Наш собеседник — генерал-лейтенант в отставке

Иван Порфирович Потапов

.

Иван Порфирович Потапов родился в последние дни «старого мира» — 15 февраля 1917 года, за неделю до начала Февральской революции, в Белгородской области, в многодетной крестьянской семье. Родители его были неграмотными, даже расписывались крестиком, он же пошел в школу самостоятельно, по своему желанию… В 1937 году Иван Порфирович вступил в партию, а 1938-м был призван в армию.

— Определили меня в отдельный полк — или это даже был батальон — охраны Кремля…

— То есть в НКВД?

— Нет, охрана Кремля в то время была в ведении Наркомата обороны. Перед тем полгода меня изучали: разные комиссии, райком и так дальше; потом отправили в Москву — ехал я один в плацкартном вагоне. Меня встретил капитан и в кабинете коменданта вокзала сказал, что я сначала поеду во Владимир, в школу младших командиров. Там меня избрали секретарем комсомольской организации этой школы, а в ней было 600 человек. Буквально через месяц мне привесили четыре треугольника на петлицы и звезду на рукава — замполитрука. Таких нас здесь было четыре человека: я, коммунист, и три комсомольца, индивидуально отобранные…

Слыша теперь огульную критику прошлого, хочется спросить: что бы делали сами критики, окажись они в условиях того периода и в роли тех людей, о которых сегодня рассуждают. К примеру, в роли командующего фронтом, который, по их мнению, вел боевые действия неправильно, хотя сами они едва ли обладают знаниями ротного командира. Нередко до глубины души возмущает, что иные нынешние критиканы, как правило, отличающиеся скудными профессиональными знаниями и отсутствием элементарного жизненного опыта, занимают солидное общественное положение и реально влияют на судьбу страны.

Однако чтобы быть объективным, хотел бы коснуться тех недостатков, а точнее негативных явлений, которые реально существовали в прошлом. Возвращаясь к прошлым годам, вспоминая и анализируя то, чем пришлось заниматься длительное время, работая в Центральном аппарате партии, невольно спрашиваешь себя: как, что и почему случилось с самой, казалось бы, могучей политической партией в мире. Видели ли мы, ее актив, раньше назревавшие процессы, которые в конечном счете привели партию к столь невиданному тяжелому историческому поражению?

Скажу прямо: да, мы видели, не могли не видеть таких явлений, которые волновали и заставляли задумываться, мы были свидетелями многих негативных проявлений. Но не допускали мысли, что эти ошибки и недостатки могут привести к тому, что мы теперь имеем. Думаю, что не найдется таких пророков, если они честные коммунисты, которые могли бы сказать, что они все знали, все предвидели, но не могли что-то существенно предпринять, не располагая какими-либо возможностями.

Каковы же причины, которые привели к столь трагическим результатам? Не претендуя на многое, назову лишь некоторые из них.

Первое.

Сход партии с классовых позиций, утрата классового чутья. Говорят, о здоровье вспоминают тогда, когда его теряют. Воюющая армия теряет боеспособность. Вместе с достигнутыми успехами во всех областях социалистического строительства мы постепенно, как-то незаметно теряли классовую бдительность. Понятие классового подхода и политической бдительности становились пропагандистскими штампами. Да, мы изучали теорию марксизма-ленинизма, историю партии и историю рабочего движения, знали, что на пути этого движения было немало ревизионистов, оппортунистов, ренегатов, попутчиков, откровенных предателей, но не допускали мысли, что это может случиться в нашей партии. В партии, десятки лет находившейся, и не без успеха, у власти, одержавшей немало побед в строительстве социализма и его защите.

26 ноября 2010 года исполнилось 100 лет со дня рождения

Николая Анисимовича Щелокова

, который более 16 лет руководил министерством внутренних дел СССР. Он был сыном своего сложного и противоречивого времени, что не могло отразиться на его мировоззрении и поведении. Но, по свидетельству современников, нет оснований ставить под сомнение преданность этого главы МВД Родине, умение организовать слаженную работу огромного коллектива. В конечном счете министр стал жертвой сложных интриг в высшем советском руководстве, непрекращавшейся после смерти Сталина подковерной борьбы за власть между различными номенклатурными кланами.

