— Молох — повторил я вопрос патрульного. Чёрт побери, и почему именно Молох? Ладно, пока сойдёт и так.

— С какой целью переходите границу? — продолжал спрашивать молодой паренёк в камуфляжной одежде. Такие носили ликвидаторы последствий аварии в Чернобыле — защитный гермокостюм цвета хаки и намордник. Спасает от радиации не больше, чем два мусорных пакета, надетых на ноги и один на туловище и голову. Вот сукин сын, направил на меня автомат. Руки дрожат. И откуда они таких набирают? Вопросы в моей голове зарождались со скоростью неонового света, но самый главный сводил с ума.

— У меня важная информация для мэра Гражданского Проспекта — соврал я. — Конфиденциально. Можете навести справки, узнать, но когда убедитесь, что это так, то у вас, поверьте мне, будут крупные неприятности.

— Документы! — АК-47 отплясывал ходуном в руках патрульного. Только Гражданский, или как его называют местные жители, Северный Альянс, был поголовно вооружён такими автоматами. Надёжный, практичный, к тому же раритет. А на раритеты спрос велик. Разве что пули и вода могли конкурировать с рухлядью, доставшейся нам от канувшей в лету цивилизации.

Стараясь не спорить, дабы не разозлить юношу, я поднял руки, после чего плавно полез в карман армейских штанов. Без какой либо надежды ощупал отворот, нашёл книжицу и ещё кое-что. За поясом под свитером был давний добрый ремингтон. Я не помнил, сколько у меня оставалось патронов, но знал, если они есть в магазине, то я бы успел всадить пулю в сосунка прежде, чем тот за миг до смерти подумает о своей матери. Тем не менее, судьбу я пока решил не испытывать.

Переход от Гражданского до Академической прошёл без приключений, разве что малость устал. Не зря этот тоннель считается одним из самых длинных в питерской подземке — около двух с половиной километров. Как раз путь от Лавриков до Девяткино с умиравшей Ритой на руках. Теперь дорога заняла около двадцати минут. Когда-то я слышал легенду, ещё до войны Альянса с Веганом, будто с зоопарка на Горьковской в город сбежали все звери, но один тигр всё таки ушёл в метро. Конечно, с тех пор прошло много времени и утекло немало воды, но тревожное чувство не покидало. На всякий пожарный, я взял ремингтон в одну руку, фонарик в другую.

В полусотне метров от поста КПП на стене двери, ведущей в подсобное помещение, я уловил след крови, тянувшийся внутрь комнаты. Чего меньше всего мне хотелось, так это дёрнуть запачканную тёмно-красным цветом ручку двери на себя. По телу пробежал холодок. Стараясь не сбиваться с темпа, я прибавил ходу и уже через минуту предъявлял депешу двоим дневальным с Академки.

— Ребят, как можно встретиться с Луначарским?

— А он сейчас на Мужества, ступай туда. Если хочешь, можешь оглядеть станцию. Местечко у нас спокойное, красивое. Или по путям отправиться дальше, мы сообщим о тебе на наш второй пост.

— Спасибо. Но я, пожалуй, пройдусь по станции. От рельсов уже тошнит.

Белый потрескавшийся потолок. Так, стены не мягкие, значит, я не в психушке. Уже хорошо. Кровать, на которой я очнулся, состояла из картонных ящиков, наполненных доверху всяким тряпьём. Поверх всего этого ноу-хау продырявленный матрас и одеяло. Подушки не было. Значит, я в метро. Пережил форсирование Стик… Ненасытный молоточек боли ударил точно в висок. Да-да, лучше не вспоминать, хотя события последних двух часов забыть, по-моему, невозможно. Второй амнезии мне точно не пережить. Или третьей? Уже сам сбился со счёту.

В комнате, по размерам чуть больше той, в которой проживал давний герой, пусть и вымышленный — Раскольников, я успел лишь разглядеть прислонённый к углу ремингтон, пока не зашёл Антон Сомов. Я узнал его сразу. Удивительно, но удары по башке влияют на мою память лучше, чем что-либо другое. Неужели, Кензо мне собирается лоботомию сделать? Сомов — молодой парень, располагающей к себе умом и внешним видом. Человек, открытый в общении, к тому же умён не по годам. В отличие от того же Карпова, не просиживается под охраной в убежище.

Антон — мэр пограничной станции Лесная. Пограничной в виду того, что бордюрщики, коммунисты и кировские анархисты не считаются с севером Красной ветки, ибо тот отрезан от остального метро рекой. На деле — 4 станции (Девяткино не в счёт) являются самыми безопасными в плане про- и выживания. Вдали от войн. Так и так, Сомов был знаменит и другим: пять лет назад в год своего совершеннолетия (в питерской подземке оно по-спартански начиналось с пятнадцати лет) изобрёл самогонный аппарат.

— Вот, Молох, держи — прочитав последнюю мысль, протянул мне мэр гранёный стакан с серой мутной жидкостью в ней.

Что и следовало ожидать — самогонка, в миг поставившая меня на ноги. Ядрёная, сволочь. Не позабыв о такой универсальной «закуске» как рукав, я втянул ноздрями перемешавшиеся с освинением запахи протухшей рыбы, крови и пороха. Так, уважаемые, пахнет смерть. Не хватает палёной резины.

Не дай Боже кому-нибудь побывать в крысятнике: метрошной тюрьме. Лучше сразу в карцер. Если в «одиночке» сутки растягиваются на недели, то здесь 24 часа проходят за вечность. В пору сойти с ума. Комната метр на метр, не прилечь, не присесть — если только коленки к себе не поджать. Тюрьма названа так потому, что для неё характерны небольшие отверстия, в которые то и дело просачиваются крысы. Даст фору НКВДшным допросным камерам, существовавшим за век до Катастрофы. В питерской подземке крысятников было пруд пруди, но использовали их крайне редко. Гражданский Альянс имел такую тюрьму в тоннеле между Выборгской и Площадью Ленина. Фактически она являлась южной оконечностью Альянса, точкой «Б» на прямой линии. В помещении находился человек в грязно-синем комбинезоне, делавшим того похожим на грёбаного Марио из одноимённой игры давних.

— Я тебя могу прямо сейчас закрыть и оставить здесь подыхать — заговорил великан, стоявший напротив арестанта.

Сантехник занервничал. Руки и ноги отплясывали чечётку. Язык так и поворачивался сказать: «Ты не посмеешь», но, глядя в решительное лицо оппонента, мужик решил не возражать. С него требовались всего лишь навсего ответы на несложные вопросы. Пускай потом и убьют, но лучше так, чем заживо гнить в «родной» землянке.

— Хорошо, я всё расскажу! Но известно мне немного.

— Валяй. Но учти, ложь чую за километр.

— Налетай, торопись, покупай живопись! — стоя за прилавком с безделушками, орал весельчак на всю станцию.

— Как они меня достали — сплюнул себе под ноги мужик в армейском обмундировании. За спиной рюкзак с торчащим хоботом противогаза и пистолетом-пулемётом УЗИ. — И где этот ВладимЕр?!

— Попрошу не ругаться, уважаемый. Меня зовут Владлен. Я же не называю тебя, скажем, Япончиком.

Мужчина с женщиной обернулись на голос. Перед парочкой стоял внешне не примечательный человек в чёрной бескозырке с надписью: «СЕВЕРНЫЙ ФЛОТ». За спиной сумка, хранившая АК. Да, коммунисты себе не изменяют. Если бы Калашников изобрёл свой автомат чуть-чуть пораньше, то во II Мировой русские дошли бы до Берлина намного быстрее. И сейчас в IV Мировой (или Подземной?) войне большевики с АК в руках. В чём-то и ошибся Эйнштейн — великий ум давних. Дубинами и камням будут воевать разве что последние кретины или зомби.

— Во-первых, Кензо — протянул тот руку Владлену. — Во-вторых, с чего-то я ожидал увидеть перед собой дедка в бабушкиных очёчках. Ты как-то не очень смахиваешь на старпёра.