В сотый раз, а может быть и в тысячный, он шел через лесок, разделяющий микрорайоны. Та же дорожка привычно петляла меж корней. Тот же потрескавшийся бетон вспыхивал отполированным годами гравием, отражая желтизну фонарей. Те же странные березы склонялись к прохожим, хвалясь черными стволами.

В сотый раз, а может быть и в тысячный, он задумался над необычностью старых деревьев: вместо привычной белизны с темными черточками-крапинами, стволы темны и иссечены сероватыми шрамами. Только знакомая форма пожелтевших листьев выдавала в громадных растениях березы.

В сотый раз, а может быть и в тысячный, темный лес встретил сыростью и редкой осенней травой, но впервые — вдруг, на тридцать седьмом году жизни — возникло подзабытое чувство страха.

Никогда Алексей не считал себя трусом. Много раз ходил ночью по парку. Ноги привычно топали в сторону дома, в голове проносились бесполезные, что греха таить, часто нетрезвые мысли, но страх… страха не было никогда.

Предсказуемо оборвалась линия фонарей — впереди неосвещенная часть лесопарка. Черные березы словно растворились в мареве, оставив парить в воздухе едва различимые черточки.

Глаза открылись легко. Как в детстве, в утро дня рождения. Словно опять маленький, светловолосый Алешка не мог заснуть накануне, отлеживая бока в ожидании праздника, и вот разгорелся рассвет — пора вставать! Пора бежать поднимать маму — одинокую, всегда чуточку грустную, всю жизнь посвятившую воспитанию единственного сына. Пора радостно носиться по шершавому ковру. Шелестеть конфетами. Трещать заводными подарками!

«Придет же в голову», — улыбнулся Алексей, поднимаясь на ноги. Интуитивно попытался отряхнуть грязь, но красный спортивный костюм совершенно чист. Боли нет. Память в норме. Только странное ощущение вернувшегося детства. Чудно, но не плакать же из-за хорошего настроения!

Вокруг все тот же лес. Вроде бы знакомый… Утро уже полностью владело миром, играясь красноватым солнцем. Березы словно переоделись в классику и красовались черными рубцами на белоснежных стволах. Бесцветная от рождения, бетонная дорожка теперь сверкала цветастыми камнями. Птицы, забыв о времени года, щебетали утру.

Медно-рыжий бельчонок выглянул из-за ствола ели, пуговки глаз сверкнули любопытством, и, ловко орудуя коготками, зверек вознесся к макушке. Даже трава, еще вчера жухлая и пожелтевшая, сейчас выпрямилась и зазеленела под лучами доброго светила.

«Странно все это!», — пожал плечами Алексей, но продолжил путь, — «Главное домой. Спрятаться, скрыться, отоспаться. Поболтать ни о чем с матерью. Забраться под одеяло. Включить тихую музыку и забыться сном…».

Вместо тополей шуршали листвой вековые дубы. Вместо девятиэтажки высился кирпичный коттедж. Большой, размашистый, угловатый — именно таким всегда представлялся Волне «его дворец» в поддатых мечтах. Бронзовые пики ограды поднимались в небо, доставая кроны деревьев-великанов, а бархатный хмель, рдея осенними трилистниками, оплетал их. Дорожка вбежала в ворота, и они, скрипнув, отворились.

— Красиво…

— О чем мечтал, то и получи! — ухмыльнулся Макс.

— Ты о чем? Кто мечтал? Я… я, что, в Раю?

— Кому Рай, кому не совсем, но в целом, поверь, здесь совсем неплохо.

Бесцеремонное солнце вторглось в маленькую комнату. Рустам желал продолжить сон: отбивался от света одеялом, накрывался подушкой, но светило настырно лезло на кровать, вытаскивая из забвения. «Что мешало вечером задернуть шторы?» — злился на себя молодой мужчина. Пришлось выползать из сладкой дремы. Выныривать в страшную действительность.

А здесь, в реальности, беда. Горе! Сегодня хоронят лучшего друга Рустама — Алексея. Бесшабашного, веселого, никогда не взрослеющего Волну, убитого безвестными отморозками.

С раннего детства дружила компания. Худощавый Алексей, с вечной улыбкой и «талантом влезать в неприятности». Скуластый Рустам — невысокий, задумчивый, излишне осторожный и склонный всегда доискиваться потаенных смыслов. Третий товарищ — умный, бездумно смелый и решительный, светловолосый Антип. Антип — ненастоящее имя, это прозвище, сокращение от «Анти-поэт»: парень с детства сочинял пошлые стишки, рифмуя то, что рифмовать бы ни стоило. Обожал пословицы, но никогда не мог запомнить их до конца, поэтому часто заканчивал, а зачастую и начинал фразы отсебятиной. Получалось глупо, но весело.

