Лихие погони, перестрелки, чудесные побеги, бесстрашные подпольщики и со вкусом описанное «разложение» офицерства в кабаках белогвардейской Одессы… И над всем витает тень таинственного «7+2» — неуловимого и хладнокровного агента красных в белогвардейской контрразведке.
«Кино-роман» Н. Борисова «Укразия» не только лег в основу одного из самых успешных фильмов 1920-х гг. — впервые в советской литературе автор создал запоминающийся образ «своего среди чужих», Штирлица времен Гражданской войны.
В 1937 году Н. Борисов был расстрелян, кинофильм «Укразия» запретили к показу, а книги писателя на долгие десятилетия исчезли из магазинов и библиотек.
Книга публикуется по изд.: Волокружна державна лгто-друкарня, 1924 с исправлением ряда опечаток и некоторых устаревших особенностей орфографии и пунктуации.
Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.
Пролог
Глава I. Злоключения мистера Дройда
Выселенный из первоклассной гостиницы на шестой чердачный этаж, журналист Дройд страдал.
Зима острым холодом проникала в щели разбитых стекол. Паровое отопление не действовало. «Буржуйке» он скормил весь паркет и теперь кутался в свое некогда шикарное пальто с оторванными боковыми карманами от частого засовывания туда мерзлых рук.
Просвистал типерери
[1]
.
Не помогает. Хочется есть. Засунув руки в карманы, Дройд сумрачно вышел из комнаты. Его силуэт поглотил длинный, грязный, загруженный чемоданами, дровами и всякой рухлядью коридор. Постучал в забитую войлоком дверь.
— Жарь, без стуку!..
Глава II. Ераплант
Лирика… Густые купола деревьев, стог сена, квадраты сжатых полос, грязные улицы с беленькими хатами, ставни с вырезанными сердечками…
Пыль… Крик детворы…
А вверху над всем рокот аэроплана…
Ветер свистел в уши и бил в глаза, Дройд жмурился.
Аппарат стал давать перебои… Лисевицкий выключил мотор и начал планировать, описывая спираль, над селом… Детвора, подняв крик, бросилась бежать по дороге… Пыль… Пыль… и топот сверкающих пяток…
Глава III. Организованное знакомство с белыми
Вернулись к самолету. Лисевицкий устало присел, развернул карту и стал рассматривать. Дройд посасывал трубку.
— Где мы находимся? Плиз.
— А черт его знает, где.
Встал, швырнул карту в аппарат, потянулся, снял кожаную тужурку, срезал погоны, вынул свои документы и тщательно спрятал в самолет.
— У вас документы большевистские?
Глава IV. Колокольня святого великомученика Дройда
Борьба… Шум…
Окошко на посту № 2 распахнулось. Молнией выскочили Дройд, партизан и Лисевицкий и помчались по огородам.
Показавшийся на крыльце дежурный офицер «привел в чувство часовых». Загремели выстрелы вслед бегущим. Два офицера выскочили из штаба, к ним присоединились озлобленные часовые и еще один из спавших казаков.
Улицу оживила стрельба… Лихорадочные выстрелы хлестали воздух.
Пули чмокали то около ног Дройда, то просвистывали мимо.
Глава V. Неорганизованное знакомство мистера Дройда с партизанами
Свист в ушах.
Мелькание деревьев, позади пыль, впереди лес. Внизу гладкое шоссе. Полным ходом мчал автомобиль к аэроплану.
Из-за поворота появилась деревенская свадьба: цветы, ленты, яркие плахты, статные чернобровые парубки. Свадьба мчалась под неумолкаемые визги гармоники.
Задорные лица песней хлестали воздух.
Часть первая 7 + 2
Глава XI. Рады стараться
Красные перестали отступать. Группа войск под командою Якира билась в тылу белых. Шли бои.
Отряд Галайды метался по белому фронту.
Лихие набеги, рубка… Тачанки поспевали всюду, были неуловимыми. Тачанки несли с собой ужас и смерть штабам белых.
В последние дни счастье изменило Галайде, и он сам с партизанами, после сильной схватки, был захвачен в плен. Часть отряда ушла, пробив дорогу.
Пленных партизан, под конвоем волчьей сотни князя Ахвледиани, отправили в Одессу, где улицы пестрили разодетой элегантной публикой и офицерами.
Глава XII Первая записка за подписью «7 + 2»
Через окна явки была видна паперть с толпящимися нищими. Высоко в небо врезался крест, в вечернем небе казавшийся черным. Иногда через окошко врывалось пение, и тогда досада мелькала в глазах сидящей около стола пятерки.
— Сегодня будет день доклада о проделанной работе.
Председатель Ярославцев, пожилой рабочий, с мягкими волосами, приветливо кивнув головой Кате и Макарову, продолжал:
— Итак, товарищи, на повестке стоит: доклады по работе и текущие дела. Докладывать кратко.
Железнодорожный техник Рубин, немного вспыхнув, коротко сказал:
Глава XIII. Белые платки
Церковная служба близилась к концу. Истово и набожно крестился староста после каждой проданной свечки, покупаемой то богомольной старушкой, съедающей заживо свою бессловесную прислугу, то положительным, с осанистой бородкой купчиком, членом союза истинно русских людей, то чиновником с Владимиром в петличке, с плешивой головой, то коллежским регистратором, желающим выслужиться перед начальством. Дьякон махал кадилом и иногда, воздев руку с орарем, в промежутках ронял свое отрывистое:
— Господу помолимся!
Здесь, в затхлых стенах, проеденных ржавчиной и сыростью, отживал свои последние дня старый мир, а на улице, в крови, в нетерпении, захлебываясь темпом жизни, бился мир новый.
Громадный дом всеми своими восьмьюдесятью четырьмя глазами уперся, тяжело вздыхая, в заложившего руки в карманы молодца с распахнутым воротом, в сбитой набекрень шапке, читавшего внимательно афишу.
Автомобиль, пыхтя, мчался, отравляя скверным бензином улицу.
Глава XIV. Ожерелье белых
Вечер…
В центре уже зажглось электричество и кипела полным темпом жизнь. Сверкали валюта, бриллианты, текло золото и лилось вино.
Там, в кафе, ресторанах, подвалах решалась жизнь десятков тысяч людей, там запродавались в рабство иностранному капиталу сотни тысяч людей.
А около фонарного столба, против Новосельской, 101, стояли четкие фигуры двух офицеров. Фельдфебель суетился, махал веревкой, выбирая поудобнее фонарь…
Нашел…
Глава XV. Случайности, которые могут быть при бегстве коммунистов
Здание знаменитой контр-разведки было раньше обыкновенной гостиницей. Теперь здесь была контрразведка.
Часовой маячил у ворот и думал горькую думу о проданной чести.
Всей душой ненавидел каждого офицера, входившего во двор, а еще более ненавидел ротмистра Энгера и капитана Иванова. Ненавидел той жуткой ненавистью, которая всегда вызывает мысль о расплате.
И, когда в ворота белые вводили новые жертвы, в его глазах вспыхивало неутолимое желание садануть штыком ротмистра или прикладом обрушиться на голову вечно улыбающегося мягкого капитана.
Так хотелось бы крикнуть:
