Юкоуну, известный по всей Альмери как Смеющийся маг, сыграл над Кугелем очередную злую шутку. Уже во второй раз Кугель был схвачен, перенесен через океан Вздохов на север и выброшен на унылый берег, называемый Шенгльстоун-Стрэнд. Весьма печальное происшествие.

Поднявшись на ноги, Кугель отряхнул песок с плаща и поправил шляпу. Он находился не более чем в двадцати ярдах от места, куда его забросили в прошлый раз, и тоже по воле Юкоуну. Меча у него при себе не имелось, а кошелек был совершенно пуст. Кругом царило безлюдье, до Кугеля не доносилось ни звука, кроме заунывных вздохов ветра в дюнах. Далеко на востоке смутно видимый мыс уходил в воду, а его двойник, такой же неразличимый, скрывался в водной глади на западе. На юге расстилалось море, совершенно пустынное, если не считать отражавшегося в нем дряхлого красного солнца.

Заледеневшие чувства Кугеля постепенно оттаяли, и волны эмоций, одна за другой, нахлынули на него, но все затмила ярость. Юкоуну, должно быть, живот надорвал от смеха, потешаясь над ним. Кугель поднял кулак и погрозил югу.

— Ну, Юкоуну, на этот раз ты превзошел самого себя! И заплатишь за это! Я воздам тебе по заслугам!

Некоторое время Кугель, длинноногий и длиннорукий, с прямыми черными волосами, впалыми щеками и подвижным лицом, которое с легкостью принимало любое выражение, вышагивал по берегу туда и обратно, бранясь и проклиная все на свете. День клонился к вечеру, и солнце, наполовину опустившееся к западу, брело по небу, точно изнуренное больное животное. Кугель, которого никто не упрекнул бы в недостатке прагматизма, решил приберечь злобу на потом, ибо сейчас куда важнее было найти ночлег. Он выплюнул последнее проклятие в адрес Юкоуну, пожелав тому с ног до головы покрыться фурункулами, а затем пересек покрытый галькой берег и, забравшись на вершину песчаной дюны, оглядел окрестности.

Кугель направил свои стопы в гавань. Чужестранцы, очевидно, были жителям славного местечка в диковинку. Когда Кугель вошел в город, все останавливались, чтобы поглазеть на него. Они показались Кугелю людьми консервативных взглядов. Мужчины носили черные фрачные костюмы с широкими штанами и черными же туфлями с пряжками, тогда как женщины в бесформенных платьях и круглых, похожих на горшки, низко натянутых на глаза шляпках напоминали пышки.

Кугель добрался до площади перед гаванью. Вдоль причала пришвартовалось несколько кораблей внушительного вида, любой из которых мог выдержать путешествие на юг, вероятно, даже в Альмери. Кугель присел на скамейку и изучил содержимое своих карманов, состоявшее из шестнадцати «Обычных» чешуек, двух «Особых», не очень, впрочем, высокой ценности, и «Скулового астрангала». В зависимости от расценок Сольдинка эти богатства могли покрыть, а могли и не покрыть стоимость морского путешествия. Кугель огляделся и заметил вывеску на фасаде монументального каменного здания:

Он перебрал в уме несколько линий поведения, одна другой хитроумнее. Но все основывались на суровой и приземленной действительности: чтобы оплатить ночлег на постоялом дворе, придется продать чешуи. День клонился к вечеру. Кугель поднялся на ноги, пересек площадь и вошел в контору Сольдинка и Меркантайдеса.

Помещения прямо-таки дышали достоинством и незыблемыми традициями. В воздухе вместе с запахами лака и старого дерева витал кисло-сладкий аромат благопристойности. Нарушив тишину приемной с ее высокими потолками, Кугель приблизился к конторке из полированного коричневого мрамора. По другую ее сторону сидел старый клерк и сосредоточенно хмурился, уткнувшись в гроссбух. Посетителя он даже не заметил. Кугель повелительно постучал по конторке.

