пятилетней сестры Алены. Так, примерно, говорил Лизе вчера вечером папа, проверяя ее домашнее задание.

В школу Лиза не опоздала: прибежала в класс со звонком, запыхавшись и тараща глаза. Зато она забыла очки, дневник и расческу. Самое обидное, что оправдываться было бесполезно. Ну кто бы поверил, что из стены у Лизы возник маленький домовой в башмаке, ел борщ, пил кофе, а потом улетел по радуге?..

Лиза в свою учительницу Инну Васильевну, ну, прямо, влюблена была, слушалась ее больше, чем родителей. Но если рассказать такое Инне Васильевне, она вначале улыбнется, потом рассердится, а потом пошлет девочку к врачу.

Несмотря на возраст и романтический характер, Лиза прекрасно понимала, что без доказательств ей не поверит никто. Значит, надо ждать доказательств. Неясно было все же, когда прилетит Федя: может, завтра, может, через месяц, а может, вовсе через год. Поэтому вся надежда была на балабончики. Хотя, когда они начнут раскрываться, Федя ей точно не сообщил.

«Значит, надо терпеть, — сказала себе Лиза, — и научиться жить так, словно ничего не было. Надо кончать четверть и попытаться заработать по математике „пять“, чтобы мама была довольна». Ночью Лиза спала плохо, а под утро ей приснилось, что на уроке физкультуры она бежит по дорожке спортплощадки и видит: на ногах у нее не чешки, а розовые клоунские башмаки 45-го размера с полуоторванными подошвами. А наверху, в баскетбольной «корзинке» сидит учитель физкультуры Ростислав Николаевич с рыжей, как у Феди, бородой и кричит ужасную чепуху:

— Ты на бегу-то кувыркайся, кувыркайся, Лизок! А будешь падать, очки надень, а то радугу не увидишь!..

Теперь девочкам вдвоем стало гораздо интереснее. Особенно Лизе, которой раньше было скучновато с Аленой. Приходилось играть с ней то в дом, то в магазин, то читать «Айболита» или «Цветик-семицветик», давно затверженные наизусть. А в это время продавали в рабство дядю Тома, Мэри Поппинс летела под зонтиком творить добрые дела, и рассыпала искры победоносная шпага д'Артаньяна.

К тому же еще Лиза ходила три раза в неделю на занятия танцами и два раза — в детскую хоровую группу.

Прошло уже больше недели со времени «Вечера чудес» — так назвали сестры ту пятницу, когда происходили приключения с балабончиками. Можно было подумать, что все это случилось во сне, но…

— Лиза, — то и дело шептала Аленка, как только девочки оставались одни, — Лиза, покажи мне еще ту бумажку. Только скорее, а то вдруг кто-то зайдет.

И Лиза забиралась на стул, доставала с верхней полки стеллажа толстую книгу, чуть припудренную пылью, и открывала на сто пятидесятой странице.

Когда ступа поднялась так высоко, что дома в городе превратились в маленькие точки, радуга стала непрозрачной. Теперь путешественники словно скользили по широкой и яркой полосатой дороге. Стало прохладно, и Лиза с завистью поглядела на Алену в шубке. И тут же на плечах у Лизы очутился мягкий пушистый плед леопардовой раскраски. Девочка закуталась в него плотнее, прижалась к фее, которой, видно, было ничуть не холодно, и попросила:

— Ну, а теперь расскажите, пожалуйста, что случилось в Волшебной стране?

Фантолетта протянула руку перед собой, раскрытой ладонью вверх, и на ней оказались два апельсина. Кожура их раскрылась, как цветок, и дольки отделились друг от друга, удерживаясь только снизу. Фея вручила апельсины девочкам и начала свой рассказ.

— Давным-давно, когда людей на Земле еще не было, жило на ней множество добрых волшебников: феи и эльфы, кудесники и гномы, ведуны и русалки… Каждый маленький народ занимался привычным полезным делом, все дружили и любили друг друга. Зла на Земле не было и в помине. Две страны, Западную и Восточную, разделял глубокий и широкий океан.