Наш собеседник —

Максим Брежнев

, один из авторов книги «Министр Щелоков», написанной им в содружестве с Анатолием Вячеславовичем Науменко, генерал-лейтенантом милиции из МВД Украины, при поддержке Российского совета ветеранов органов внутренних дел и внутренних войск.

—

Максим Александрович, первый вопрос: вы случаем не родственник Леонида Ильича Брежнева?

— Однофамилец.

—

Значит, в написании книги о человеке, близком к генеральному секретарю ЦК КПСС, вы были движимы неродственными чувствами. Тогда чем?

О том, что война является продолжением политики, только иными средствами, говорил еще в начале XIX века Карл Клаузевиц. О том же, что военным нередко приходится не только решать важнейшие вопросы внешней политики, но и исправлять ошибки, политиками допущенные, говорить как-то не очень принято. Так что, хотя генерал-полковник в отставке Владимир Сергеевич Дмитриев и говорит, что его делом было охранять воздушное пространство, но решать политические вопросы ему приходилось не единожды: на воздушных границах Советского Союза, которые он охранял, никогда не было спокойно, и многие инциденты могли привести к очень серьезным международным осложнениям.

А в 1984—1989 годах Владимир Сергеевич служил в должности первого заместителя главнокомандующего Войсками ПВО по противовоздушной обороне государств — участников Варшавского договора. Нужно ли объяснять, что эта должность была не только военной, но и политической?

— Я потомственный артиллерист. Мой отец начал войну командиром батареи полевой артиллерии, закончил командиром полка, а я сам стал полевиком в 1943-м: был орудийным номером, командиром орудия… В конце войны нас, нескольких сержантов, направили в училище в Баку. Тогда было создано много новых училищ ПВО — руководство страны видело в этих войсках важный вид Вооруженных сил, хотя он еще таким даже и не был.

—

И как вам показалась новая служба?

— Не понравилась! Показывают нам технику ПУАЗО — прибор управления артиллерийским зенитным огнем, вокруг этого ящика сидят десять человек, крутят какие-то маховички, что-то кричат… Мы все решили сделать так, чтобы нас не приняли. На экзамене я писал «дважды два — пять», но объявляют приказ, что мы «успешно сдали экзамены и зачислены в училище». Так я стал зенитчиком. Постепенно втянулся в эту службу, понравилась она мне. Окончил училище — оно уже было в Горьком — и был направлен опять в Баку, где на разных должностях прослужил Шлет.

Прошло почти три десятилетия со дня гибели на Дальнем Востоке южнокорейского самолета «Боинг», атакованного в воздушном пространстве СССР истребителем Су-15. Многочисленные публикации, теле- и радиопередачи на эту тему так и не дали ответа на загадки рейса KAL 007. Московский историк Александр Колесник , встретившийся с некоторыми участниками тех событий, и журналист «Красной звезды» Александр Конуков попытались обобщить ставшую достоянием общественности информацию об этом эпизоде последнего этапа холодной войны, ставшем прологом к новым провокациям против СССР. Он проявил, с одной стороны, сохранение Вооруженными силами боеготовности и способности дать ответ на посягательства на советскую державу, а с другой стороны — наметившуюся деградацию системы государственного управления, неспособность машины партийной пропаганды к оперативным и адекватным действиям в чрезвычайной обстановке. Импотенция высшего эшелона власти начинала давать о себе знать. Поэтому победа Войск ПВО обернулась поражением на внешнепропагандистском фронте, уроном международной репутации СССР,

31 августа 1983 года. Пассажирский реактивный самолет «Боинг 747» компании «Кориэн эйрлайнз», следовавший рейсом 007 по маршруту Нью-Йорк — Сеул, совершает посадку на промежуточном аэродроме Анкоридж (Аляска). С опозданием в 40 минут он покидает аэропорт и берет курс на Южную Корею, имея на борту 269 человек. Перед вылетом в самолет почему-то дополнительно загружают около 4 т горючего, которые ему не требовались, следуй он строго по установленному маршруту.