Первое впечатление Кугеля от «Галанте» оказалось в целом благоприятным: ладный корпус легко и горделиво покачивался на волнах. Продуманная отделка и со вкусом подобранные декоративные мелочи говорили о том, что судостроителей равно заботили как роскошь, так и удобство тех, кто находится под палубой. Единственная мачта имела рею, к которой крепился парус из темно-синего шелка. На пиллерсе, выполненном в форме шеи лебедя, качался железный фонарь, другой, более массивный, свисал с кронштейна на квартердеке.

Эти предметы Кугель одобрил, так как они способствовали хорошему ходу корабля и создавали удобства для экипажа. С другой стороны, он никак не мог взять в толк, зачем вдоль левого и правого борта тянутся топорные подвесные не то мостки, не то поплавки, висящие всего в нескольких дюймах над водой. Кугель прошелся вдоль причала, желая получше рассмотреть странные приспособления. Может быть, они задуманы как прогулочные палубы для пассажиров? Пожалуй, этому мешали хлипкость сооружения и досягаемость для волн. Может, они служили для того, чтобы пассажиры и экипаж могли со всеми удобствами купаться в море и стирать одежду в штиль? Или предназначены помочь команде ремонтировать обшивку?

Кугель выбросил эти вопросы из головы. Зачем придираться к мелочам, если «Галанте» с комфортом доставит его в Порт-Пергуш? Главной его заботой сейчас были обязанности червевода, о которых он не имел ни малейшего понятия. У Вагмунда, занимавшего эту должность до него, болела нога, и помогать он наотрез отказался.

— Начинай с самого начала. Поднимись на борт, посмотри на свою каюту, разложи пожитки: капитан Баунт человек суровый. Как обустроишься, ступай к Дрофо, он главный червевод, вот пусть и рассказывает о твоих обязанностях. На твое счастье, черви сейчас находятся в отличном состоянии, — ворчливо заявил Вагмунд.

Пожитками Кугель еще не обзавелся, зато в кошельке у него лежал предмет огромной ценности: «Нагрудный взрывающий небеса фейерверк». Стоя на пристани, новоиспеченный червевод обдумывал хитрый план, как уберечь «Фейерверк» от воришек.

Заходящее солнце опустилось за край низких облаков, наступили ранние сумерки. Воздух был тих, поверхность океана, гладкая, точно плотный атлас, отражала вечернее небо; казалось, «Галанте» плывет сквозь бездну, озаренную призрачным лиловатым сиянием. Только лиловая зыбь да небольшие волны, расходящиеся в разные стороны от острого носа корабля, обозначали границу между водой и воздухом. За час до заката на горизонте возник Лаусикаа — неясная тень, едва различимая в фиолетовой мгле.

Как только на море опустилась темнота, город Помподурос засиял множеством огней, отражавшихся в водах залива и облегчавших капитану Баунту приближение к берегу. Городская пристань вырисовывалась мрачным пятном. В незнакомых водах, к тому же в сумерках, капитан Баунт благоразумно предпочел бросить якорь в бухте, не подходя к пристани.

— Дрофо! Поднять приманки! — крикнул капитан.

— Приманки наверх! — отозвался Дрофо, а затем совершенно другим голосом обратился к Кугелю: — Кугель! Убрать приманки у всех червей!

Красное утреннее солнце точной копией отражалось от темной морской воды.

Черви лениво перебирали плавниками — в их корзинах лежала половинная приманка. «Галанте» плавно, точно легкая лодка, скользила по поверхности воды.

Кугель проспал несколько дольше обыкновенного в кровати, в которой раньше нежился Сольдинк. Команда «Галанте» бесшумно и споро работала на своих местах.

Кугеля пробудил стук в дверь.

— Войдите! — зевая и потягиваясь, певуче отозвался капитан Кугель.

Кугель шагал вдоль берега, дрожа на пронизывающем ветру. Местность была безлюдной и унылой: слева темные волны размеренно набегали на илистые отмели; справа цепь невысоких холмов преграждала дорогу вглубь побережья.

