— Ну, Анюта, — сказала Анисья Матвеевна, — кто ж тебя в первый раз в школу-то поведет? Аня ответила:

— В первый день меня поведет мама. Во второй — ты или дедушка, а в третий, если захочет, — Митя.

И он настал, этот день — первое сентября 1944 года. Они проснулись очень рано, обе — Аня и Саша. Но Анисья Матвеевна поднялась еще раньше. Она выгладила сатиновое синее платьице и пришила к нему белый воротничок. Она, строго приучавшая Аню чистить башмаки, сегодня сама их начистила до блеска. А на столе стоял царский завтрак: горячее молоко и белый хлеб с маслом!

Катя, которой было уже два года и которая очень любила поесть, тоже вскочила с кровати и уселась на стул против Ани.

— А помнишь, — сказала она, — ты один раз пила молоко и оставила мне?

Длинный коридор, по обе стороны — палаты, палаты. Сашин пост — третий, в конце коридора. На столе — стекло, лампа под зеленым абажуром. Сегодня день не операционный, можно чуть вздохнуть, оглядеться. И тем, кого вчера оперировали, сегодня немножко легче. Пришла в себя двухлетняя Оля. Она задумчиво смотрит на снежники за окном и говорит:

— Мухи…

Галя Павлова (операция на сердце) полусидит, опершись спиной на высоко взбитые подушки. От носа идут, как тонкие усы, коричневые резиновые трубочки с кислородом.

— Не пускайте Ваню, — говорит она, прерывисто дыша, — не пускайте… не хочу, чтоб видел меня такой… Вот маму — да… маму пустите.

Рядом с Сашиным столиком сидит четырнадцатилетний паренек Толя. Посмотришь на него и видишь: ресницы и веснушки! Ресниц и веснушек такое количество, что хвати, ао бы на пятерых. Саше сидеть некогда, она все время около вольных, но он ждет терпеливо. На коленях у него книга и он читает. Но стоит Саше хоть на секунду подойти к своему столу — за лекарством или за шприцем, как он немедленно вступает в разговор: