Мечта побывать на необитаемом острове по-прежнему влечет нас неодолимо, как ни малы в реальной жизни наши шансы оказаться выброшенными на берег какого-нибудь кораллового атолла, затерянного в Тихом океане. Но «Робинзон Крузо» — одна из первых книг, которые мы читаем в детстве, а фантазия не умирает. Там нас ждут и захватывающие проблемы выживания, и сложное дело воссоздания действующей модели буржуазного общества со всем его изобилием и удобствами, — с чем так успешно справился Крузо. Такой необитаемый остров хорош в качестве приключения на выходные. Когда полный запасов разбитый корабль удобно расположился на ближайшем рифе, словно магазин по соседству.

Но если серьезно, то в нашем стремлении вернуться к более примитивной природе, освободившись от чувства собственного достоинства и систем моральной поддержки, которыми снабдила нас цивилизация, присутствует некий вызов. Сможем ли мы преодолеть страх, голод и одиночество? Хватит ли у нас мужества и смекалки справиться со всем тем, что выставит против нас стихия?

На гораздо более глубоком уровне у нас присутствует потребность господствовать над островом, потребность превратить некую безымянную территорию в продолжение нашего сознания. Таинственный, окутанный облаками пик, обманчиво тихая лагуна, гниющие мангровые заросли и скрытый источник чистой воды — все это таится на периферии нашей психики, полнясь всевозможными соблазнами и опасностями, как, наверное, жило и в душе наших первобытных предков.

Пусть атолл в Тихом океане и недосягаем, но есть другие острова, гораздо ближе к дому, — иные из них всего в нескольких шагах от тротуара, по которому мы ходим каждый день. Они окружены не океаном, а бетоном, огорожены бронированными заборами и стенами из пуленепробиваемого стекла. Каждому горожанину знаком неистребимый подсознательный страх оказаться в случае аварии электросети заточенным в туннеле метро или просидеть все выходные в лифте, застрявшем на одном из верхних этажей опустевшего учреждения.

Проезжая по испещренной дорожными знаками транспортной развязке, где, казалось бы, предусмотрены все потенциальные опасности, мы порой замечаем отгороженные крутыми откосами треугольнички пустырей. А что, если по какому-то странному стечению обстоятельств у нас лопнет шина и нас выбросит через ограждение на такой вот заброшенный островок, заваленный камнями и поросший сорной травой, вне зоны видимости камер наблюдения?

Двадцать второго апреля 1973 года, в четвертом часу дня, тридцатипятилетний архитектор Роберт Мейтланд ехал по скоростной выездной полосе Вествейской транспортной развязки в центре Лондона. Через шестьсот ярдов после пересечения с недавно построенным ответвлением автомагистрали М-4, когда «ягуар» уже миновал знак ограничения скорости семьдесят миль в час, у него лопнула левая передняя покрышка. Отраженный от бетонного парапета хлопок словно сдетонировал под черепом Роберта Мейтланда. За несколько секунд до столкновения, ослепленный ударом о хромированную раму окна, он вцепился в вырывающуюся перекладину руля. Машина виляла по пустым полосам, и его руки дергались, как у куклы, а изжеванная шина оставляла черный след на белых линиях разметки, идущих вдоль длинного изгиба насыпи дорожного полотна. Потеряв управление, автомобиль врезался в стоявшие на обочине сосновые щиты — временное ограждение автострады — и, слетев с дороги, покатил— ся по заросшему травой откосу. Проехав после спуска еще ярдов тридцать, он остановился, уткнувшись в ржавый остов перевернутого такси. Не более чем оглушенный страшным ударом, по касательной задевшим его жизнь, Роберт Мейтланд лежал на рулевом колесе; его пиджак и брюки были, как блестками, усыпаны осколками ветрового стекла.

В эти первые минуты, когда он пришел в себя, в памяти всплыли звук лопнувшей шины, солнечный свет, резанувший по глазам при выезде из туннеля под виадуком, и осколки ветрового стекла, градом ударившие в лицо. Цепь стремительно сменяющихся событий заняла какие-то микросекунды — словно вдруг открылась и захлопнулась за ним дверь в ад.

— …Боже…

Расслышав свой тихий шепот, Мейтланд насторожился. Его руки по-прежнему лежали на треснувшей перекладине рулевого колеса, пальцы бесчувственно растопырились, словно препарированные. Опершись ладонями о край руля, он выпрямился. Машина остановилась среди кочек, за окном виднелась лишь крапива и буйная трава по пояс высотой.

Из разбитого радиатора с шипением вырывался пар и брызгала ржавая вода. Мотор издавал глухое рычание — механический предсмертный хрип.