Кугель совершенно пал духом. У него не было при себе ни денег, ни даже дубинки, чтобы в случае нападения отбиться от разбойников, в башмаках хлюпала грязь, а промокшая одежда противно пахла тиной.

Наткнувшись на ямку, которую набегающая волна время от времени наполняла водой, Кугель выполоскал свои туфли и почувствовал себя несколько лучше, хотя прилипшая к костюму тина и сводила на нет все попытки выглядеть достойно. Кугель, бредущий вдоль берега, напоминал огромную перепачканную птицу.

Рядом с устьем неспешной реки, впадавшей в море, он увидел старую дорогу, которая вполне могла вести в деревеньку Туствольд, означавшую для Кугеля пищу и кров на ночь. Он свернул с берега и направился вглубь. Чтобы согреться, Кугель пустился бежать, высоко задирая колени. Так он преодолел милю или две, и холмы сменились странным пейзажем, в котором возделанные поля перемежались с пустынными пятачками. Вдали, точно разбросанные там и сям в море воздуха островки, возвышались холмы с крутыми склонами.

Никакого селения не видно, но на полях группки женщин пропалывали просо и кормовые бобы. Когда Кугель протрусил мимо них, они бросили работу и все как одна уставились на путника. Тот счел подобное внимание оскорбительным и гордо побежал дальше, не глядя ни направо, ни налево.

Ориентируясь по огромному красному солнцу, Кугель шел на юг через безводную пустыню. Небольшие валуны отбрасывали черные тени, редкие кусты «отойди-ка» с мясистыми листьями, похожими на розовые мочки уха, кровожадно тянули колючки к проходившему мимо Кугелю.

Горизонт туманила дымка цвета размытого кармина. Ни следа человеческой деятельности, ни единого живого существа, только один раз далеко на юге Кугель заметил внушительных размеров пельграна, неторопливо летевшего на огромных крыльях с запада на восток. Кугель ничком бросился на землю и лежал неподвижно до тех пор, пока дымка на восточном краю неба не скрыла крылатое чудище. Тогда он поднялся, отряхнул одежду и продолжил свой путь на юг.

Бледная земля отражала тепло. Кугель остановился и начал обмахивать шляпой разгоряченное лицо. При этом он задел запястьем за «Фейерверк», чешуйку, которую он теперь носил вместо бляхи на шляпе. Прикосновение немедленно отозвалось жгучей болью и каким-то сосущим ощущением, как будто «Фейерверк» хотел поглотить всю руку хозяина, а может быть, даже и больше. Кугель искоса взглянул на опасное украшение: он ведь едва-едва задел его запястьем! Да, «Фейерверк» отнюдь не относился к тем предметам, с которыми можно обходиться небрежно.

Кугель осторожно водрузил шляпу обратно на голову и во всю прыть отправился на юг, надеясь найти приют до наступления ночи. Он так бежал, что почти перелетел через край промоины в пятьдесят ярдов шириной в земле, но резко остановился, балансируя над бездной на одной ноге. В ста футах под ним поблескивало черное подземное озеро. Несколько напряженных секунд Кугель, шатаясь, пытался обрести равновесие, затем его качнуло назад, на твердую землю.

Переведя дух, он двинулся вперед с огромной осторожностью. Еще через несколько миль он наткнулся на другие промоины, больших или меньших размеров. Почти ничто не предвещало их присутствия: кромка — и далекий всплеск темной воды под ногами. Через края больших промоин свешивались плакучие ивы, полускрывая вереницы странных строений. Они были узкими и высокими, точно составленные один на другой ящики. Казалось, их сооружали без всякой логики, и части конструкций покоились на ветвях ив.

Попутный ветер с комфортом нес Кугеля на его кровати над холмами. Когда последняя вершина осталась позади, глазам путешественника открылся бескрайний простор и дельта реки Ченг, раскинувшаяся с запада на восток. На западе Кугель заметил на берегу россыпь обветшалых серых строений — Порт-Пергуш. У причала стояли на якоре с полдюжины кораблей, на столь огромном расстоянии их было не отличить друг от друга.

Кугель заставил кровать снизиться, свесив с одной стороны меч, а с другой — башмаки, так чтобы их захватило силой притяжения. Подгоняемую порывами переменчивого ветра кровать швыряло туда-сюда, пока наконец она не рухнула в заросли болотного тульсифера в нескольких ярдах от места, где начиналась вода.

С большой неохотой покинув мягкую и удобную кровать, Кугель направился к идущей вдоль реки дороге через болотистый торфяник, буйно заросший дюжиной более или менее ядовитых растений: черными и красновато-коричневыми лопухами, волдыряником, хёрзом, усыпанным коричневыми цветками, брезгливым виноградом, который при приближении Кугеля с отвращением шарахнулся. Голубые ящерицы сердито зашипели, и путник в скверном настроении из-за прикосновения к жгучему волдырянику позволил себе выругаться:

— Заткнитесь, паразиты! Я и не ожидал ничего другого от поганых тварей!

Ящерицы, уловив суть злобного высказывания Кугеля, начали наскакивать на него, шипя и плюясь, пока тот не схватил сухую ветку и, стуча ею по земле, не отогнал их прочь.

В предрассветной тишине Вармус выстроил свой караван, расставил повозки и коляски, проводил пассажиров на отведенные им места, спокойными замечаниями и простодушными взглядами утихомирил всех жалобщиков. Казалось, он присутствует во всех местах сразу — массивная фигура в черных башмаках, блузе навыпуск и мешковатых панталонах, с покрытыми плоской широкополой шляпой белокурыми кудрями.

Время от времени он подводил к Кугелю очередного пассажира.

— Еще один кандидат в класс люкс!

Один за другим набралось шестеро таких пассажиров, включая двух женщин, Эрмолде и Ниссифер. Обе, предположительно, средних лет, ибо Ниссифер с головы до ног укуталась в балахон из порыжевшего коричневого атласа, а на голове ее красовалась куцая шляпа с плотной вуалью. Ниссифер была сухощавой и молчаливой и, казалось, при ходьбе поскрипывала, а Эрмолде — полной и болтливой, с крупными чертами лица и тысячей рыжеватых завитушек.

Кроме Ниссифер и Эрмолде еще четверо мужчин решили насладиться преимуществами путешествия в классе люкс — разномастная группа: Гольф Раби, экклезиарх и пантолог, затем Перруквил и, наконец, Иванелло, красивый молодой человек, носивший свои роскошные одежды с завидной элегантностью. Его манеры колебались в несколько ограниченном диапазоне от легкой снисходительности до презрительности. Последним к группе присоединился Клиссум, осанистый джентльмен с хорошей фигурой и манерами эстета. Кугель кивнул в ответ на его приветствие, а затем отвел Вармуса в сторонку.

Погоня длилась долго и загнала Кугеля в край мрачных холмов цвета слоновой кости, известных как Бледные Морщины. Наконец Кугель хитроумным приемом сбил с толку своих преследователей, соскользнув с коня и укрывшись в скалах, в то время как его враги продолжили погоню за скакуном без седока. Кугель лежал, затаившись в своем убежище, до тех пор, пока рассерженная шайка не проскакала назад к Каспара-Витатусу, переругиваясь друг с другом. Он вышел на открытое пространство, затем, погрозив кулаком и посылая проклятия в адрес уже удалившихся на безопасное расстояние всадников, развернулся и пошел дальше на юг через Бледные Морщины.

Окрестности были голыми и зловещими, словно поверхность мертвого солнца, поэтому опасные создания вроде синдиков, шамбов, эрбов и виспов предпочитали обходить эти места стороной, что было единственным греющим душу Кугеля обстоятельством. Шаг за шагом Кугель продвигался вперед, нога за ногу: вверх по очередному склону, с которого открывался обзор на бесконечную череду бесплодных холмов, и вновь вниз, в ложбину, с пробивающимися кое-где ручейками, питавшими скудную растительность. Там Кугель время от времени находил рамп, лопухи, скволликсы, а иной раз даже какого-нибудь зазевавшегося тритона, которые хотя и не насыщали его, но все же заставляли на время умолкнуть голодное урчание в его животе.

Шли дни. Восходящее солнце, бледное и неяркое, всплывало на темно-синем небе, время от времени будто бы окутанное колышущейся и мерцающей иссиня-черной дымкой, чтобы наконец, словно исполинская пурпурная жемчужина, опуститься на западе. Когда темнота делала дальнейшее продвижение невозможным, Кугель заворачивался в свой плащ и пытался немного поспать.

В полдень седьмого дня Кугель, спустившись по склону, набрел на заброшенный сад. Там он нашел несколько сморщенных ведьминых яблок, которые умял в один миг, после чего отправился в путь по старой дороге. Через милю дорога привела к почти отвесному берегу реки, откуда открывался вид на бескрайнюю равнину. Прямо у реки притулился маленький городишко, изгибавшийся к юго-западу и исчезавший в тумане.

Кугель с живейшим вниманием оглядел представший пейзаж. На равнине он увидел заботливо возделанные огороды, все правильной квадратной формы и одинакового размера, по реке плыла рыбачья шаланда. «Какая безмятежная картина», — подумал Кугель.

Река Иск, за Лумартом, петляя по равнине Красных Цветов, струила свои воды к югу. Семь безмятежных дней плыл Кугель в своем ялике по полноводной реке, останавливаясь на ночь на том или ином прибрежном постоялом дворе. На седьмой день река повернула на запад и, все так же причудливо петляя, по плесам потекла через край скалистых пиков и лесистых холмов, носивший название Чейм-Пурпур. Ветер дул непредсказуемыми порывами, и Кугель, спустив парус, отдался на волю течения, лишь время от времени выравнивая суденышко несколькими ударами весел.

Равнинные деревеньки остались позади, местность была необитаемой. Глядя на разрушенные надгробия, тянущиеся вдоль берега, кипарисовые и тисовые рощи, а также слыша тихие разговоры, доносившиеся до него по ночам, Кугель благодарил судьбу за то, что путешествует на лодке, а не пешком, и, благополучно миновав Чейм-Пурпур, вздохнул с огромным облегчением.

У городка Трун река впадала в Тсомбольское болото, и Кугель продал свой ялик за десять терциев. Чтобы поправить дела, он нанялся в подручные к городскому мяснику и вынужден был выполнять самые неприятные работы, присущие этому ремеслу. Плата, впрочем, была достойной, и Кугель, скрепя сердце, исполнял свои малопочтенные обязанности. Он так усердно работал, что его пригласили на подготовку пира, который устраивали в честь важного религиозного праздника.

По недосмотру или же под давлением обстоятельств Кугель пустил на свое фирменное рагу двух священных быков. В самый разгар торжественного обеда ошибка вскрылась, и Кугелю в спешке пришлось покинуть город, поскольку над его головой опять сгустились тучи. Он провел ночь, спрятавшись на бойне, чтобы избежать впавшей в неистовство толпы, а на следующее утро пустился в путь по Тсомбольскому болоту со всей скоростью, на которую был способен.

Дорога петляла, огибая топкие места и стоячие пруды и повторяя изгибы древнего тракта, что удлиняло путь вдвое. Северный ветер разогнал все облака, пейзаж, представший глазам Кугеля, отличался замечательной ясностью. Тот, однако, созерцал открывающиеся ему виды без особого удовольствия, в особенности когда заметил впереди парящего в воздухе пельграна. День шел своим чередом, ветер утих, и на болоте воцарилась неестественная тишина. Из-за кочек, обращаясь к Кугелю, нежными и печальными девичьими голосами кричали кикиморы: