Был понедельник.

В следующую субботу предстояло отметить день рождения Великого Человека. Праздник обещал быть пышным, но холодным. Директор отеля «Бомонд» мистер Пьер Шамбрен ощущал вокруг атмосферу особой напряженности, какую испытал утром дня Д

[1]

в одном из приморских городков Британии, ожидая приказа о наступлении.

Однажды мистер Шамбрен уже участвовал в подготовке званого вечера Великого Человека, но тогда, приступая к делу, он еще пребывал в младенческом неведении. Он был одним из самых профессиональных и осведомленных работников отеля, и в его представлении званый вечер не мог быть причиной какой-либо особой напряженности. Однако тот вечер открыл ему глаза. Великий Человек обладал своеобразным талантом, который даже детскую невинность крестин мог превратить в сущий ад. Формы садизма, присущие ему, были настолько изощрены, что в предстоящие шесть дней ни один из служащих отеля «Бомонд», ни один из его гостей не могли так или иначе не испытать на себе его действие.

Дьявольская власть Великого Человека должна была начаться ровно в десять утра в понедельник и действовать до следующего воскресного утра, когда выбившейся из сил команде администраторов, официантов, посыльных и портье предстояло привести в порядок то, что осталось в бальном зале отеля «Бомонд» после двухсот пятидесяти званых гостей.

Пьер Шамбрен никогда не был трусом. На войне он слыл более чем хорошим солдатом, ибо не принадлежал к тем крепкоголовым героям, которые слепо бросаются навстречу опасности. Благодаря ясному уму и живому воображению он мог предвидеть любую ситуацию, и поэтому его мужественное поведение в опасности было истинным мужеством. В повседневной деятельности директора встречались ситуации, которые требовали и такта, и железных нервов. Несмотря на репутацию отеля люкс, в котором можно было не только остановиться, но и иметь постоянную резиденцию и даже купить квартиру, «Бомонд» сталкивался со многими проблемами, характерными для менее роскошных и более заурядных гостиниц. Всегда били пьяницы, неплатежеспособные постояльцы, девицы, пусть и самые дорогие в Нью-Йорке; бесконечные оскорбительные и необоснованные жалобы, самоубийства, сердечные приступы, капризы стареющих богатых вдов; чудаки, вроде того грека на двадцать четвертом этаже, который умудрился избить кнутом двух девушек, привязав их к спинке кровати, и вышел бы сухим из воды, если бы не попытался добавить к своей коллекции добродетельную горничную. Со всеми этими проблемами мистер Шамбрен справлялся с чрезвычайной гибкостью.

Когда человек достигает почтенного возраста — семидесяти пяти лет, кажется вполне логичным, что следует отпраздновать этот юбилей. А если он к тому же человек знаменитый, известный во всем мире, почитаемый уже свыше пятидесяти лет, можно предположить, что важные особы со всего света будут стремиться в отель «Бомонд».

Можно было бы подумать, что праздник устроят в его честь друзья и поклонники. Но этот вечер, который привел в такое смятение служащих отеля, собирался устроить сам Великий Человек. Список гостей мог бы вызвать удивление, ибо в нем не было ни одного известного имени. Семидесятипятилетний юбилей Обри Муна был отмечен странным подбором панков, невропатов, алкоголиков и дешевых авантюристов. Список включал также нескольких представителей прессы, нескольких случайных политических деятелей и горсточку крайне респектабельных личностей, которые не могли бы себе позволить не присутствовать на званом вечере Обри Муна. Обри Муна!

Англичанин по происхождению, Обри Мун в двадцать один год унаследовал большое состояние. Это случилось примерно в 1908 году. К тому же времени относятся его первые литературные опыты. Его первые рассказы были надуманны и туманны, печатались они в тонких журнальчиках на левом берегу Сены. Уже в те года настоящие друзья отпадали от него, как шкурка от спелого банана. Главным наслаждением начинающего беллетриста было выискивать у людей слабые места и разоблачать их безжалостно и жестоко. Его следовало избегать, как ядовитую медузу. В те ранние годы он специализировался на мелких изменах, разоблачение которых вызывало крах многих семейств; на моральных странностях — со столь же разрушительными результатами; на нечестности других людей.

Позже, когда его туманный стиль оттеснило влияние таких мастеров рассказа, как Киплинг и Сомерсет Моэм, он стал одним из ведущих военных корреспондентов. Его репутация значительно выросла, ибо теперь он разоблачал тайны людей, занимавших высокие посты. В нем была ненасытная жажда власти и стремление управлять жизнью выдающихся людей, И все это — во имя честной, воинствующей журналистики! Его боялись и ненавидели и принимали, потому что осадить или игнорировать его значило бы показать всему свету, что вам есть чего бояться.

Мистер Шамбрен никогда не делал перерыва на обед. Как директор отеля «Бомонд», он был нужен множеству людей, чаще всего — между одиннадцатью и тремя часами: гостям отеля, штатным сотрудникам, посторонним лицам или организациям, желающим использовать помещение отеля для устройства банкетов или вечеров, выставки мод, специальных конференций. Особого внимания требовали прибытие или отъезд знаменитостей, важных особ и просто богатых людей. Хотя всеми этими проблемами занимались специальные отделы и их руководители, в экстренных случаях мистер Шамбрен всегда был наготове. Он владел даром подчинять своему авторитету людей, но всегда готов был взять на себя ответственность при решении щекотливых вопросов. Он мог принимать решения мгновенно и, проработав на своем посту почти тридцать лет, мог, не хвастаясь, сказать, что ни разу не раскаивался в своих решениях. Некоторые из них оказались неверными или неэффективными, но Шамбрен твердо знал: повторись такая ситуация, он бы разрешил ее таким же образом.

Завтрак мистера Шамбрена всегда был сытным — фруктовый сок, бараньи котлеты или небольшой бифштекс, иногда жареная форель или дуврский балык и тосты без счета. И кофе, кофе, который он пил весь день. Обедал он в семь часов вечера, и его обед отвечал требованиям самого изысканного вкуса.

Сотрудники любили мистера Шамбрена и понимали его с полуслова. На первый взгляд казалось, что большую часть своего времени он проводит в праздном безделье, но очень скоро становилось ясно, что он обладает одним удивительным свойством — всегда оказываться на месте в нужный момент.

В тот понедельник, около часу дня, мистер Шамбрен сидел за рабочим столом в своем кабинете, потягивая свой неизменный кофе и куря египетскую папиросу.

— Вас хочет видеть мистер Гамайэль, сэр! Он в приемной,— доложила по селектору секретарь.

Если босс Пьера Шамбрена, вечно отсутствующий мистер Джордж Бэтл, не был способен мгновенно определить характер человека, то Шамбрен, пробыв на посту директора отеля «Бомонд» более двадцати лет, умел вычислить незнакомца мгновенно. Он видел множество человеческих типов и мог почти безошибочно классифицировать их. Соответствуют ли их средства стоимости пребывания в отеле? Скандалисты ли они, развратники или жалобщики? Не является ли отель «Бомонд» лишь маскировкой для какой-нибудь аферы? И — в более общем, расплывчатом смысле — «подходящие» они или «неподходящие»?

Молодой человек со светлыми волосами, с морщинками возле глаз, суровой складкой рта и неожиданно открытой улыбкой вызвал у Шамбрена сомнение лишь в одном. Цена отеля — сорок долларов в сутки за одноместный номер — слитком высока для гостя этого типа. Но, может быть, он собирается устроить себе короткие каникулы?

Шамбрен взглянул на письмо, которое ему вручил молодой человек:

На Харди, лейтенанта полиции, оглушительная слава Обри Муна не произвела ровным слетом никакого впечатления. Это был большой, смуглый, атлетически сложенный молодой человек, который выглядел скорее как добродушный защитник университетской футбольной команды, нежели как сыщик из отдела по расследованию убийств. Сокровища Востока в комнате Муна, слабый аромат благовоний, сам хозяин, полулежащий на своем троне,— все это сложилось в сознании молодого лейтенанта в образ подозрительный и фальшивый. «Псих какой-то»,— решил он.

Обри Мун отреагировал на лейтенанта полиции как на назойливую муху. Великий Человек словно надел маску, и прочесть что-нибудь на его лице было невозможно.

— Мы навели справки в Уолтон Трест Компани, мистер Мун,— сказал Харди.— Действительно, сумма 10 000 долларов была внесена, а потом снята мисс Памелой Прим.

— А кем внесена,— сказать вы не можете? Кто внес эти деньги, когда, как?

— Мы это и расследуем,— ответил Харди.

Сообщение, переданное в теленовостях, потрясло Джона Уилза до глубины души. Он воображал, что, избирая его орудием мести, неизвестный противник Муна тщательно обдумал свой выбор. И вдруг появляется эта Прим, тоже получает десять тысяч долларов и в отчаянии кончает жизнь самоубийством! Значит — двадцать тысяч! Все смешалось и перепуталось. Сознание отказывалось в это верить. Однако его доля в этом странном деле была вполне реальной. Два новых костюма и смокинг — вещественное доказательство. Дюжина сорочек в ящике бюро, пистолет и паспорт под ними — вещественное доказательство. Деньги были реальностью. Этого нельзя было отрицать.

Джону казалось, что за ним следят. Он даже поискал глазок в стене номера. За всем этим скрывается какой-то очень богатый сумасшедший. От него можно ждать чего угодно.

Джон посмотрел, нет ли в номере спрятанного микрофона. Нигде ничего не было.

Он закурил и стал посреди комнаты, всей кожей ощущая на себе чей-то пристальный зловещий взгляд. Прежде он представлял именно Муна в таком положении, себе же отводил роль преследователя. Теперь все изменилось. Очевидно, кому-то известно, зачем он здесь, в «Бомонде». За каждым его движением следят. Он долго был' жертвой Муна. Теперь стал жертвой его врага. В голове внезапно вспыхнула догадка, что, если он доведет дело до конца и убьет Муна, его схватят прежде, чем он успеет убрать пистолет. Он понял, что так же слаб и бессилен, как и погибшая Памела Прим. Кто-то захотел убрать Муна чужими руками и тут же передать предполагаемого убийцу в руки полиции.

Вопрос с деньгами путал все карты. Человек, который мог потратить двадцать тысяч долларов, чтобы купить малонадежного убийцу, мог с успехом потратить и больше. Может, у кого-то еще появился неожиданно счет в банке?

Наступил вторник.

Джон Уилз завтракал в номере. Он хотел просмотреть утренние газеты. Спешить было некуда, ибо ясного представления, куда ему следует идти и что делать, он пока не имел.

Газеты на разные лады обыгрывали историю Муна. Даже «Таймс» не смогла смягчить зловещие контуры этой истории — самоубийство девушки, услугами которой, очевидно, Мун время от времени пользовался, и странное письмо, обнаруженное в ее сумочке, которое свидетельствовало о существовании заговора против Муна. «Таймс» строго придерживалась фактов, цитируя' письмо и сообщая, что Мун отказал®)., сделать какое-либо заявление корреспонденту газеты. Полиция обещала, обеспечить знаменитому писателю надежную защиту. Прокуратура занималась расследованием возможного заговора против Муна. Среди других публикаций была краткая биография. Муна, очевидно, извлеченная из архивов «Таймса». В ней приводился список его книг и пьес, характеристика его журналистской деятельности, упоминались его премии и отмеченные наградами фильмы. Все это не проливало света на истинный характер Муна.

«Геральд Трибюн» мало отличалась от «Таймс», если не считать нескольких фотографий, помещенных на одной из  внутренних полос. На одной фотографии Мун красовался перед раздраженным Бернардом Шоу. На другой — сидел на террасе своего дома в Каннах, в обществе прославленной итальянской, кинозвезды. Третья, снятая в период войны, запечатлела Муна в военной форме и с тростью, беседующего с красавцем принцем. Уэльским на улице разрушенной французской деревни. На четвертой была прекрасная, брюнетка с прической начала, двадцатых годов. Подпись под фотографией гласила, что эта. женщина —- Виола Брук, прославленная звезда английской, сцены, постоянная спутница Муна в годы после первой мировой войны, ее таинственное исчезновение стоит в одном ряду со знаменитым делом судьи Крейтера.

Имя красавицы ничего не говорило Джоку Уилзу, Виола Брук исчезла до того, как он родился.

Есть большая разница между подготовкой рискованного плана в уютном кабинете Элисон и осуществлением этого плана на практике. Одно дело сказать: «Да, я согласен быть сыром в мышеловке»,— и совсем другое — стать действительно такой приманкой.

Джон Уилз никогда, не был трусом, но преследования, которым он подвергался последние двенадцать лет, превратили его в законченного пессимиста. Он уверовал в неизбежность своего поражения в борьбе против Муна. И вот в течение всего лишь одного часа произошло два события. В разговоре с Элисон он неожиданно нашел выход чувствам, которые уже достигли критической точки. В Харди он нашел союзника, который предложил ему рискованный шанс навсегда вырваться из опутавшей его сети. Слабый огонек надежды засветился, как пламя свечи в далеком окне.

Харди ушел, оставив их вдвоем с Элисон. Лейтенант решил установить наблюдение за Джоном. Два или три человека будут охранять его и следить за каждым, кто проявит к нему интерес. Эти сыщики, плюс охранники в распоряжении Джерри Додда, будут в состоянии постоянной готовности. Через пятнадцать минут они все соберутся в вестибюле, и Харди покажет им Джона.

— Вы должны знать наших людей,— сказал Джону Харди перед уходом.— Мы не хотим, чтобы вы зря тратили время, подозревая кого-нибудь из моих мальчиков.

Лейтенант был непреклонен еще в одном пункте. Никто, решительно никто не должен знать об их планах. Он особенно подчеркнул это для Элисон, которая собиралась предупредить мистера Шамбрена.

Пять минут спустя в кабинете Элисон появился лейтенант Харди. Его направил туда Джерри Додд, которому позвонил по телефону Джон.

Харди был свидетелем того, что происходило в Гриле, так что Джону не пришлось ему ничего рассказывать.

— Что вы там видели, кроме этого, так сказать, представления? — нетерпеливо спросил он.

— Я что-то не понимаю,— ответил Джон.— А что я там должен был видеть?

— Черт возьми, Уилз, предполагалось, что вы ищете заказчика, который заплатил вам десять тысяч долларов за убийство человека! Если наше предположение верно, то — десять против одного — он там был и наблюдал за спектаклем, устроенным Муном. Так что же вы видели?

Джон выскочил в холл, захлопнув за собой дверь номера. Тело его покрылось холодным потом, ноги вдруг стали ватными. Он почувствовал, что не в состоянии сделать ни одного шага.

Надо было пойти к ближайшему телефону и позвонить Джерри Додду. Джерри знал бы, что делать. А потом ждать, пока Харди и компания не допросят его о случившемся. Однако он не мог бы ответить на их вопросы! Он представил себе, как все это будет:

«Алиби, мистер Уилз, где ваше алиби? Вы хотите уверить нас, что встретили эту девочку только вчера вечером? Что она делала у вас в номере? Почему вы ударили ее термосом?»

Может, это и есть та расплата, которой грозил Джону автор письма? Не придется ли ему отвечать за то, чего он не делал?

Он оттолкнулся от стены. Инерция помогла дойти до лифта. Он нажал кнопку. Мигнул красный свет. Двери одного из лифтов раздвинулись. Лифтер испуганно посмотрел на него.

Джон закрыл лицо руками. Он чувствовал себя как выжатый лимон. Сдержаться во время допроса Муна оказалось тяжелым испытанием. Он старался представить, что было бы, если бы он поддался искушению и бросился на Муна? Удовлетворение, которое он бы испытал, стоило любого наказания!

— Я не слышал подробностей вашего визита к миссис Хейвен,— неслышно подошел к нему Харди.— Знаю только, что вы там были и говорили с ней и с Гамайэлем. Чего они хотят?