Южнокорейская компания к тому времени уже известна тем, что ее самолеты всегда летают кратчайшим маршрутом в целях экономии горючего. Маршрут R 20, по которому летит «Боинг-747», — самый северный и короткий из пяти маршрутов над северной частью Тихого океана. Он проложен всего в 50 километрах от советского воздушного пространства. Это было довольно легкомысленно, если принимать во внимание опасность болезненной реакции советской стороны на приближение иностранных самолетов к ее военным объектам на Дальнем Востоке в условиях нового витка холодной войны после избрания президентом США Рональда Рейгана. В Москве имеют все основания предполагать, что американцев не могут не интересовать базирование атомных подводных лодок, полигон межконтинентальных баллистических ракет, организация противовоздушной обороны.

Капитан авиалайнера — опытнейший 46-летний пилот, полковник резерва южнокорейских ВВС, налетавший более десяти тысяч часов. Август выдался для него нелегким: пришлось пересечь одиннадцать часовых поясов, налетать 80 часов, почти достигнув предела, допускаемого нормами компании. Но руководство «Кориэн эйрлайнз», чтобы выдержать конкуренцию с американскими и японскими авиакомпаниями, экипажи не щадит. На пределе нормы находится физическое и психологическое состояние и второго пилота, тоже офицера резерва ВВС, и бортинженера.

Через две минуты после взлета из Анкориджа капитан включает автопилот, но не подсоединяет его ни к одной из трех инерционных навигационных систем, которые дают возможность постоянно придерживаться заданного курса. Автопилот ведет рейс KAL-007 на Сеул, но без учета маршрута R 20, предполагающего обход советских запретных зон. На крыльях и фюзеляже самолета горят аэронавигационные огни и предупредительные маяки.

В воскресенье 18 августа 1991 года вице-президент СССР Геннадий Янаев подписал указ, в соответствии с которым он стал и.о. главы государства в связи «с невозможностью по состоянию здоровья» исполнения М.С. Горбачевым своих обязанностей президента. Утром 19 августа государственные телевидение и радио сообщили об этом населению. Стало также известно, что «в отдельных местностях СССР» вводится чрезвычайное положение на срок 6 месяцев и в Москве образован Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР «в целях управления страной и эффективного осуществления режима чрезвычайного положения». В столицу по решению министра обороны вошла бронетехника.

Объявление о «болезни Горбачева» фактически отменяло намеченную на 20 августа церемонию подписания договора о Союзе суверенных государств (ожидалось, что новый Союзный договор подпишут Белоруссия, Казахстан, РСФСР, Таджикистан и Узбекистан, а осенью к ним присоединятся Азербайджан, Киргизия, Украина и Туркмения). Возможно, члены ГКЧП искренне хотели предотвратить, как они считали, общенациональную катастрофу, к которой вело, по их мнению, создание «обновленного» Союза, но вольно или невольно начавшиеся события только ускорили распад великой державы на одной шестой земной суши.

Три дня правления ГКЧП (19—21 августа 1991 года) показали стране бездарность и безволие правящей верхушки СССР и окончательно дискредитировали высшую государственную власть. Вице-президент, премьер-министр, руководители силовых ведомств, секретари ЦК Компартии оказались, к удивлению всего мира, неспособными управлять государством в экстремальных условиях, возникновению которых они сами во многом способствовали. Население воочию увидело поразительную беспомощность тех, кто управлял ядерной супердержавой. Что, кроме горечи и стыда за великую страну, могла вызвать, к примеру, пресс-конференция и.о. президента, косноязычного, с трясущимися руками. Такая власть была неизбежно обречена на поражение и свержение…

Чем глубже современные исследователи проникают в скрытые механизмы тех августовских событий, тем больше вопросов у них появляется. Мало помогают и ставшие доступными материалы следствия по делу ГКЧП, беседы с непосредственными участниками тех событий. Да и фигур на «шахматной доске» оказалось, как постепенно выясняется, значительно больше, чем представлялось поначалу.