Детские приключения заводили друзей то на стройку, то в чащу далекого леса, то в холод и мрак непролазных болот. Из неприятностей выбирались сообща, невзгоды преодолевали легко, пока не пришло время повзрослеть…

Девяностые занесли Антипа в криминальную среду. В образованной им группировке, поэтично прозванной Роем, Рустам и Волна не прижились. Товарищи отдалились, видится стали редко. Прервалась и дружба Алексея с Рустамом — попытки семейной жизни на время разнесли по «ячейкам общества». Поиски домашнего счастья не увенчались успехом, и два тридцатипятилетних лба снова оказались во дворе на лавочке в компании пива и друг друга.

Антип еще не проспался от вчерашних возлияний. Мутный взгляд, стойкий перегар, хриплый, дребезжащий голос. Он медленно, тягуче, спотыкаясь на твердых согласных, произнес, указывая на грязный бокал:

— Плесни-кка кконьячкку.

Рустам недовольно пожал плечами, но бокал поднял, брезгливо заглянув внутрь.

— Давай, а тто в стакккане блохха на аркане.

— Кто? — Рустам испуганно отбросил бокал, но толстое стекло не разбилось, а лишь мерзко звякнуло, встретившись с полом, — Ну, тебя с твоими шутками. Какая еще блоха…

Комната Антипа — образец безвкусицы. Бандитские деньги раскинулись по стенам вульгарной позолотой, встали по углам громоздкими вазами, загудели мощными колонками аудиосистемы. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь зеленую ткань портьер, наполняло спальню тусклым светом стоячего болота. Шарики пыли лениво перекатывались по дорогому паркету; порывы ветра, изредка врывающиеся в окно, добрасывали их до мятого шелка простыней.

Рустам расположился в глубине огромного кресла. Обхватил руками колени, закрыл глаза и погрузился, утонул в думах. Лишь иногда передергивались мышцы лица, выдавая присутствие жизни.

Ужасные мысли роились в голове. Случившееся казалось злой шуткой: события нахлынули мощным потоком, и невольно возникли мысли о галлюцинациях, сумасшествии. Рустам готов был кричать, рыдать и сдаваться врачам, только бы отыскать объяснение своим видениям…

Страшно. В первую очередь за себя. За здоровье. За психику. Если произошедшее правда — ужас! Если мозгом овладела болезнь — кошмар! Небогатый выбор, мерзкий, и от этого еще более пугающий.

«Это сказка, мистика, колдовство! В мире много необъяснимого. Так бывает» — оправдывалась фантазия.

Старое кладбище пряталось в тени деревьев. Листва обильно падала, но дворники старательно шаркали метлами по дорожкам, оставляя лишь надгробья желтыми от осеннего стриптиза берез. Рустам привычно подошел к могиле Алексея и разгреб листья.

— Твою-то!.. — испуганно вскрикнул Антип.

Глиняный холм покрывали буквы. Небольшие, но яркие символы множеством крошечных зеркал отражали солнце. Каждый сантиметр блестел информацией; каждое слово, цепляясь за следующее, выдавало путанную инструкцию: фото, Херсон, церкви, возможно, потребуется съездить и в другие места. Ясно, что написанное очень важно для Волны, но ясно и то, что он не до конца уверен в правильности выбора пути. Многое планировалось выяснить во время путешествия.

Недоверчивый Антип ткнул пальцем в одну из букв. Жидкий металл колыхнулся, но границ символа не покинул, а холод вещества заставил отдернуть руку. Мог ли кто-то подшутить? Нет ли здесь розыгрыша? Анти-поэт пытался найти разумное объяснение: кто-то пришел, проследил за Рустамом, и теперь посмеивается из-за угла? Не подходит! На похоронах больше никто не видел злополучный «Привет», хотя стояли рядом. Выходит, это что-то предназначенное только для них?

Что за металл? Ртуть? Нет, ртуть не стала бы спокойно лежать — утекла бы со склона. Других «жидких» металлов он не знает. Антип потер виски, пытаясь собрать мысли. Опьянение моментально испарилось, появилась головная боль. Выход один — поверить в «потусторонность» явления, признать, что происходит что-то мистическое.

Заходящее солнце отражалось в окнах медленно текущих авто. Засыпающие лучи лениво перешагивали с блестящих машин на витражи вокзала, но светило все дальше валилось за дома, и разумная автоматика раскрасила фасад электричеством. Холод возвестил о наступлении субботнего октябрьского вечера.

В кассах многолюдно. Очереди тянулись от входа до окошек через весь зал. Мягкий южнорусский говор наполнял помещение хором утомленных голосов. Приглушенное освещение вызывало желание спать. Сесть в поезд, заснуть под мерный стук колес и выспаться, не думая ни о чем.

Заняли очередь. Усталость вынуждала зевать, и сон пеленою затмевал взор, размазывая людей и кассы. Что-то слегка покалывало в груди Рустама, не давая уснуть окончательно, но реальность обрела мутные границы. Где-то в стороне бухтели пассажиры. Где-то вдалеке светились окошки… Где-то рядом упал Антип!

Грохот тела заставил резко обернуться, разгоняя сон. На мраморе пола мирно посапывал приятель: лицо искривлено в идиотской улыбке, руки собраны под головой; очередь колыхнулась, расступилась, гневно бормотнула что-то про сумасшедших, но через мгновение все забыли про упавшего человека.

Рустам, чертыхаясь, поднял бесчувственного друга. С трудом, волоком, дотащил до зала ожиданий. Несколько тычков прогнали сон, и Антип забурчал извинения. В кассы вернулись расстроенными и нервными. Несколько корявых «вас тут не стояло» бандит погасил одним взглядом, и люди пропустили парней обратно в очередь.

Несколько часов ожидания. Сотни минут тяжелых размышлений. Последний шанс отказаться, плюнуть на все и вернуться домой.

Антип не привык отступать. Не для того тащился в Москву, чтобы, послушав бредни странного дядьки, развернуться обратно. Обещал помочь — поможет! Необходимо рискнуть — рискнет! Только как же сложно и противно осознавать, что находишься под наблюдением. Мерзко и тяжело бездействовать, понимая, что каждый твой шаг известен преследователям. Горько и удручающе делать вид, что ждешь кого-то, когда никто не придет.

Зато легко и просто не раскрыть врагу план, когда никакого плана нет! Именно так и решили — безмолвно, переглядом — не обсуждать ничего до трех часов ночи. На всякий случай, ведь вокруг полно народу. Кто из них невинный пассажир, а кто соглядатай?

Вялые стрелки часов перекатывались с минуты на минуту. Рустам дремал, устроившись в пластике кресла, словно нет опасности, словно нет вокруг шпионов. Антип нервничал. Закаленный враждебной улицей, бандит всегда готов к драке. Согласен рисковать, если понадобится, жизнью, склонен пожертвовать всем, чтобы помочь другу, но как же он ненавидит ждать! Пустая трата времени. Выброшенные в никуда мгновения жизни…

Вязкие минуты ползли к трем. Оставалось полчаса. Четверть. Чем меньше времени, тем медленнее шелестят часовые колеса. Пять минут! Хочется отсчитывать про себя секунды, подгоняя время. Четыре! Ну же, часы, шевелитесь, шевелитесь… Три! Надо будить Рустама, надо быть готовым. Две! Вставай же, соня. Нам скоро… Одна! Уже две пары глаз пристально подталкивают стрелки…

Железнодорожные пути, в изобилии разбросанные у вокзала, постепенно слились — маневровые стрелки превратили клубок рельсов в две привычные колеи. Одинокий электровоз спешит по своим делам. В кабине, кроме машиниста, Антип, устроившийся на старом пивном ящике, и Рустам, дремлющий на откидном сидении.

Договорились быстро. Пара слов, пара купюр, и машинист спрятал деньги в карман, кивнул в сторону кабины, и вот, приятели трясутся в чреве локомотива. Несутся в сторону Рассудова.

— Везучий татарин, в любой обстановке готов спать! — хмыкнул Анти-поэт.

— Русский в кассах выспался! — сквозь дрему проговорил Рустам, не открывая глаз.

— Слишком часто останавливаемся, — беспокойно произнес Антип и обратился к машинисту, — Долго еще?

Электровоз набрал скорость. Столбы за окном все быстрее проносились мимо, ухая испуганными совами. Непрерывная полоса фонарей горела на зеркальной поверхности рельсов, вспыхивая на стыках более яркими огоньками. Локомотив уверенно несся к поставленной цели.

Антип успокоился. Скорость уняла нервы, задержки остались позади, задача стала казаться выполнимой. Рустам, урча, потягивался в углу кабины; широко зевал.

— Темень-то какая, — пробормотал Анти-поэт.

— Так ночь, вроде.

— Который час?

— Что происходит? — Ждан схватил Михаила за руку.

— Дом окружен, — доложил запыхавшийся Белый, — Стража стоит по периметру, но на территорию не входит. Палачей не видно. Ребята вооружены и готовы к бою…

— Когда подойдут остальные?

— Должны скоро быть, но как им прорваться к нам — пока не знаю. Стража перекрыла все проходы. На Площади объявили, что мы предатели и восстали против законной власти. «Против Добра и Справедливости!»

— ПРОТОЗА́НЩИКИ БЛЯДЕ́ЮТ!

2

— гневно прорычал Ждан, отрываясь от Михаила.

Алексей внимательно следил за экраном. Ничего нового, только серые облака переродились в мутные тучи, подсвеченные робким, осенним утром. «Плыли по небу тучки…» — вспомнился Волне Маяковский — «Тучек четыре штучки…». Черные клубы, предвещающие дождь, перекатывались, кипели. Редкие лоскутки неба, блеснув на мгновение лазурью, зашивались тяжелым войлоком ливневых облаков. Никаких других движений, никаких иных ракурсов, словно камера упала на землю, застыв объективом вверх.

Волна грустил. Если и удастся перехватить Рустама и Антипа в Предбаннике, если получится провести в Дом… Что дальше? Сколько казаки смогут удерживать оборону? Пару дней. А потом?

