Прежде всего я хочу обратиться с просьбой ко всем читающим эти строки. Я прошу вас поверить в то, что мои признания идут от чистого сердца, в котором теплится искренняя надежда на искупление моих грехов. Не будучи католичкой или протестанткой (или какие там еще бывают религии), тем не менее я верю в силу внутреннего самоочищения — а именно в то, что люди должны раскрыть миру самые свои сокровенные секреты и психологические травмы, чтобы окончательно излечиться. К тому же я надеюсь, что моя честная и полная глубокого раскаяния исповедь позволит семьям тех, кому я причинила вред, понять причины и мотивы, которые двигали мной в том или ином случае.

Однако моя главная цель — это, пожалуй, помочь самой себе. Я бы хотела самоутвердиться в том, что вне зависимости от того, кем считают меня люди, на самом деле моей натурой управляют хорошие помыслы. Возьмем, к примеру, все эти газетные вырезки, которые я читала о себе. Все они пестрят фразами, крайне преувеличивающими мои так называемые плохие человеческие качества: «враждебность по отношению к мужчинам», «бессмысленная жестокость», «лживость», «неразборчивость в связях» и «отсутствие моральных устоев». Последнее, надо признаться, меня несколько смешит.

Не знаю, как вы, но если бы мне потребовались эти самые «моральные устои», то я бы уж точно не стала искать их в национальных газетах или на телевидении.

Тем же из вас, кто не читает газет и не смотрит телевизор, я хочу представиться как Ева Адаму, то есть в самом что ни на есть первозданном виде, в котором только может открыться женщина взору мира.

Я только надеюсь, что вы отбросите прочь все предубеждения относительно меня, хотя бы до тех пор, пока я не окончу свое повествование.

Завтрак был, как обычно, невкусным и состоял из маисовой каши, которой я бы не накормила даже свою собаку, и из заменителя жидких яиц, который был даже хуже, чем сами жидкие яйца.

Насколько удивительна наша жизнь! Сколько в ней всяких мыслей, мнений, воспоминаний!

К примеру, вчера я упомянула о том, что выросла в Эшфорде, где меня воспитывал отец, что само по себе отдельная история.

Прежде чем мой отец начал работать в местной школе, он владел магазинчиком мужской одежды на Мейн-стрит, но впоследствии его бизнес прогорел, и магазинчик отошел в собственность банка. После этого мой отец занимался разными вещами: служил менеджером в «Софти Фриз», продавал униформы школам и даже работал водителем и развозил по домам «Эшфордские новости», не являясь при этом членом профсоюза (впоследствии наша местная газета также отошла в собственность банка). В конце концов отец снова пошел учиться на вечернее отделение, чтобы получить диплом преподавателя, и только-только начал свою новую учительскую карьеру в нашей местной школе, как с ним произошел трагический случай (предполагаемое отравление), который поверг его в кому.

Он всегда старался быть хорошим отцом, который много работал, чтобы обеспечить достойное существование своей единственной дочери, даже если это означало, что эта самая дочь частенько остается одна, из-за чего у нее и развились не совсем верные представления об окружающем мире. Но его главной проблемой все же была неспособность устанавливать долговременные отношения с женщинами. Именно по этой причине он уехал от моей матери, когда я была еще младенцем, и увез меня из какого-то другого центрального штата в Коннектикут, где, как он надеялся, она нас никогда не найдет.

В тюрьме я перестала любить вторники. В эти дни не удается урвать минутку и сесть за записи или сосредоточиться на том, что ты хотела бы написать.

Вторник обычно начинается с очередного невкусного завтрака. За этим по расписанию следует так называемая тюремная прогулка, которая заключается в бесцельном плутании по двору с бетонными стенами под грязные шутки набычившихся мужеподобных лесбиянок, которые курят как паровозы и норовят ущипнуть тебя за грудь. Прежде чем мне разрешают вернуться в мою одиночную камеру для осужденных на смертную казнь (куда меня заключили два года назад после второго обвинения в преступлении первой степени тяжести), меня раздевают донага и обыскивают. Следует заметить, что многим мужчинам-охранникам (и даже женщинам) весьма импонирует эта процедура обыскивания.

Далее, во вторник днем я обычно посещаю группу исправительной терапии, которая собирается раз в неделю под руководством социального работника профессора Реджинальда, добрые намерения которого оказываются, к сожалению, крайне малоэффективными. Его целью является помочь нам справиться с трудностями заключения, забыть тяжелое детство в нищих кварталах, а также осознать метания подростковых лет (в основном касающиеся нашей пробуждающейся сексуальности и принятия собственного тела как данности). Однако большую часть времени мы уделяем разговорам о том, что профессор Реджинальд называет «Не упусти время: как извлечь пользу из пребывания в тюрьме».

По традиции профессор Реджинальд начинает и заканчивает свои занятия с того, что просит нас назвать какую-нибудь позитивную вещь, запомнившуюся нам с прошедшей недели. Здесь он часто цитирует свою любимую метафору о езде на велосипеде в гору.

Ipso facto:

[2]

«Нельзя судить каждый день по урожаю, который мы пожинаем, но надо судить его по семенам, которые мы сеем». Это означает, что мы часто не замечаем результатов нашей работы, хотя маленькие изменения происходят с нами каждый день и ведут нас к большим свершениям.

Прошлой ночью мне снились кошмары. Я видела во сне Мануэля, профессора Пенденнинга и того мужчину, чье имя я никак не могу вспомнить. И еще судью Кенворти. Мне вновь приснился тот день в его кабинете, когда я хотела уйти, а он стал удерживать меня силой, помню, что во сне я потеряла контроль над собой и заплутала в закоулках какого-то дома. Возможно, это был дом судьи Кенворти. Из-за этих кошмаров невозможно спокойно уснуть, это какая-то сплошная пытка, каждые пять минут ты просыпаешься и думаешь: скоро это произойдет. Они сделают это с тобой. Я не могу отсюда выбраться, и в конечном счете они сделают это. Они это сделают, и ничто их не остановит.

Кошмары преследуют меня с самого детства, и, доложу я вам, штука это малоприятная.

Когда я была совсем маленькой девочкой и мамы не было рядом, мне часто снилась Длиннолицая Ведьма с костлявыми руками и ногами, которая всегда выуживала меня из мест, которые мне казались наиболее безопасными в доме. Каждый раз, когда я избавлялась от нее, она появлялась вновь: залезала через окно ко мне в спальню или хватала меня за шиворот в раздевалке детского сада, или же я мчалась в спальню к отцу, а она уже поджидала меня в его постели в бигудях и голубом ночном чепце из полиэтилена. Как волк в обличье бабушки из той сказки про Красную Шапочку, только Длиннолицая Ведьма была настоящей. Из реального, а не придуманного мира. Я выбрасывала ее из окна, сажала на лопату и запихивала в камин или печь. Я колола ее кухонными ножами до тех пор, пока она не становилась похожа на живую подушку для втыкания булавок, потому что ножи торчали из нее, как иглы рыбы-иглы, потом она начинала пухнуть и раздуваться и наконец поднималась в воздух, как воздушный шар, а я кричала ей вслед: «Прощай, Длиннолицая Ведьма! Скатертью дорога!» Затем наступал короткий период облегчения, вслед за которым меня вновь охватывало липкое чувство страха: мертвая она мне казалась еще ужаснее, чем живая. Дом был пуст, папа был на работе, а из подвала снова начинали раздаваться чьи-то голоса.

И я знала, что мне придется спуститься туда. Я должна была спуститься и заняться поисками Длиннолицей Ведьмы.

Иначе она сама пришла бы за мной.