В ходе журналистских расследований вместо треугольника ГКЧП — Горбачев со товарищи — российские «демократы» все отчетливее проявлялся многогранник. Выясняется, что СМИ в своих материалах об августовских событиях уже два десятилетия представляют общественности, выражаясь шахматными терминами, «пешек», «коней» и в лучшем случае «слонов», а многие «тяжелые фигуры» до сих пор остаются за кадром. Установить их поименно, документировав свои выводы соответствующими «уликами», журналисты и историки, к сожалению, пока не смогли. Как говорится, «подозреваемые» намечены, но называть их преждевременно…

Наш собеседник —

Сергей Алексеевич Гончаров

, служивший с 1978 по 1993 год в спецподразделении КГБ СССР «Альфа».

—

Что знало заранее о начинающихся в августе 91-го событиях командование легендарной «Альфы»?

— Ничего. Но после того как Ельцин был избран председателем Верховного Совета России, обстановка стала непонятной: она нагнеталась, нас начали дергать боевыми усилениями, тревогами. Мы почувствовали: в стране что-то назревает.

— Раньше такие усиления бывали?

— Это входило в практику «Альфы» в случае особых «ЧП». В то время каких-то ощущаемых «ЧП» не было, но подразделение постоянно поднимали по боевой тревоге, и практически весь личный состав постоянно находился на месте.

Представлять нашим читателям министра обороны СССР 1987— 1991 годов нет смысла: биография Маршала Советского Союза

Дмитрия Тимофеевича Язова

достаточно известна не только по статьям в энциклопедиях, но и подробно изложена в книге «Удары судьбы», написанной им в 1999 году. По просьбе «Красной звезды» Дмитрий Тимофеевич не раз выступал на страницах главной военной газеты России и отвечал на вопросы, интересующие очень многих, о Родине, Вооруженных силах и о себе самом.

—

Вопрос, который обычно задают фронтовикам: какой из дней Великой Отечественной войны оказался для вас самым памятным?

— Как и для всех, конечно, День Победы. И еще — первый день пребывания на фронте. Когда мы прибыли на фронт, нас сразу завели в лес — и перед нашими глазами расстреляли за трусость одного офицера. Вот таким оказался тот памятный день…

— Когда вы познакомились с Михаилом Сергеевичем Горбачевым?

— Да какое там знакомство… В 1985 году Сергей Леонидович Соколов проводил на полигоне в Белоруссии учение и сбор командного состава. Министр представлял всех командующих — в том числе и меня как командующего войсками Дальневосточного военного округа. Потом Горбачев был на Дальнем Востоке. Я ему докладывал о положении дел в округе, сопровождал его на авиационном заводе, заводе атомных подводных лодок, он был в одном из полков 270-й дивизии. По-моему, полк, которым тогда командовал подполковник Анатолий Ушаков — затем он стал генералом, заместителем начальника штаба Ленинградского округа, — ему понравился.

Биографию генерала армии

Владимира Александровича Крючкова

можно найти в любой энциклопедии, в автобиографическом двухтомнике «Личное дело», знакомом многим нашим читателям. И при встрече мы попросили этого известного государственного и общественного деятеля, руководителя советской разведки в 1974—1988 годах, председателя КГБ СССР в 1988—1991 годах ответить на ряд вопросов, интересующих людей, не равнодушных к судьбе нашего Отечества.

—

Когда вы познакомились с Юрием Владимировичем Андроповым? Каково было ваше первое о нем впечатление?

— Первая моя встреча с Юрием Владимировичем произошла в 1955 году в Москве, когда он пригласил меня к себе как будущего сотрудника нашего посольства в Венгрии. Потом — уже в Будапеште, куда я прибыл на работу в октябре того же года. С тех пор 29 с лишним лет мы были вместе — ближе или дальше… Первые впечатления у меня были очень сильные. Сразу чувствовалось, что это человек с большим пытливым умом, огромным интеллектом. По поводу одной шутки он сильно рассмеялся, и я подумал, что так могут смеяться только искренние люди, чистые душой. По тому, как он интересовался моей семьей, я понял, что он еще и заботливый человек. Когда же по ходу нашей беседы он поговорил с кем-то по телефону, то я почувствовал, что это человек масштаба не только Венгрии… Мне повезло, что моя судьба оказалась надолго связана с Юрием Владимировичем.

—

Какие качества вы назовете главными в его характере?

— Он полностью отдавал себя делу, работе, и других забот у него, казалось, не было. Не знаю, уделял ли он какое-то внимание своей семье… Он мог часами беседовать с товарищами, умел слушать, задавал вопросы, уточнял, сам наполняясь багажом знаний, и давал тому, с кем вел беседу, ориентиры того, чем следует заниматься. Это был человек очень широкой эрудиции. Случалось, что какой-нибудь специалист по тому или иному вопросу пытался подчеркнуть, что он здесь стоит выше, чем Андропов. Но Юрий Владимирович умел удивительно обозначать вопросы, которые углубляли тему и порой высвечивали, что на самом деле стоил его собеседник… Его подход даже к проблеме, которую он не знал, был настолько интересен, глубок и разносторонен, что люди понимали, что имеют дело с неординарным человеком. К тому же он всегда был сдержан, вежлив и тактичен. Не помню, чтобы он кого-то оскорбил, унизил. Правда, иногда он выходил из себя, но не по отношению к тому, с кем разговаривал, а по какой-то проблеме — и тут-то он давал волю своему красноречию. Он говорил: «Ну что ж, слов нормальных не хватает, перехожу на другой лексикон!»

Валентин Иванович Варенников с 1989 года занимал должность главнокомандующего Сухопутными войсками

—

заместителя министра обороны СССР. В 1994 году единственным из обвиняемых по делу ГКЧП отказался принять амнистию, предстал перед судом и был оправдан за отсутствием состава преступления, в связи с тем, что он выполнял приказ вышестоящего начальника. Ушел из жизни 6 мая 2009 года.

В августе 1991 года произошло событие, которое могло предотвратить величайшую геополитическую катастрофу XX века — распад Союза ССР. Но история, к сожалению, распорядилась иначе, и наш народ был ввергнут в пучину страданий. В результате насильственного разлома Советского Союза наш народ понес неисчислимые бедствия. За пределами России остались десятки миллионов этнических россиян. Но самое главное — разорваны все артерии, связывающие нашу огромную державу, созданную еще монархами, а не только советской властью.

Глубокая экономическая интеграция, кровная связь всех народов, классическое сплетение культур, науки, искусства, образования, спорта — все это разрублено. Великая империя, огромная надежная семья народов, которая отстояла не только свою честь и независимость в годы Великой Отечественной войны, но и обеспечила сказочные темпы развития до и после войны, в одночасье исчезла.

«Козлом отпущения» за развал СССР сделаны ныне в глазах общественного мнения члены Государственного комитета по чрезвычайному положению (приснопамятный ГКЧП), который был создан в ночь с 18 на 19 августа и просуществовал всего трое суток, пытаясь хоть как-то не допустить разрушения великой страны. Общественности навязывается мнение о том, что после выступления ГКЧП другого пути не было, как «Беловежье». Мол, уже Советский Союз спасти было невозможно.

Это неправда. Другой путь был. Это показывает новейшая российская история. Владимир Владимирович Путин, приняв страну в страшном катастрофическом состоянии, когда ничто не существовало в рамках закона, смог решительно приостановить падение и разрушение страны. К 2000 году существовали уже почти самостоятельно, хотя и считались субъектами России, целые регионы, шли разговоры о создании Уральской республики, Сибирской республики, Дальневосточной республики. Обстановка была в целом значительно тяжелее, чем в 1991 году. Но мужественный, умный и твердый поступок нового главы государства позволил выхватить страну из бездны. Он не дал ей развалиться. Нынешний глава российского государства спас Россию. И мы должны, обязаны это честно признать.