Снова, братья мои, наступает тот Великий день, когда вселенская церковь, рассеянная повсюду на земле, сходится поклониться распятому Сыну Божию. Тот крест, который должен был уничтожить учение Иисуса Христа, покрыв распятого кровавым позором, который от времени св. апостола Павла и доныне казался только соблазном и безумием, который был потрясаем грехами христиан, увы! гораздо более, чем всеми нападениями их врагов, - тот крест и ныне еще высится, и каждый год его водружают в новых странах, покоряемых Иисусу Христу. Он высится, чтобы напомнить миру о любви и святости Божьей и возвестить грешникам о милосердии и прощении; он высится, чтобы все его видели и знали, что он всегда готов склоняться к душам кающимся.

С какими же чувствами мы взираем на него?- Вспоминаем ли, что жертва требует жертвы и что наша порочная природа должна быть распята подобно Христу? Но, увы! сколько, может быть, людей будут отыскивать сегодня в кресте только зрелище, способное поразить их воображение, не трогая сердца. Впечатление, производимое страданиями Иисуса Христа, скрывает в себе какую-то тайну кротости, которая привлекает и трогает. И на таких людей она оказывает также свое влияние; но волнение их происходит не от раскаяния, и не чувство смирения заставляет их проливать слезы. Души, наиболее суетные, вместе с тем  наиболее и доступны этим волнениям. Вы их видите на минуту растроганными, но в глубине души они остаются такими же легкомысленными. Эти глаза наполняются скоропреходящими слезами, воспламеняются не менее при виде того, что льстит их вожделениям, эти уста, говорящие ныне о любви Искупителя, допускают речи и более свободные, и эти сердца не менее бывают доступны тщеславию и другим порокам.

И кто знает, о Боже, может быть в этом месте и в этот час, когда мы готовимся размышлять о страданиях Христа Спасителя, суетность в них уже захватила главное место. Кто знает, может быть, сюда собрались послушать Твой голос с той только целью, чтобы несколько рассеять свои мысли? Напомни же нам, что можно играть самыми святыми волнениями, но в этой игре можно потерять душу. Напомни нам, что в нас должна сегодня действовать совесть, и что наилучший способ отвечать на Твою любовь, принесшую себя в жертву ради нас, - это посвятить Тебе навсегда наши сердца и нашу жизнь.

На Голгофе трое распятых лиц: один из них дает спасение, другой его получает, третий презирает. В середине - Царь милости; с одной стороны- преступник, который ею пользуется; с другой - преступник, который её отвергает. Я предлагаю сегодня поразмыслить об этом замечательном моменте и в особенности заняться примером первого грешника, которого вид креста Христова побудил раскаяться.

Вместе с Ним были распяты два разбойника. Святые евангелисты Матфей и Марк говорят, что ,,сначала они оба также присоединялись к толпе, злословившей о Нем (Мф. ХХVII, 44; Мф. ХV, 32). Оскорбления отовсюду! Когда дело шло о ненависти к Иисусу Христу, наиболее жестокие враги примирялись: Ирод с Пилатом, саддукеи с фарисеями, вельможи с народом, римляне с евреями и даже жертвы с их палачами. Задавались ли вы  когда-нибудь вопросом, откуда этот всеобщий заговор, и по какому быстрому и стремительному инстинкту соединяются все, чтобы поносить Иисуса Христа? Это происходит оттого, братья, что Христос Спаситель являет Собой очевидную святость, выставляющую нашу природу в настоящем свете, пробуждающую в ней всю силу греховности, которая обыкновенно дремлет в глубине человеческой души. Я говорю "человеческой" души, а не какого-нибудь класса людей, потому что все составляют здесь одно... Один красноречивый иудей недавно возмущался тем, что только над его расой тяготеет преступление в смерти Иисуса Христа. Он был до известной степени прав; в этом ответственны все мы; страсти, воздвигнувшие крест, были и суть страсти всех времен и мест. Каждый раз, когда святость вступает в мир, она поднимает против себя неизбежный гнев, и, представьте ее себе какой угодно: тихой, кроткой, - она не может избежать ненависти. Это легко понять; что может быть чище и благодетельнее света? Какую радость приносит он тому, кто его видит являющимся после мрака, полного ужасов продолжительной ночи! Как восхищает он взгляд пленника, давно лишенного его сладостного блеска! Но пусть хоть один луч этого света упадет на глаз больной: он болезненно раздражает его и производит в нем весьма чувствительное страдание; лучше избежать света и вернуться в потемки. То же самое происходит в мире нравственном: глаз нашей души болен, и вид святости нас ослепляет; чем более блестяща она, тем большее производит раздражение. Теперь представьте, что эта святость, прежде являвшаяся в мир только в виде кое-где мерцающих точек, теперь воплощается в Существе, являющем ее во всем ее блеске; представьте, что это Существо нисходит в среду такого мира, как наш; как, вы думаете, примут Его? Я не колеблюсь отвечать, что тайная, но горячая и все увеличивающаяся ненависть скоро возбудится во всех душах, раздраженных Его светом, и ныне, как восемнадцать веков тому назад, добровольные слепцы воскликнули бы вместе с евреями на преторском дворе: "Возьми Его, возьми из нашей среды!"