Путь человека по хасидскому учению

Бубер Мартин

Некоторые религии отказываются считать наше пребывание на земле настоящей жизнью. Они либо учат, что все, являющееся нам здесь, только видимость, сквозь которую нам следует проникнуть, либо что это только предместье действительного мира, которое надо пробежать почти не глядя. В иудаизме все иначе. Дела человека, которые он здесь совершает в святости, важнее и истиннее, чем жизнь его в Мире грядущем. Окончательную оформленность это учение получило как раз в хасидизме. В этой книге вниманию читателя представлены хасидские истории, творчески переосмысленные Мартином Бубером.

I. САМООСМЫСЛЕНИЕ

Когда рабби Шнеур Залман из Ляд сидел в тюрьме в Петербурге, — ибо один из предводителей митнагидов оклеветал его взгляды и учение перед властями, — и ждал допроса, к нему в камеру вошел глава Тайной канцелярии. Увидев исполненное достоинства лицо раввина, погруженного в себя и его сперва не заметившего, внимательный гость догадался, кто этот заключенный. Он заговорил с ним и задал немало вопросов, возникших у него при чтении Писания. В конце беседы он спросил: «Как объяснить, что Всеведущий Бог говорит Адаму: «Где ты?»» «Верите ли вы, — спросил в ответ раввин, — что Писание вечно и истинно для любой эпохи, любого поколения и любого человека?» «Верю», — ответил тот. «Если так, — продолжил рабби, — то в любой момент Бог взывает к человеку: «Где ты в этом мире? Много лет и дней, отмеренных тебе, уже прошли, а как далеко ты продвинулся?» Бог и тебе говорит: «Ты прожил сорок шесть лет. Где же ты?»» Услышав, что раввин назвал точное число прожитых им лет, глава Тайной канцелярии, сдерживая волнение, положил руку на плечо своего собеседника и воскликнул: «Браво!» Сердце его трепетало.

О чем эта история?

Внешне она похожа на те рассказы из Талмуда, где римлянин или другой язычник просит еврейского мудреца разъяснить ему какое-нибудь место из Библии, надеясь обнаружить в иудейском вероучении мнимое противоречие, и получает ответ, в котором либо растолковывается, что противоречия здесь вовсе нет, либо приводятся другие доводы, отклоняющие критику, а подчас сопровождаемые и отповедью. Но вскоре мы замечаем существенную разницу между рассказами из Талмуда и хасидской историей, разницу, которая, впрочем, может показаться значительней, чем есть. А именно: ответ дается совсем не в той плоскости в какой задан вопрос.

Глава Тайной канцелярии намерен показать, что-де еврейская религия содержит в себе противоречие. Евреи исповедуют Бога как всеведущее Существо, а Писание вкладывает Ему в уста вопросы, кои может задавать лишь тот, кто чего-то не знает и спрашивает об этом. Бог ищет Адама, который скрылся, и, окликая его в саду, вопрошает, где же тот находится. Значит, Он этого не знает, от Него можно спрятаться, а посему Он не всеведущ.

Вместо того чтобы растолковать соответствующее место и устранить кажущееся противоречие, рабби только отталкивается от Писания, использует его мотив, дабы упрекнуть главу Канцелярии за его прошлую жизнь, отсутствие серьезности, бездумность и безответственность. На безличный вопрос, который хоть и задан чистосердечно, но, в сущности есть не вопрос, а лишь разновидность словопрения, дается личный ответ; скорее даже не ответ, а конкретно адресованная отповедь. От талмудических контроверз осталась здесь, похоже, лишь эта отповедь, иной раз к ним добавляемая.

II. ОСОБЫЙ ПУТЬ

Однажды рабби Дов Бер из Радошиц попросил своего учителя Люблинского Провидца: «Укажите мне путь служения Богу, какой бы ' бы пригоден для всех!» Цадик ответил: «Невозможно сказать каждому человеку, по какому пути ему следует идти. Одни служат Господу изучением Торы, другие — молитвой, третьи — постом, четвертые — вкушением пищи. Каждый должен сам понять, к чему влечет его сердце, и этот путь избрать безоглядно».

В этих словах прежде всего говорится о нашем отношении к тому что достигнуто истинным служением до нас. Нам следует почитать прежний опыт, учиться у него, но нам не следует его повторять. То, что было Великого и Святого, да станет для нас примером, ибо оно являет нам, что же такое Величие и Святость, но оно вовсе не модель, чтобы ее срисовывать. Сколь ни мало наше деяние, — измерив его мерою деяний отцов наших, — мы выявим его достоинство лишь в том случае, если совершим его по своему разумению и по силам своим.

Один хасид спросил у Магида из Злочева: «Каждый в Израиле непременно обязан говорить: когда труды мои сравняются с трудами отцов моих, Авраама, Исаака и Яакова». Разве можем мы даже помыслить о том, чтобы совершить то, что совершали наши отцы?»

Рабби объяснил: «Отцы наши открыли новые пути служения, каждый — в соответствии с собственным характером: один — служение любовью, другой — служение непоколебимой справедливостью, третий — служение красотой, поэтому каждый из нас может открыть в области учения и служения что-то такое, что присуще только ему, и совершить то, что до него никто не делал. С каждым человеком приходит в мир что-то новое, чего еще не было, что-то первоначальное и небывалое. Долг каждого в Израиле — осознать, что он в мире единствен в образе своем и не было еще в мире равного ему, ведь если был бы уже на свете некий, равный ему, то мир бы в нем самом и не нуждался вовсе. Каждый в мире сем неповторим и нов и свойство свое должен довести в этом мире до совершенства. Ибо воистину: что нет этого, потому и откладывается пришествие Мессии». Эта единственность и неповторимость как раз и есть то, что каждому поручено развить и привести в действие, ни в коем случае не повторяя деяний, которые уже осуществил другой, хотя бы и величайший. Мудрый рабби Буним, в глубокой старости, уже ос-лепнув, как-то сказал: «Я не хотел бы поменяться местами с отцом Авраамом. Что Богу с того, если праотец Авраам станет слепым, как Буним, а слепой Буним — как Авраам?» Но еще проникновенней эту мысль выразил рабби Зуся, перед смертью сказав: «В Мире грядущем меня не спросят: почему ты не был Моисеем? Меня спросят: почему ты не был Зусей?»

Перед нами учение, которое зиждется на том факте, что все люди в сущности своей неодинаковы и что, в соответствии с этим, их и не стоит делать таковыми. У всех людей есть доступ к Богу, и у каждого — свой. Именно в этой непохожести людей друг на друга, в этой несхожести их свойств и склонностей и заключен великий шанс рода человеческого. Всемогущество Бога представлено бесконечным многообразием путей, которые ведут к Нему и из которых каждый открыт какому-то одному человеку. Когда кто-то из учеников одного почившего цадика пришел к Люблинскому Провидцу и подивился, что обычай у него не таков, как у их учителя, тот воскликнул: «Бог, которому можно было бы служить лишь одним-единственным путем, — что это был бы за Бог?!» Но в том-то и дело, что если каждый может начать восхождение к Богу, находясь на своем месте и в соответствии со своей сущностью, то и весь человеческий род как таковой всеми путями может прийти к Нему.