Почему-то вспомнилась блондинка с Площади. Уже который раз, оставаясь наедине с собой, Волна поневоле представлял себе девушку. Что-то в ней было такое простое, но вместе с тем притягательное, что не давало забыть красотку. Та искусственная любовь, против которой, в числе прочего, сражаются сейчас его новые приятели, тут явно не у дел — блондинки нет рядом. Он не видел ее с тех пор, но фантазия вновь и вновь рисовала приятный, загорелый образ. Алексей не рассказывал друзьям о девушке. Зачем? До того ли сейчас? Нет уж, пусть остается приятным воспоминанием. Красивой, несбыточной мечтой.

Входную дверь затянуло легким туманом. Туман превратился в дым. Дым в непроницаемую мглу. Родился силуэт палача. Сверкая серебром, он вытянул руки, готовясь отразить нападение. Казаки закрыли Волну — их дубины легко взлетели к плечам, прицеливаясь для точного удара.

— Стойте! — громко выкрикнул Алексей, — Давайте послушаем…

— Вот уж не знаю, благодарить тебя, что скинул меня с поезда или злиться за поломанную ногу, — бурчал Антип, пытаясь привязать ремнем палку к искалеченной ноге.

— Можно подумать, я не пострадал, — Рустам валялся на холодной земле, не предпринимая попыток самолечения, — У меня и нога, и рука, наверное, сломаны. Не говоря уже про ребра.

С тех пор как Рустам выпрыгнул из локомотива, прихватив с собой Анти-поэта, сил хватило доползти до леса и свалиться на мягкий мох. Спрятаться за облезлыми кустами и затаиться. Страшные тени исчезли вместе с электровозом, и палач больше не появлялся.

— Зачем бил-то меня? — ухмыльнулся Антип.

— Ну… времени не было объяснять, что решил прыгать, а ты мог начать спорить.

— Господа, надо перехватить старика! — Михаил вскочил на ноги, требуя немедленных действий.

— О, нет! Нет, нет, нет! Опять к ней? — захныкал Макс.

— Ага, — улыбнулся Ждан, обнимая гида за плечо, — К ней, родимый, к ней!

Коварный лес в клочья разорвал одежду. Усталые беглецы присели на упавшую березу, тяжело дыша после многокилометрового кросса. Рустам перебирал в голове произошедшие события, и чем больше думал, вспоминал, тем сильнее пугался. Истинный исчез, старик убит, вся армия стражи гонится за ними. Как тут спастись? Как выполнить поручение? Их не видно — это успокаивает, но люди вокруг гибнут! И гибнут из-за них… а они и себя-то защитить не в состоянии.

За окном старого «Рено» мелькали деревья. Некоторые почти голые, готовые принять наступающую зиму, но кое-кто еще хорохорился, модничал, покрытый разноцветной листвой. Отказывались, щеголи, публично раздеваться, с недоверием косясь на соседствующих нудистов.

Скуластое лицо Рустама, покрытое слоем пыли, возвышалось над рулем. Белесая щетина Антипа, клочковато выступившая на впалых щеках, говорила об утомлении последних часов. Тем не менее, пальцы уверенно ковырялись в кнопках мобильного телефона.

— Никак не могу прийти в себя! — возмущался Рустам, — Как ты мог отобрать у людей машину, телефон, одежду? Они-то в чем виноваты? Теперь стоят в лесу, в нашем рванье.

— Да, да, да, — бандит сделал вид, что соглашается, продолжая разбираться с аппаратом.

— Мы же… мы же клятву давали!

Заговорщики молча следили за экраном. Переживания отражались на измученных лицах, но ни один звук не слетал с губ. Лишь глаза испуганно расширились, когда путешественники нырнули в черное облако, и вздохи облегчения разнеслись по комнате, когда они, выпрыгнув из машины, скрылись в лесу. Что происходило в пламени, да и самого пламени, протозанщики не видели — это была иллюзия для Оловянного Мира.

Михаил сидел отдельно, задумчиво опустив голову на ладони. Ждан неторопливо подошел к другу, и огромная ручища нежно прикоснулась к плечу.

— Боишься? Все мы переживаем.

— Это, да, — неохотно признал Белый, — Только тут еще одно… Стыдно признаться, но учился я не очень-то хорошо. Историю помню плохо…

— Это все уже поняли. К чему ты об этом снова?

В доме Волны по-прежнему тишина. Все заговорщики на месте, но разговор не клеится. Алексей всматривается в происходящее на экране, а друзья разбрелись по комнате, погруженные в тяжелые мысли.

Бездействие палачей нервирует. Тишина страшит. Прямое столкновение опасно, но оно помогло бы догадаться о намерениях врага. Отступить Савриил не мог — значит затаился на время, подготавливая новые козни. Но какие? Андрей высказал мысль, что для отвлечения внимания от Меди, враг устроит провокации в Олове: реки неожиданно могут выйти из берегов, океаны броситься на сушу, вулканы ожить и, сотрясая землю, излиться огнем. Олово, погруженное в хаос катастрофы, потребует вмешательства «Олимпа». Незамеченная, стража войдет в дом Волны и перебьет бунтовщиков.

