Путешествие Кравцовых в Мюнхен заняло около недели. Прямого сообщения из Анкары не было и по прибытии в Истанбул они, не теряя времени, пересели на Ориент Экспресс. Прикоснувшуюся к европейской жизни Машу умиляло все: взаимная вежливость пассажиров и обслуживающего персонала, чистота в вагоне и в туалетах, удобство их отдельного купе, белоснежное постельное белье и элегантные теплые одеяла — с непривычки поезд ей казался роскошным. С широко раскрытыми глазами стояла она у окна, впитывая проносящуюся мимо неведомую жизнь. Горы, леса, мосты через реки, возделанные поля, солнце, облака, погода, строения, вокзалы, толпы на платформах — все удивляло ее, все выглядело не таким как на ее несчастной родине, все казалось ей лучше и правильней. Временами туман или капли дождя застилали проносящиеся мимо пейзажи, но она терпеливо ждала пока влага рассеется, чтобы увидеть больше. Сергей звал ее, пытался отвлечь и тщетно заводил разговоры, но она не отрывала глаз от стекла, и только долгие и глубокие пространства ночей заставляли ее возвращаться в реальность. Вечерами Сергей обучал ее немецкому языку; она оказалась способной и прилежной ученицей, на лету схватывающей премудрости морфологии и спряжения модальных глаголов. По утрам Сергей часто присоединялся к своей жене; сидя на диване и крепко обнявшись они всматривались в послевоенную Европу. По мере приближения к Германии последствия бомбежек становились заметнее. Вокзал в Мюнхене, где в полдень они покинули поезд, пострадал особенно сильно. Останки бетонных опор торчали из треснувшей мостовой, завалившаяся набок искареженная крыша сквозила дырами, в грудах мусора под ней скрывались бездомные собаки и кошки. Сергей не узнавал страну, в которой прошла его молодость. Бесконечная череда руин тянулась по обеим сторонам железной дороги. Они вышли на привокзальную площадь и, опустив свои чемоданы в густую придорожную пыль, осмотрелись в поисках пристанища. Погожий осенний день располагал к спокойному созерцанию. Солнышко ярко светило на разрушенный город, теплый ветерок лениво шевелил груды бумажного мусора, и безразличные к людским желаниям и заботам воробьи купались в лужах на днах многочисленных колдобин. «Куда ты меня привез? Мы здесь не сможем жить! Это хуже чем СССР!» Маша указала на нищету и разруху кругом. Понурив головы по тротуарам ковыляли одноногие, кривобокие и безрукие ветераны в потрепанных зеленых формах — остатки разбитых полчищ Гитлера. Изредка навстречу попадались их отцы и деды. Те были в штатском — как правило в пиджачных парах с оттопыренными плечами — они осуждающе смотрели на молодое поколение или старались их вовсе не замечать. Стайки хищных как акулы подростков обоего пола шныряли глазами, выискивая военнослужащих оккупационной армии и предлагая им всевозможные услуги. Однако улицы были уже свободны от завалов, мостовые отремонтированы и по ним плавно катились вереницы зеленых американских джипов, сверкающих мерседесов и юрких опелей. Обугленные остовы многоэтажных зданий, огороженные наспех сколоченными заборами, напоминали о недавних боях. Kругом продолжась работа. Население, преимущественно женщины, не унывало. Опрятно одетые, но с безрадостными лицами они выстроились в цепочки, голыми руками передавая друг другу обломки кирпича и бетона. Более тяжелые и крупные куски развалин вывозились мужчинами на тачках и сваливались на обочине. «Не волнуйся,» Сергей ободряюще улыбнулся своей подруге. «Ты не знаешь немцев. Страна будет быстро восстановлена. Без нацистов жизнь станет лучше прежней. Здесь нам не надо боятся ареста. Здесь не наказывают за вымышленные преступления.» Отель размещался в цокольном этаже трехэтажной облупленной постройки. Строительные леса, покрывающие фасад, не могли скрыть ее былого великолепия: потрескавшиеся мраморные колонны, арочные окна, затейливый лепной декор и рельефы на тему баварской истории. Прямоугольный лист фанеры с названием гостиницы, выписанным крупными готическими буквами, висел над чугунным козырьком подъезда. Сверху доносились стук молотков, визг пил и голоса рабочих. «Кommen sie, bitte!» приветствовал наших путешественников маленький сгорбленный человек с морщинистым лицом. Едва завидев Сергея и Машу в дверях, старичок приветственно улыбнулся. Коричневый шерстяной костюм хорошо сидел на его узких плечах. Он стоял за конторкой из массивного красного дерева, электрическая лампа под зеленым стеклянным абажуром бросала свет на его седую голову. Широкий вестибюль был пуст, вдоль голых замызганных стен разместилось несколько разнокалиберных кресел и диванов с провалившимися сиденьями. Сергей спросил комнату на три дня. «Конечно,» портье принял их документы и начал заполнять анкету. «Мы открылись неделю назад,» тараторил он, не отрывая глаз от бумаг. «Гостиница наполняется. Гости прибывают каждый день. Они помнят нашу отличную довоенную репутацию. Через три месяца мы откроем верхние этажи и все станет как прежде.» «Вряд ли,» Сергей насилу подавил желание возразить, но молча сгреб ключ со стола и прошел вместе с Машей в свою комнату. Затхлый воздух пахнул на них как только они вошли в помещение. Номер был просторный, тихий, но скудно меблированный и с низким потолком. Голые бледно-розовые стены блестели свежей известкой. Луч солнца, пробивающийся через щель в плотных, коротких гардинах падал на грубый квадратный стол и стеклянный графин посередине. Четыре венских стула с высокими сетчатыми спинками стояли вокруг. Вместительная кровать, застеленная клетчатым одеялом и увенчанная двумя объемистыми подушками, дополняли интерьер. На тумбочке у изголовья кровати стоял черный телефон, под которым лежала толстая справочная книга. Положив чемоданы на подставки, Сергей сразу потянулся к средству связи. «Попробую найти старых друзей,» его пальцы перелистывали страницы. Маша не могла услышать его, она переодевалась в ванной. Прошел час, на лбу Сергея собрались морщинки, глаза сузились от напряжения, он делал пометки карандашом на листке бумаги и набирал номера, один за другим; телефонная трубка прижата к его уху, покрасневший указательный палец неустанно крутил жужжащий диск на передней панели. Разомленная Маша вернулась в комнату; свежая и благоухающая цветочным мылом, закутанная в махровое полотенце, она уселась напротив своего мужа, не зная как ему помочь, ее рука лежала на его колене. Сергей не сдавался и прочесывал адреса, один за другим. До слуха Маши долетали нескончаемые длинные гудки, после многих попыток иногда кто-то отвечал, но ответ был всегда один: «Вы ошиблись номером.» Часы на ратуше прозвонили шесть, день за окном уже померк, Маша включила электрический свет, но Сергей продолжал свой поиск. «Нашел,» лицо его наконец озарилось улыбкой. «Фон Лампе, вот кто не сдал позиций! Послушай!» Со счастливой улыбкой он было протянул своей жене рокочущую басом трубку, но потом продолжая разговор, опять прижал ее к уху. «Да…Прибыли сегодня…В гостинице возле вокзала…Deutscher Kaiser…С удовольствием…Ваш адрес…Где это?» Его рука, схватив карандаш, заскользила по бумаге. «Хорошо…Одну минуту. Я спрошу у своей супруги.» Прикрыв трубку ладонью Сергей перевел глаза на Машу. «Алексей Александрович приглашает нас к себе. Когда мы сможем придти?» «Если это недалеко, то не раньше, чем через два часа,» Маша была обескуражена переменой планов. «В восемь тридцать не поздно?» Сергей обратился к невидимому собеседнику и, получив утвердительный ответ, положил трубку.

Человек-рикша, мускулистый мужчина с резкими чертами лица, одетый в вытцветшую форму полковника вермахта подрядился отвезти их по указанному адресу. Сергей и Маша уселись на скамеечке позади него. Зашуршали шины, сильные ноги полковника закрутили педали, от напряжения чуть поскрипывала цепь. По мере удаления от вокзала разрушений становилось меньше, во множестве начали попадаться уцелевшие дома, они сливались в нетронутые, молчаливые, тускло освещенные уличными фонарями кварталы. На тротуарах изредка попадались пугливые прохожие, вздрагивающие и оглядывающиеся на проезжающих; там и сям в вышине горели разноцветные квадраты окон, в опустевших комнатах за задернутыми шторами ютились человеческие жизни. Ночь была глухая и беззвездная; рикша снизил скорость и силился разглядеть эмалированные таблички с названиями улиц. «Es ist hier,» после поисков в темноте объявил он. Сергей проверил адрес, согласился и расплатился с ним. Дул свежий, влажный ветер и Маша невольно запахнула свое пальто, прежде чем они вошли в подъезд серого пятиэтажного здания. По широкой лестнице с чугунными завитушками они поднялись на нужный им этаж и позвонили.

Дверь распахнулась, в проходе стоял улыбающийся хозяин. Он был похож на свои портреты: большая лысая голова на богатырских плечах, эспаньолка, лихо закрученные усики, могучие руки и ноги, высокий рост. Пиджак на его старомоднoм костюме-тройке был застегнут на все пуговицы, галстук с сине-красными полосами был повязан на накрахмаленной сорочке, такой же платочек высовывался из кармана. Казалось, он весь искрился и был чудом довоенной элегантности. Хозяин сделал приглашающий жест рукой и гости по коридорчику прошли в столовую, скромную комнату, обставленную сильно потрепанной мебелью. Пятирожковая латунная люстра излучала мягкий ровный свет. На стене над комодом, уставленным статуэтками и выцветшими фотографиями, висел портрет грациозной белокурой девушки в траурной рамке. Печальная седовласая женщина, имеющая сходство с девушкой на портрете, расставляла чайный сервиз на белой бумажной скатерти. На ее длинном темном платье не было никаких украшений, на пальцах она не носила колец, на коротко подстриженных ногтях отсутствовал лак, а зачесанные назад волосы были закреплены простым костяным гребнем. «Пожалуйста познакомьтесь, это моя супруга Наталья Михайловна,» фон Лампе был несомненно светским человеком. Сергей шагнул вперед, поставил на стол коробку с пирожными и бутылку вина, которые они успели купить по дороге, и протянул руку немного оживившейся хозяйке. Ее заплаканные глаза на бледном лице почти равнодушно скользнули по Сергею, но с интересом задержались на Маше; должно быть она уже слышала ее историю. Все представились и уселись за стол. Хозяин благословил трапезу, угощение было разложено по тарелкам, чай дымился в чашках, домашнее яблочное варенье было предложено гостям, на несколько минут разговоры утихли и воцарилась относительная тишина, прерываемая звяканьем ложечек об фарфор, скрипом стульев и веселым журчанием кипятка, наливаемого из самовара. «Наслышан о ваших подвигах, Сергей Павлович,» начал беседу фон Лампе. Он сидел во главе стола, сдержанно жестикулируя. «Через границу бежали, береговую охрану одурачили, переполох у чекистов устроили, они небось после этого друг друга перегрызли — кто виноват?!» Негромкий, но веселый смех заполнил комнату. «Это не только моя заслуга,» Сергей прикоснулся к плечу своей подруги. «Без Маши ничего бы не вышло.» «Мы с Сережей все делаем вместе,» улыбнувшись, она допила чай и осторожно вернула чашку на блюдце. «Варенье у вас просто замечательное,» похвалила Маша. «Как вы его варите?» Ее глаза остановились на Наталье Михайловне, сидящей напротив. «Это не мое. Когда же нам варить и кухарить? Да и негде,» объяснила та. Тоска не покидала ее; слезы подступали к ее глазам. «Кругом война шла. Людям было не до варенья. Эту баночку нам бесподданные русские подарили. Мы их семью в Линдау приютили, в нашей конторе Красного Креста. Из под самого Курска следовали они за немцами; все надеялись на лучшую долю. Мы помогли им выправить паспорта и отправить во Францию. Может там им полегче будет. А варенье из курских яблочек наливных они нам на память оставили. Пожалуйста, возьмите еще.» «Так вы Красным Крестом заведовали?» изумился Сергей. «Не совсем так,» фон Лампе положил руки на стол. «Великая княжна Вера Николаевна руководила работой по спасению русских беженцев. Мы присоединились к ней в апреле 1945 года. Открыли офис и регистрировали всех наших, но советский Красный Крест чинил нам препятствия.» «Алексея Александровича заключили в тюрьму по подозрению в шпионаже. Насилу французы его вызволили,» в негодовании Наталья Михайловна всплеснула руками, лицо ее покраснело, но она скоро успокоилась — дело прошлое. «Как РОВС пережил войну?» озаботился Сергей. «Ведь казалось, что крушение большевиков так близко.» «Союз понес большие потери,» неохотно, сдержанно, глухим голосом отвечал фон Лампе. «В начале войны мы горячо принялись за работу и были полны надежд, но планы Гитлера шли вразрез с нашими. Наиболее активным членам удалось пересечь линию фронта и перейти в СССР, к сожалению связь с ними вскоре оборвалась. Оставшиеся в Германии члены союза ушли в подполье, тех же, кому не удалось скрыться, гестапо отправило в лагеря.» Надолго воцарилось молчание. Слышно было как где-то в глубине квартиры звучно капала вода из незакрытого крана, по улице внизу проехал тяжелый грузовик, лязг и дребезг трансмиссии на минуту наполнили весь квартал. «Знаете ли вы что-либо о Никите Калошине? Он был один из наших,» Сергей осведомился о судьбе друга. «Конечно,» фон Лампе облокотился о стол. «Он пропал еще до войны. Мы послали его в Ленинград вести разъяснительную работу среди заводских рабочих. C той поры ничего о нем слышали. Жена его Анна погибла в 1944 году в Пенемюнде во время советского наступления. У них осталось двое детей в Берлине. Родственников у них нет и судьба детей неизвестна.» «Какой ужас,» содрогнулась всем телом Маша. Сергей от душевной боли закрыл глаза. Ему вспомнились веселые рождественские вечеринки с Аней и Никитой. Как они были счастливы! «Мне нужно поехать в Тюрингию и навестить маму и тетю,» промолвил он после продолжительного молчания. «Неплохая идея, но это в советской зоне оккупации. Хотя у вас хорошие документы. Bы можете ехать,» обнадежил его хозяин. «Столько несчастий выпало на Германию за прошлые пять лет,» вступила в разговор Наталья Михайловна. «Иногда живые завидуют мертвым. Наша дочь скончалась задолго до начала войны и избежала ужасов выпавших на долю немецких женщин. Это служит для меня хоть каким-то утешением.» Она промакнула глаза салфеткой. «Надеюсь, что вы найдете родительский дом в порядке, а ваших родственников в добром здравии.» «Как Бог даст,» фаталистически прошептал Сергей. «Я не получил от них ни одного письма.» Oн перекрестился. «Но вы и не могли. Вы ведь были в советском тылу. Ваши близкие — люди немолодые. Возможно, что с ними все в порядке,» фон Лампе подвинул вазочку с вареньем ближе к гостям. Разговор опять замер. «Ну, а как ваши родственники, Марья Григорьевна?» ласково обратилась к ней хозяйка. «Они в Петрограде?» Маша понурила голову. «Я сирота,» неохотно признала она. «У вас такой замечательный муж,» Наталья Михайловна постаралась загладить неловкость. Опять воцарилось молчание. Гости сидели с опущенными глазами, казалось говорить было больше не о чем. Остатки скромного ужина стояли на покрытой крошками и пятнами скатерти — пустые тарелки и блюда, бутылка с остатками вина, недопитый ликер в рюмках, розетки с размазанным вареньем, кусок недоеденного эклера на блюдце. Только медный самовар не унывал, булькая и пуская пар, он как бы предлагал собравшимся продолжить чаепитие. «Нам пора,» Сергей начал подниматься из-за стола. «Посидите еще,» в один голос упрашивали хозяева. «Давайте-ка еще раз чайку со свеженькой заварочкой,» Наталья Михайловна приподнялась и наполнила всем чашки. «Фашизм исчез, а социализм живет и здравствует!» громко заявил фон Лампе, начиная новый разговор. «Я смотрю скептически на вероятность свержения советской власти в ближайшие сто лет. Уж если война не смогла свернуть большевикам шею, то на Руси они надолго. Они так задурили народу головы, так запугали его, что они, бедняги, примирились с новым режимом.» Сергей сделал протестующее движение и отрицательно покачал головой. «Я с вами не согласен,» руки его сжались в кулаки, «вы не забыли миллионы в исправительно-трудовых лагерях? Именно они строят социализм и выполняют экономические задачи кремлевских вождей. Именно они страдают больше тех, кто остался на воле. В 1941-42 годах значительная часть военных действий происходила в западной части СССР. Лагерей там не так уж и много. Если бы подобное случилось на востоке Сибири, то картина была бы иная. Мы бы взбунтовали миллионы рабов. Мы бы организовали их и сформировали из них армию. Восстание охватило бы бассейн Колымы, Чукотку, Камчатку и Приморский край.» «Вы фантазер, Сергей Павлович,» фон Лампе прервал его. «А где оружие? Где средства? Где организация?» «Я считаю, что это вполне реальный план. Еще не поздно. Сталин опять проводит массовые аресты и лагеря пополняются новыми жертвами. Как только мы перережем Транссибирскую магистраль, уничтожим все аэродромы в Забайкалье и продержимся хотя бы полгода Япония и США признают нас независимым государственным образованием. Они дадут нам поддержку.» Разгоряченный Сергей вскочил и заходил по комнате. Глаза его метали молнии, ему казалось, что он может летать, могучая сила наполняла его. Он давно вынашивал этот план, тщательно продумывая и постоянно дополняя новыми деталями. Фон Лампе, откинувшись в кресле и положив ногу на ногу, с непроницаемым видом наблюдал за ним. Тем временем дамы, быстро подружившись, придвинулись друг к другу и дуя на горячий чай, вполголоса обсуждали житейские заботы, скорби и трудности бытия. Напольные часы в углу столовой пробили полночь и оторопевших Кравцовых осенило, что они слишком долго задержались. «Ничего, все хорошо,» уговаривали их хозяева. «На улицах небезопасно. Оставайтесь у нас до утра.» На том и порешили. Молодые супруги уместились на узкой раскладной кровати в гостиной, так им было слаще спать. Наутро при расставании долго жали руки и обнимались. Провожать гостей хозяева вышли на тротуар. Начал моросить мелкий дождик, но на него никто не обращал внимания. «Вы нужны России!» напутствовал их фон Лампе. «Не пропадайте!» Сергей обернулся и резко взмахнул рукой сжатой в кулак.