Мальчишки стали проявлять ко мне интерес прежде, чем они сами стали интересовать меня как противоположный пол. Мне очень льстило, что они начали обращать на меня внимание, так как это позволяло мне думать, что я уже взрослая. А стать поскорее взрослой мне нужно было для того, чтобы убраться побыстрее ко всем чертям из этого Эшфорда.

— Девчонки гораздо более сложные натуры, чем мальчишки, — сказала мне однажды моя мать, когда я переехала в Лос-Анджелес, где мы заново открыли для себя отношения матери и дочери. — У мальчишек все несложно. Если ты пытаешься понять мужчин, своди любое возникающее недоразумение к самому простому знаменателю. Секс. Еда. Секс. Деньги. Деньги для еды. Деньги для секса. Сон. Опять деньги. Секс. Дай парню эти элементарные вещи, и он не захочет ничего больше до тех пор, пока опять не проснется. А когда проснется, он снова захочет те же самые вещи в том же порядке.

Так уж получилось в моей жизни, что мужчины заметили меня раньше, причем мужчины разных возрастов и размеров, мужчины на улице и в транспорте.

Я отчетливо помню время, когда мне исполнилось двенадцать и различные биоритмы вокруг меня пришли в хаотичное движение, как будто планеты солнечной системы начали сталкиваться друг с другом.

Это довольно-таки странное чувство, когда ты смотришь на мир глазами ребенка, а в его глазах ты отражаешься как женщина. Это даже может сбить тебя с толку. Если, конечно, ты это допустишь.

Я больше не веду дневник, потому что мне это наскучило.

Жила-была на свете одна маленькая девочка. Она жила в темном лесу одна-одинешенька, и у нее не было ни мамы, ни папы, ни даже прислуги, чтобы приготовить ей еду или убрать дом. Однако маленькая девочка уже с ранних лет приучилась сама о себе заботиться. Она охотилась за кроликами и готовила из них рагу или делала вкусные бутерброды с крольчатиной. Она выращивала в своем огороде салат и морковку и пила чистую родниковую воду из горных источников.

Однажды маленькая девочка повстречала в лесу волка. Этот волк оказался настоящим мошенником и обманщиком и заставлял ее делать ужасные вещи.

— Отправляйся в город, укради ребенка и принеси его мне, — злобно науськивал девочку волк. Он сидел у камина, пока девочка готовила ему пунш и пирог с начинкой из крольчатины. — Я бы предпочел, если бы ты украла девочку, а не мальчика, но лучше не рискуй. Можешь принести ребенка любого пола.

Тут неожиданно девочка почувствовала, что перед ней встала моральная дилемма. С одной стороны, ей нравился волк, ведь он был ее единственным другом во всем лесу. Но, с другой стороны, она не имела ничего против маленьких детей (как и, например, против маленьких крольчат), и у нее не было причин чинить им вред. Однако она вспомнила, что волк сделал для нее много хорошего за все эти годы, скажем, делал массаж, когда у нее болела спина, или приносил лекарства, когда у нее был грипп или простуда. Так что выходило, что она вроде как кое-чем обязана волку. Она не знала, скольким именно она ему обязана, но уж точно кое-чем.

На следующее утро девочка собралась и пошла в деревню. Она выглядела обворожительно в своей красной шапочке, лифе с завязками на спине и шее и короткой красной юбочке. Все это она заказала по почтовому каталогу с помощью волка.

Ну вот примерно что-то в этом роде, пока я еще не придумала концовку. Наверное, эта маленькая девочка обнаружит ребенка, а потом что-то случится с этим ребенком или с волком, а потом будет счастливый конец, а за ним последует какая-нибудь мораль или что-то в этом роде. Должна признаться, что конец и мораль — это самая трудная часть. Но предполагаю, я что-нибудь придумаю, раз уж собираюсь стать писателем.

Мораль: Никогда не слушайте волков в том, что касается маленьких детей. Или: всегда слушайте волков в том, что касается маленьких детей.

Выбор за вами.