Если мысль Андрея верна, то устройством катастрофы займется Израдец — именно в руках демона оловянные ненастья. Это знает Савриил, это известно бунтовщикам, но об этом прекрасно осведомлен и «Олимп». Выходит, чтобы воплотить данный план, Израдец должен открыто выступить против «Олимпа», что кажется невероятным. Самоубийственным для Большого Ничто.

— оспаривал сам себя Андрей, —

Площадь гудела народом. Послушная масса, отвлеченная от счастья минутами грусти и скорби. Снова казнь. Снова виноватый. И что не существуется людям спокойно? Чего не хватает? Все же хорошо. Кругом красота! Кругом любовь! Толпа понимает, что счастье вернется, стоит лишь закончиться казни, стоит лишь пережить момент дурацкой действительности.

Возникла ненависть к преступнику. Ненависть… странное, неположенное чувство в Медном Мире. Не по правилам, не по закону, но ощущение родилось, и ничто не в состоянии его остановить. Рокот недовольства перерос в крик, когда на помост вывели Ждана. Стража выстроилась, признавая в Андрее начальника. На сей раз окружили и периметр площади. Большая группа осталась сторожить дорожку к саду Волны.

Экзекутор взошел на эшафот. Великан, понурив голову, поднялся следом.

После дежурных фраз рука Андрея опустилась на затылок Ждану — великан стоял на коленях с взором, опущенным вниз. Толпа смолкла, ожидая привычных криков боли и ужаса, но вместо этого богатырь поднял голову, улыбка сверкнула на мужественном лице, и он начал говорить! Забасил могучим голосом, усиленным и переведенным стараниями серебристого экзекутора.

— Ну, почему… почему все несут мне апельсины? — пробурчал Алексей, известный друзьям под детским прозвищем Волна.

— Не знал, чего принести, — растерянно пожал плечами Рустам, — Извини…

— Мяса! Я хочу мяса!

— Как мама? — поинтересовался приятель.

— Странно… Словно и не было… А то, что было… — Волна запутался в словах и счел за лучшее смолкнуть.

— Знакомьтесь, это Сергей Ростиславович, — Антип указал Рустаму и Волне на представительного седого мужчину.

— Кто? — недовольно буркнул Алексей.

— Сергей Ростиславович, — повторил бандит, — Он… э… психиатр из зеленоградского диспансера.

— Кто?!! — теперь уже вместе вскрикнули Волна и Рустам.

— Психиатр, — спокойно продолжил Антип, — У меня к Сергею Ростиславовичу всего один вопрос: бывают ли групповые галлюцинации? Да такие, чтобы все участники видели одно и то же.

На Площади тревожная тишь. Люди, обычно толпившиеся возле харчевни, попрятались по домам или ушли с бунтовщиками. Скрипучая дверь не заманивает более посетителей, столики почти пусты. Птицы по-прежнему напевают свои заученные мотивы, но нет слушателей, радующихся тихому многоголосью.

За столом под огромным кленом расположился Андрей, устало опустив лицо на ладони. Длинная мантия цвета начищенной меди дымила манжетами рукавов. Безволосая голова отливала теплой краснотой. Медью сверкали оголенные руки. Новая должность — новая внешность.

Рядом молча стоял Михаил, ожидая распоряжений. Руслан, недавно вернувшийся из Олова, опустив взгляд, рассказывал о встрече с Волной, Антипом и Рустамом, постукивая пальцами по золотой гарде меча.

— Судьба в наших руках, — пожал плечами Руслан, снимая со взрослых плеч мешковатую куртку, и солнце заиграло на золоте доспехов, — Ты устал — отдохни. Потом продолжим разговор.

— Ждан, открывай! — Михаил барабанил в дубовую дверь.

Картина для последнего времени привычная: каждый раз, проходя мимо, приятели пытались расшевелить богатыря, но результат выходил один и тот же.

— И что, всегда молчание? Не отвечает? — ехидно спросил Израдец.

— Почему молчание? — нахмурился Михаил, — Сейчас ответит!

Изнутри дома раздался грохот. Огромная кастрюля или таз, а может оба одновременно, врезались в дверь, издавая, ударивший по ушам, звон. Следом полетели железяки поменьше, разбрасывая высокие, мерзкие ноты. На мгновение Ждан затих, но спустя секунду, свою партию завели корыто и другая утварь.

— То есть совсем без сил? — в неверном свете свечей спрашивал Волна, расхаживая вокруг сидящего на земле Израдца.

— Почти, — вздохнул старик, — Сколько раз повторять? Дайте хоть отдышаться.

— Типа, устал? — Алексей аккуратно подтолкнул демона носком ботинка, внимательно отслеживая реакцию.

— Еще раз пнешь…

— И-и-и?! Что ты сделаешь? — продолжал издеваться Волна.

По пустым ночным дорогам неторопливая «Газель» добралась до Владимира часа за три с небольшим. Сговорчивый водитель пробрался по Большой Московской улице и остановился у поворота на узенькую Клязьменскую, неподалеку от Дмитриевского собора. Радушно простился, с улыбкой принял от Антипа еще одну купюру и, чихнув уставшим двигателем, исчез в темноте.

Древний храм сверкал подсветкой, настырно выделяясь на фоне ночи. Соседние здания и деревья тонули в черноте. Редкие всполохи обозначали кое-где прорези окон Большой Московской и малютки Клязьменской, но лишь собор и его Свято-Успенский собрат чуть в отдалении, главенствовали в темноте, тихо гудя прожекторами.

Израдец укрылся от фонарей в мохнатых елках, высаженных возле соседнего здания — приближаться к собору демон опасался, и протозанщики отправились на разведку без него.

Антип, Волна и Рустам торопливо обошли вокруг белокаменной церкви, благо сделать это было нетрудно — когда-то придворный, семейный храм Всеволода Большое Гнездо, располагавшийся во времена князя на территории его подворья, был невелик. Одноглавый, увенчанный златой маковкой богатырского шлема с широким, почти равносторонним крестом с полумесяцем в нижней части. С одной стороны Дмитриевского собора три апсиды, остальные стены возвышаются прямыми линиями.

Никто не ждал ночных гостей — двери были закрыты. Цель поездки обнаружена, но из-за времени недоступна. Пришлось выжидать, бродя по холоду улиц.

— Александр, — бормотал Израдец, когда компания прогуливалась по центру Владимира, — назвать как пацана во доре… Сашка? Саня?

— Да хоть Шурик! — недовольно пробурчал Антип, — Ничего это не дает. Мало информации — нужно еще.

— С чего ты решил, что будет еще? — пожал плечами Рустам.

— «От именования сего и будет построено первое слово», — напомнил Волна, — Если есть «первое слово», то должно быть, как минимум, второе.

— И где его взять?

Мало что может смутить закаленного бандита, тем более такая мелочь, как отсутствие одежды. Через пару минут, примеряя костюм, Антип благодарно улыбнулся раздетому мужчине, продолжая угрожать горлышком разбитой бутылки. Еще минут через пять «розочка» добыла мобильник и помогла узнать славный город Воронеж в окружающих зданиях. Через час кассирша «Вестерн Юнион», поначалу верещавшая что-то про отсутствие паспорта, пересчитывала купюры, испугано косясь на острое стекло.

И вот, усталый от «трудов», человек сидит на холодных ступенях, рассматривая свежую газету. Купленную газету! Факт покупки умаслил совесть Антипа, чуть-чуть бугрящуюся от добычи одежды. Ничего интересного в прессе Анти-поэт не нашел. Ничего, кроме даты: «24 ноября», — еще раз прочел Антип, смахивая с плеча прилетевшую снежинку, — «Прошло почти две недели?! Где же я шлялся, и где искать остальных?»

— Что за придурок расхаживает в ноябре в одном костюме? — бурчал Антип, примеряя странного вида пальто в магазине. Тем не менее, пальтецо понравилось своей темно-серой неординарностью, выделяя его из цветастой толпы.

Пальтишко Антип надел сразу, в магазине, попросив упаковать пиджак. Продавщица смерила взглядом нахального покупателя, но все-таки свернула одежду по швам. Обшарила прилавок в надежде найти пакет. Вздохнула. Вытащила откуда-то старую газету, и, выполнив дежурные пассы, передала сверток Антипу.

На секунду появилось желание нахамить противной тетке, но он тут же забыл про нее. Заголовок старой газеты гласил: «Пожилой мужчина чудом выжил в авиакатастрофе».

Адлер встретил ненавязчивым солнцем. Приятным, чуть прохладным ветерком и густым ароматом моря. Температура в восемнадцать — двадцать градусов, не совсем обычная для ноября, создавала эффект комфорта и умиротворения. Хотелось жить. И желательно именно здесь.

— Теплынь-то какая! — полной грудью вздохнул Антип, выбираясь из «Транспортера».

— Прекрасная погода, — поддержала Алена, и спросила у водителя, — Здесь всегда так в это время?

— Бывает и так, но чаще в это время прохладней. И дождей много. В этот год лето, что-то задержалось.

— Значит, в Абхазии похожая погода? Недалеко ведь?

В лесу, на тенистой лужайке в километре от села, стоял деревянный стол. Старый, скрипучий, посеревший от времени, но отнюдь не древний. На столе, залитом чем-то темным, хаотично расставлены предметы: металлические блюда, толстая восковая свеча, большая деревянная чаша. Шумящим вокруг деревьям несколько десятков лет — стволы массивны, кроны могучи, но на понятие «древность» не тянут и они. Никаких строений, алтарей или других сооружений. Простая вытоптанная поляна.

В ущелье, где расположилась святыня, деревья создавали густую тень, обволакивая приятной, успокоительной прохладой. В глубокой тиши слышалась звенящая песнь родника. В воздухе стоял запах листвы и близкого моря. Аромат счастья, тепла и опасности.

Людей собралось немного. Старик Федя, двое сыновей-подручных, человек пять сельчан и наши путники. Жрец расположился у толстого расщепленного пня, поигрывая в руках длинным ножом.

Со стороны села двое мужчин вели обреченно мычащего бычка.

— Что они собираются делать? — шепнул Антип на ухо Израдцу.

Ощупывая руками острые камни, скрытые густым, зловонным покровом, Антип поднялся на ноги. Хотелось отряхнуться, очистится от всего с чем поневоле соприкасался. В ушах стоял тихий, но до тошноты нудный гул, а видимость затруднялась пеленой мерзкого марева. Ни Солнца, пусть и спрятанного в тучах, ни Луны, пусть лишь угадываемой на небе, ничего, что могло бы светить. Только мрачные сумерки — густые и липкие — обволакивали, пачкали, порочили.

Жуткие кочки, заляпанные испражнениями. Черный дым, гейзерами вырывающийся из земли и опадающий гнусным ковром. Человеческие фигуры, в безмолвном страдании пресмыкающиеся под ногами. Ползали. Молчали. Страдали… Боль! Ее нельзя было узреть, но она ощущалась, осязалась в каждом вздохе, в каждом движении, в каждом взоре мучеников.

— Где мы? Где? — всхлипнула Алена, прижимаясь к Антипу.

— Большое Ничто, — уверенно заявил Анти-поэт, — Я знаю. Видел. Это часть Больнички, самая простая и «безобидная» часть, если, конечно, верить демону.

— А где Израдец? — злобно заговорил Рустам, — Где сволочь, что затащила нас сюда?

— Итак, — вдыхая тошнотворный воздух Больнички, заговорил Антип, — Медь сдали Израдцу. Сами идем куда-то, где еще хуже, чем здесь. Чтобы… Чтобы, скорее всего, подохнуть. Я ничего не упустил?

— Мы и так в аду, чего еще бояться? — пробурчал Рустам.

— Ха! — возмутился бандит, — С чего верить-то? Никаких шансов выбраться из пещеры. Но, даже если случится чудо — выживем, и, что совсем уж неправдоподобно, победим Савриила, то… То, что? Меди больше нет! «Олимп» выше не пускает. Вас не пускает, кстати! А меня-то и подавно ждет веселая вечность в объятиях Израдца.

Грузный полковник расхаживал по кабинету, гневно отчитывая подчиненных. Орать и топать ногами полицейский любил: в груди приятно щелкало, когда собравшиеся бледнели, пришибленные его воплями.

Недавно тихий и забитый, казалось хронический майор, доживающий до пенсии, неожиданно попер в гору. Стадию подполковника проскочил мгновенно, и вот — полковник. Серьезная шишка! Характер изменился мгновенно — тихоня переродился в деспота. Друзей забыл, семью построил, подчиненных загонял до трясущихся губ.

Полковник ненавидел всех вокруг, и лишь небольшая группа коллег пользовалась доверием. Странная компания полицейских разных должностей и званий: пара полковников, генерал, но наибольшим авторитетом, как ни странно, обладал молоденький, усатый тихоня-сержант. Подчиненные с недоумением смотрели, как лебезили старики перед пацаном, но понять происходящего не могли.

На первый взгляд между этими людьми ничего общего. Разные звания, обязанности, возраст. Роднили их только странные значки на груди с глазами на белом фоне. Порой очи едва различимы, а иногда, наоборот, горят яркими, кровавыми точками. Коллеги заметили, что с появлением значка дела бывшего майора и пошли вверх.

Сегодня готовится штурм квартиры, где укрылись ни то сектанты, ни то террористы — рядовые сотрудники так не поняли. Ясно одно, кого-то надо взять, причем непременно живыми.

— Кто-нибудь, Израдец вас всех подери, объяснит мне, что тут происходит?!! — закричал Антип, когда компания протов, вырвавшись из подъезда, чуть не сбила их с Волна с ног.

Сразу никто ничего не ответил, лишь увлекли друзей за собой. Пробежав несколько кварталов, остановились в тени маленького сквера.

— Что тут не понятного, — пожал плечами Руслан, и добавил не без ехидства, — Мы попали в плен к юззи, но Израдец нас геройски спас.

— А почему ты сразу их не перебил, раз такой воин? — нахмурился Рустам.

— Я, если ты заметил, и потом никого не бил. А действовать сразу не стал, потому как понял, что неспроста тут появился этот старик.

— Ух, — радостно выдохнул появившийся из парной мужчина, обливаясь холодной водой, — Хорошо обустроили баньку! Настоящая, с паром. Не какая-нибудь пресная сауна.

— Не переборщи, возраст уже! — отозвался второй мужичек, едва переваливший за сорок.

— Не переживай. Вон, лучше депутата расшевели, — кивнул распаренный собеседник на третьего мужчину, задумчиво сидящего в стороне.

— Зачем мешать? Он «все о России думает», — ответил тот, что моложе цитатой из популярного шоу.

— Вам бы только ржать, — огрызнулся депутат, прерывая размышления.

— Неплохая лужица, — Израдец внимательно рассматривал вновь поголубевшее озеро, — С чего очистилось, заблестело?

— Не всему же вонять, — недовольно буркнул Волна, — Не знаю я.

— Понимал бы чего в запахах, — отмахнулся демон.

С тех пор, как Алексей появился в доме, обстановка стала меняться. Окружающее не превратилось в цветущий Рай, Медь не вернулась даже на этом, отдельно взятом клочке, но мрачное запустение немного отступило. Могучие деревья покрылись мелкой, бледной листвой. Редкие птахи завели едва слышные песни. Грязное болото засверкало голубизной чистой воды, а изрытые копытами берега выровнялись, покрылись серым песком. Мелкие, но шумные волны накатывали на невзрачные пляжи, облизывая, отмывая их.

Стены дома по-прежнему затянуты в сети хищного вьюна, но теперь кирпич сверкал красными боками, демонстрируя себя сквозь заросли паразита. Трудолюбивые казаки вставили разбитые окна, повесили на место дверь.

— Вот и разведчик, — демон, раскрывая крылья, бросил на пол усталого Антипа, — Вернулся, потеряв две трети бойцов.

— Да пошел ты! — поднялся на ноги Анти-поэт.

— Я-то пойду, — оборачиваясь привычным дедом, произнес Израдец, — А вот ты, смотри, тут не останься.

— Хватит собачиться, — прервал их Руслан, — Что мы имеем?

— Алену в плену, — нервничал Антип, — Вот, что нужно первым делом сделать — спасти ее!

Маленькая станичная церквушка переполнена. Храм не смог вместить всех прихожан и многие остались на улице, радостным гулом приветствуя слова, звучащие с амвона. Слухи о сегодняшней проповеди молниеносно разлетелись по ближайшим станицам, и народ хлынул к церкви, предвкушая призывы к действиям.

Священник говорил то, что у многих и без него крутилось в головах: Русь должна быть единой! Ни местная или центральная бюрократия, ни князьки всевозможных пошибов, ни уголовный мир, ни мир правопорядка, ни депутаты, ни бизнесмены, никто не пошевелит и пальцем, чтобы сделать других счастливыми. Остается единственная сила, могущая повлиять на ситуацию — это они сами!

Каждый двор выделил одного-двух человек. Каждая семья со страхом и гордостью отпустила родных в неведомый край запретной зоны. И пошли по селам казаки, с каждым шагом прирастая новыми бойцами. Вперед, к Большой России!

Привычные звуки обычно безразличной Москвы утонули в звоне колоколов. Многочисленные храмы зазывали прихожан, объясняя, растолковывая басами священников необходимость похода. Минареты протяжно запели голосами муэдзинов, вливая своих приверженцев в формирующуюся армию.

Москва, измотанная толпами горлопанов, опухла от лжи уличных дураков. Раздулась от желания высказать свое мнение и вот, наконец, лопнула, потекла на запад мощными потоками добровольцев. Вперед, к Большой России!

— Итак, — четко выговаривал слова Антип, чтобы и обитатели дома Волны хорошо, — Многие уже прибыли. Отряды вооружаем, чем можем, но оружия маловато. У людей шок первое время, когда узнают, что стрелять надо из луков. Кое-кто уходит, не поверив. Но таких мало. Дальние регионы пока в пути и, мягко говоря, придут не завтра. Предлагаю больше никого не ждать!

— И что делать? — нервно покачивая ногой, спросил Израдец, — Народу-то в пару раз меньше.

— Для обороны более чем достаточно, — вступил Руслан, — А где Рустам?

— С земляками, — доложил Антип, — У парня просто талант уговаривать. Просто скажет: «работайте!», и люди пашут. Кстати, строительство закончили — стена не хуже сикарийской! А то и лучше. Ворота укрепили. Ждану с Михаилом показывал, через фото, по словам Израдца — понравилось.

— Что с едой?

Встающее солнце вспыхивало алмазами замерзших капель на жухлой траве. Снега почти нет, но холод за ночь безжалостно сковал дерн. Ноги не уверенно стояли на земле, разъезжаясь на скользком насте. Проты, в количестве трех тысяч, расположились у залива, опасаясь первыми ступить на хрупкий лед. Неорганизованная масса людей пестрым табором покрывала берег, боязливо поглядывая на врага.

Голова Анти-поэта открыта, светлые волосы развиваются на ледяном ветру. Повседневная одежда дополнена лишь огромным, самодельным ножом — здоровенным, похожим на мачете, тесаком, с корявым, но надежным эфесом. Руслан, главнокомандующий велийцев, закован в доспехи Беспроторицы.

У остальных протов на головах импровизированная защита: кто-то приспособил строительные каски или подшлемники, кто-то упрятан в мотоциклетные шлемы, десантники скрыты в кевлар штатного обмундирования. Некоторые пошли более простым путем — намотали на головы тряпки, надеясь, что лохмотья смягчат удары.

Одежда на велийцах разношерстная, цветная. По примеру юззи, на облачение нашиты пластины из металла или деревянные дощечки. Часть велийцев сподобилась создать целую амуницию из старых ящиков и проволоки.

Антипу вспомнилась прежняя битва. Золото отрядов Беспроторицы, стройные фаланги палачей, мистические гиганты из Большого Ничто — все это пугало, но и воодушевляло. По крайней мере, выглядел тот бой впечатляюще. А здесь?