Чтобы доплыть от одной страны до другой, нужно было потратить несколько недель. Но волшебники построили замечательный мост через океан, по которому можно было путешествовать со скоростью мысли. Так что жители обеих стран постоянно бывали друг у друга в гостях, то на часок, то на недельку — кому как нравилось.

(Продолжение рассказа Фантолетты)

— Эти напитки бьют из двух источников, — продолжала фея. — Один в горах у вершины Тики-Даг — это газирон, а другой за рекой Помидоркой, близ замка Уснувшего Рыцаря — там негрустин.

Домовые их разливают по пирамидкам, грузят на ковры-самолеты и развозят всем фантазильцам. Если в доме или в квартире торчит у двери красно-желтый флажок, там оставляют несколько пирамидок.

Ну, а пустые пирамидки сами обратно к источнику улетают, туда, откуда их привезли.

В любой день в небе Фантазильи можно увидеть косяки красных пирамидок, летящие вниз, от Тики-Дага к замку Уснувшего Рыцаря. Там домовые доливают негрустин в их пустые половинки и развозят жителям страны.

Печенюшкин окончил свой рассказ, и несколько секунд Лиза молчала.

— А мне жаль Гокко, — сказала она наконец. — Что с ним было дальше? Ты еще расскажешь? Так тебя Печенюшкиным зовут, потому что это значит Пиччи-Нюш — урожайный счастливчик? А я думала, потому что ты печенье любишь.

— Печенье люблю до хвостовой дрожи, — тихо ответил чудесный зверек. — Потому и откликаюсь на прозвище Печенюшкин. Я тебе расскажу, что было дальше с Гокко, но в следующий раз. Чувствую, Алене грозит опасность. Ну-ка!

Он исчез под сиденьем, несколько мгновений возился там и вылез, держа в лапах запыленное блюдце с тускловатыми лазоревыми цветами по краям. Кончиком хвоста Печенюшкин тщательно обтер блюдечко. Лазурь и позолота нестерпимо засияли, и стало понятно, что блюдце это старинное, а возможно, даже и волшебное.

— Шарик есть какой-нибудь? — обернулся он к Лизе.

— Ну, конечно, это он! — молодо воскликнула Фантолетта, поднеся к глазам старомодный лорнет в черепаховой оправе. — Всмотритесь, дон Диего! Это он, Дракошкиус-младший. Грызодуб Баюнович! Грызодуб Баюнович, мы здесь!

Волшебники кричали, махали руками, запрокинув вверх красные, разгоряченные подступающим жаром лица.

Дракон пошел на снижение.

— Чему радуемся? — горько спросил Морковкин. — Чародеи… Лизу упустили, Алену проморгали. Сами угодили в ловушку, как маленькие. Сейчас нас отсюда, как слепых котят, будут за шиворот вытаскивать. Старость, уважаемая Фантолетта, вот что это такое. Пора уступить дорогу молодым, наш удел — писать воспоминания.

Он с натугой подсадил фею на спину опустившегося дракона, сам, кряхтя, влез следом, и незадачливые герои мягко взмыли ввысь.

Лиза привстала на цыпочки и из ночной черноты осторожно заглянула в открытую, дышащую теплым, уютным светом дверь. Печенюшкина не было. Двое пожилых кудесников, удобно устроившись на упругих сиденьях, отдыхали от пережитых волнений. Морковкин вязал что-то пестрое, желто-малиновое, быстро шевелил губами, считая петли. Фантолетта, полузакрыв глаза, неспешно протирала батистовым платочком стекла своего лорнета.

Девочка в восторге кинулась к старым друзьям. Вслед за ней в троллейбус опасливо забралась остальная компания. Мишка споткнулся на ступеньках и неловко растянулся в проходе. Он тут же вскочил, виновато улыбаясь, но кровь засочилась из раны на плече. Видимо, падая, клоун задел плечом спинку сиденья.

Фантолетта склонилась над страдальцем, пошептала тихо, помахала розовым платочком с оборочками, и кровь перестала течь. Медведь протянул лапу за спину, извлек оттуда, из пустоты, дивной красоты алую розу и церемонно вручил ее фее.

Лиза закончила рассказ о своих приключениях и теперь, затаив дыхание, слушала Фантолетту. Месть балабончика, битва в Красной хижине, Аленка, с криком провалившаяся в люк, потоки раскаленной лавы, дракон, парящий в небе, — были словно страницы сказки, прочитанные на ночь и яркими картинками кружащиеся во сне.

— Добрались-то спокойно? — обстоятельно уточнял Федя. — Никто вас не видел? Не пострадал Грызодуб Баюнович?

— …А почему здесь никого нет? Дом пустой, а все чисто, словно только что убрано. И завтрак на столе. И чайник кипел, когда мы вошли. Ты не боишься, что вдруг хозяева вернутся?

Лиза уютно устроилась в глубоком низком кресле, подобрав ноги под себя. Завтрак был вкусный, кресло удобное, утро солнечное, но тревога не проходила. Может быть, сейчас на Главной площади вовсю идет бой, а она прохлаждается в безопасном месте.

— Я и есть хозяин, — улыбнулся Печенюшкин, сидящий напротив Лизы. — Только вот соседи не знают, кто я такой. Торгую саженцами арбузной клубники, разъезжаю везде, дома бываю редко — что тут удивительного? Вчера вечером я забежал к старушке в соседнем домике, сказал, что утром появлюсь, просил помочь. И вот: чисто, прибрано, цветы в вазе, завтрак на столе. Честное слово, нити взаимной симпатии связывают одиноких старушек и неустроенных продавцов арбузной клубники… Подарю ей щенка или котенка.

— Печенюшкин! — решилась все-таки Лиза. — Нет, Леня!.. Все равно, не могу привыкнуть тебя Леней звать. В общем, слушай! Почему ты, герой, спаситель, про которого столько говорят, выбрал себе самое легкое и безопасное дело? Подумаешь, девчонку стеречь! Да забрал бы таблетки, кольцо, браслет, запер в чулане, и все дела. Или усыпил бы на полдня.

— Нет, Лизонька, — медленно проговорил мальчик. — Тогда, при всех я не мог этого сказать. Самая серьезная работа предстоит сейчас нам с тобой. Из подвала этого домика идет подземный ход, о котором не знает ни одна живая душа, кроме меня. Ты передохнула? Вставай, нам пора.

Все дальше и дальше от родного поселения уносило течение Паранапанемы маленький плот. Бревнышки плота — в руку толщиной — были прочно связаны лианами. Взрослого мужчину такое сооружение не выдержало бы, но худенький двенадцатилетний мальчик мог находиться на нем без опаски. «Впрочем, какая разница, если смерть все равно рядом», — думал Гокко.

Он лежал совсем без сил, боль разрывала тело, но голова была ясной. Мальчик заболел четыре дня назад. Утром, проснувшись, он почувствовал жжение в животе, ядовитую горечь во рту, а руки и ноги невозможно было поднять. Пришел знахарь Чимбу, осмотрел Гокко, расспросил, что тот ел вчера, и, напоив дурно пахнущим настоем, ушел, покачивая головой. На другой день ноги у больного распухли и покрылись мелкой синеватой сыпью. Знахарь появился опять, дал новое лекарство, а потом пошел к вождю и долго шептался с ним о чем-то.

Непонятно как разнеслись слухи, но на третий день все племя узнало: тень колдуна Кутайры вернулась на землю и наслала порчу на маленького индейца. Пока неизвестная болезнь не перекинулась на остальных, надо избавиться от мальчика.

Законы индейцев тупинабама жестоки, и у сироты Гокко опять, как и два года назад, не нашлось заступников. Так вот и получилось, что утром четвертого дня двое рослых воинов оттолкнули от берега наспех сколоченный плотик, и река подхватила его. А на берегу выкрикивал заклинания и махал руками, отгоняя злые силы, знахарь.

Солнце палило беспощадно, речная свежесть уже не чувствовалась, а боль становилась все нестерпимее. В ногах у мальчика лежал небольшой узелок с запасом еды на несколько дней. Но ни есть, ни пить не хотелось.