Джон глубоко вздохнул.

— Помощи.

— Помощи? От вас?

Первой мыслью Джона было то, что лучший способ защитить предполагаемую жертву Муна это открыть его замыслы широкой публике. Ему тут же доказали, что результат был бы только отрицательный. Это насторожило бы Муна, который мог отказаться от своего плана и придумать другой. Мун успел бы быстро уничтожить улики, такие, как снятые со счета деньги и шрифты пишущих машинок. И наконец, если бы пресса, радио или телевидение имели глупость использовать эту историю, их, а заодно и Шамбрена, привлекли бы к суду за клевету.

Но нельзя же стоять в вестибюле отеля «Бомонд» и каждому проходящему говорить: «Берегитесь Муна, он хочет вас убить!»

Последите за кошкой, и вы найдете мышиную норку.

Ожидаемая помощь со стороны Гамайэля и миссис Хейвен задерживалась. Старая дама имела ложу в опере, куда и отправлялась каждый вторник. Она уехала туда и на сей раз в своем древнем автомобиле, который вел столь же древний шофер. Гамайэля с ней не было, однако он тоже отсутствовал. Один из портье вспомнил, что Гамайэль имел обыкновение совершать частые прогулки, иногда небольшие, иногда долгие и далекие, так что угадать, когда он вернется, было невозможно. Однако его нередко видели в «Голубой лагуне» ночном клубе отеля «Бомонд», куда он обычно являлся в десять часов вечера, к началу варьете. Потом он обедал, а в полночь смотрел повторение варьете.

Шамбрен предложил Джону и Элисон отправиться в «Голубую лагуну».

Мун ушел. Исчез бесследно. Постели в его спальне и гостиной были нетронуты с тех пор, как горничная убирала их утром.

Харди открыл парадную дверь и впустил дежуривших там двух сыщиков. Сторм, с горящими от возбуждения глазами, вызвал врача. Сыщики внесли раненого в квартиру. Тем временем Харди позвонил Джерри Додду.

— Мун сбежал! Перекройте все прилегающие улицы. Возьмите своих людей, моих, каждого, кому вы доверяете. Одному из моих мальчиков, кажется, проломили череп. Где Шамбрен?

— Похоже, вы преследуете мистера Муна,— сказал Сторм.— Но ведь ясно, что убийца, которого вы ищете, трахнул вашего человека, открыл дверь и похитил мистера Муна!

Харди, попросив телефонистку соединить его с Шамбреном, повернулся к журналисту. Глаза его были холодны, как две новые монеты.

Потрясенный Джон Уилз зачарованно смотрел на миссис Хейвен. Как? Эта нелепая старуха — та прославленная красавица, что сорок лет назад бесследно исчезла из своей гримуборной в середине спектакля? Почти целый год газеты мусолили ее историю и отступились только тогда, когда всякая надежда найти ключ к ее исчезновению оказалась напрасной. Виола Брук, которая, по общему мнению, была любовницей Муна в течение ряда лет после первой мировой войны!

Глаза старой женщины обратились к Уилларду Сторму, сидевшему в кресле у противоположной стены. Он наклонился вперед, глаза его за стеклами очков в темной оправе возбужденно блестели в предвкушении сенсации.

— Я говорю вам правду, Шамбрен, которая мне дорого обойдется! Этот червяк,— миссис Хейвен указала на Сторма костлявым пальцем,— ославит меня на весь мир. Ему обязательно присутствовать при моем рассказе?

— Не беспокойтесь, миссис Хейвен,— сказал Харди.— Он будет делать все, что ему скажут. Ему придется считаться с нами, если он не хочет неприятностей!

— Даже в семьдесят три года женщина остается тщеславной,— сказала миссис Хейвен, не обращаясь ни к кому в особенности.— Некоторые женщины даже в старости сохраняют свою красоту. По многим соображениям, мне пришлось вести другую игру. Чтобы меня не узнали, я сделала себя комическим персонажем. Тридцать лет это была веселая игра. Последние пять лет стали адом!..