Освободившись от власти татарских ханов, Московское государство получило возможность устанавливать равноправные отношения с соседними державами. Как правило, это происходило вооруженным путем, в ходе разрешения спорных территориальных проблем. Наиболее острым был пограничный конфликт с Великим княжеством Литовским. В 70– 80-е гг. XV в. он проявился в стремлении Москвы добиться отказа Вильны от мнимых и действительных прав и претензий на Новгород, Великие Луки и Ржевские волости, а также вернуть под свою власть земли князей Одоевских, Воротынских, Белевских. Представители этих княжеских фамилий принадлежали к общему роду князей Новосильских, перешедших на литовскую службу в годы Феодальной войны второй четверти XV в. в Московском княжестве. Теперь, после зримого усиления Русского государства они начали возвращаться обратно на московскую сторону, побуждаемые к этому агентами Ивана III. На другие территории Великого княжества Литовского Москва тогда не претендовала. Лишь позднее, уже во времена Василия III, русскими дипломатами было публично заявлено, что Литва «неправдою» держит «отчину» великого князя — Киев, Полоцк и другие города Русской земли. Впрочем, и в то время Москве пришлось ограничиться присоединением лишь Смоленской земли.

Потеряв в войнах 1492–1494, 1500–1503, 1507–1508 и 1512–1522 гг. часть своих восточных территорий, литовские великие князья так и не смогли смириться с их потерей. Попытка добиться реванша просматривается во многих действиях Александра Казимировича, сумевшего вновь объединить под своей властью и Литву, и Польшу, а затем и в действиях его брата и преемника Сигизмунда I Старого. К возобновлению борьбы с Московским государством за спорные смоленские и северские земли они стремились и деятельно готовились. История русско-литовских отношений первой половины XVI в. знает целую серию войн: 1507–1508, 1512–1522 и 1534–1537 гг. После возвращения Литвою в ходе последнего конфликта Гомеля и Любеча обстановка на русско-литовской границе стабилизировалась. Она оставалась относительно спокойной более 20 лет, до начала Ливонской войны 1558–1583 гг., на несколько столетий обрушившей хрупкий мир в Восточной Европе.

Отношения со Швецией, северным соседом Московского государства, осложнял спор из-за той части карельской территории, которая была уступлена ей Великим Новгородом по Ореховецкому договору в 1323 г. Эта территория включала в себя погосты Яскы (Яскис), Огреба (Эйрепя) и Севилакша (Саволакс). В августе 1495 г. начался поход русского войска к Выборгу. Осада этой мощной крепости, в середине XV в. перестроенной Карлом Кнутсоном, закончилась неудачей, но другие действия русских отрядов были более успешными, особенно предпринятые русскими воеводами военные экспедиции в глубь Финляндии. Наибольший интерес из этих операций вызывает морской поход 1496 г. князей братьев И. Ф. и П. Ф. Ушатых, войско которых, пройдя на кораблях по Белому морю, обогнуло Кольский полуостров, захватило 3 шведских корабля и разорило «Каянскую землю» (Северную Финляндию).

Встревоженный русскими вторжениями правитель Швеции Стен Стуре в августе 1496 г. нанес ответный удар. 70 шведских кораблей высадили у стен русской крепости Ивангород 6-тысячное войско. Крепость не была готова к обороне. Ее наместник и воевода кн. Юрий Бабич бежал. Шведы захватили Ивангород штурмом, перебив всех взятых в плен жителей. Иван III немедленно направил против шведов 3-тысячный отряд воевод Ивана Федоровича Гундора и Михаила Кляпина, а затем и рать псковского наместника князя Александра Владимировича Ростовского. При приближении русских войск шведы ушли из Ивангорода. В 1497 г. в Новгороде между Иваном III и Стеном Стуре было заключено 6-летнее перемирие, впоследствии неоднократно продлявшееся правительствами Василия III (1524) и Елены Глинской (1536).

Русская активность на своих западных и северных границах тревожила власти Ливонского ордена и впоследствии.

В 60-х годах XV в. общая обстановка на границах вынуждала московского государя форсировать силовое решение конфликта с Казанью, временами (в 1467–1469, 1477–1478, 1485, 1486 и 1487 гг.) выливавшееся в настоящие русско-казанские войны. Начало им было положено в 1467 г., во время очередного династического кризиса в Волжской Татарии. Русское правительство решило вмешаться во внутренние дела ханства, чтобы поддержать династические права на казанский престол одного из сыновей хана Улуг-Мухаммеда Касима. В 1452 г. он был изгнан своим старшим братом Махмудом (Махмутеком; в русских летописях Мамутяком) и укрылся в русских владениях. Именно на выделенных Василием II Касиму землях на реке Оке возникло Касимовское ханство, находившееся в полной вассальной зависимости от Москвы. Центром этого анклава стал Городец-Мещерский, вскоре (в 1474 г.) переименованный в Касимов. Удельное ханство на Оке стало местом поселения представителей знатных татарских родов, по тем или иным причинам покинувших свои родные улусы. На протяжении XV–XVI касимовские «царевичи» и мурзы постоянно использовались московскими государями в осуществлении их планов завоевания соседних татарских ханств.

С точки зрения Ивана III удобный момент для вмешательства в казанские дела наступил в 1467 г., когда умер правивший в Казани старший сын Махмутека бездетный хан Халиль и на престол взошел его младший брат Ибрагим (Обреим). Часть казанской знати во главе с князем Абдуллой-Муэми-ном (Авдул-Мамона), недовольная новым «царем», решила в противовес Ибрагиму поддержать права его дяди Касима и пригласила этого изгнанника вернуться на родную землю и занять ханский трон. Осуществить это предприятие претендент мог только при военной помощи великого князя Ивана III, которая и была ему оказана.

14 сентября 1467 г. русское войско, выделенное в помощь Касиму, выступило в поход на Казань. Командовали ратью лучший воевода великого князя Иван Васильевич Стрига Оболенский и незадолго до этого перешедший на московскую службу тверской полководец князь Данила Дмитриевич Холмский. Сам Иван III находился с резервными войсками во Владимире, откуда, в случае неудачи похода, он мог прикрыть значительную часть русско-казанской границы. Предчувствие не обмануло московского князя. На переправе в устье реки Свияги Касим и русские воеводы были встречены большим казанским войском и были вынуждены остановиться на правобережье Волги. Воеводам оставалось ждать «судовую рать», двигавшуюся им на помощь по рекам Клязьме, Оке и Волге, но она так и не успела до морозов подойти на помощь войску И. В. Стриги Оболенского и Д. Д. Холмского. Попытка заманить на свой берег и захватить татарские речные корабли также не удалась. Поздней осенью 1467 г. русские полки вынуждены были начать отступление к границе.

В ожидании ответного нападения казанских отрядов Иван III приказал готовить к обороне пограничные города Нижний Новгород, Муром, Галич и Кострому, разослав туда свои заставы. Действительно зимой 1467/68 г. татары напали на хорошо укрепленный еще в годы противоборства Василия II с Юрием Звенигородским и его детьми Галич. Однако большая часть своевременно извещенного местного населения, привычного к нападениям врагов, успела укрыться в городе. Галичане, с помощью подоспевшей им на помощь лучшей частью московского войска — «двором великого князя» под командованием князя Семена Романовича Ярославского не только отбили нападение, но в декабре 1467 — январе 1468 г. совершили ответный лыжный поход на черемисов (марийцев), территория которых входила тогда в состав Казанского ханства. Русские полки в конце похода находились всего в дне пути от татарской столицы, «повоеваша всю ту землю». Из похода войско Семена Романовича вернулось к празднику Крещения Господня — 6 января 1468 г.

Боевые действия шли и на других участках русско-казанской границы. Муромцы и нижегородцы опустошали татарские порубежные селения на Волге, «а с Вологды ходиша тако ж, и устюжане и кичмежане и воеваша по камен по Вятке и много избиша и плениша». В отместку за этот поход татарское войско в конце зимы 1467/68 г. дошли до верховьев реки Юга, сожгли городок Кичменгу, перебив его защитников и захватив в плен укрывавшихся за его стенами жителей окрестных селений. На Вербной неделе (4–10 апреля 1468 г.) казанцы и черемисы разграбили две костромские волости, в мае выжгли окрестности Мурома, однако в последнем случае совершивший нападение татарский отряд был настигнут и уничтожен ратью князя Д. Д. Холмского.

На первых порах в отношениях с Литвой великий князь Иван III действовал чрезвычайно осторожно, стараясь уговорами и обещаниями привлечь на свою сторону служивших Литовскому государству русских верховских князей, владения которых находились в верховьях р. Оки. Они сохраняли известные права и привилегии, за соблюдением которых очень внимательно следили в Москве, постоянно оговаривая их в докончаниях (договорах) с Литвой. Среди факторов, оказавших значение на окончательный выбор ими сюзерена, определяющими стали русское происхождение (верховские князья были потомками князя Михаила Всеволодича Черниговского), непоколебимая верность православию. Свою роль в этом выборе сыграла близость степных границ, откуда с удручающим постоянством на литовские земли совершали набеги войска союзного Москве крымского хана Менгли-Гирея.

Отъезды верховских князей на московскую службу начались еще в начале 1470-х гг. Одним из первых перешел к Ивану III князь Семен Юрьевич Одоевский, погибший осенью 1473 г. во время одного из пограничных конфликтов. Его сыновья Иван Сухой, Василий Швих и Петр Семеновичи Одоевские, владевшие половиной родового города Одоева, уже верой и правдой служили московскому государю, участвуя в постоянных столкновениях на границе. Однако другие верховские князья не спешили следовать примеру Одоевских. Выезд в Москву в 1481–1482 гг. Федора Ивановича Бельского вряд ли можно считать обычным княжеским отъездом с сохранением своей «отчины». Он вынужден был бежать из Литвы, спасаясь после неудачного заговора против Казимира IV Ягеллончика, в котором Ф. И. Бельский был замешан вместе со своими родственниками князем Михаилом Олельковичем и Иваном Гольшанским, собиравшимися отторгнуть в пользу Московского государства всю восточную часть Великого княжества Литовского вплоть до реки Березины. В Москве Ф. И. Бельский был благосклонно принят и щедро пожалован, но все его литовские владения были конфискованы Казимиром.

Массовый характер переходы верховских князей на московскую службу приобретают, начиная с 1487 г. Чрезвычайно важным представляется явно не случайное совпадение этой даты с казанским взятием 9 июля 1487 г. Высвободив свои войска на востоке, Иван III усилил нажим на Литву, создавая прецеденты для вмешательства во внутренние дела этого государства. Одним из первых, разграбив город Мезецк, отъехал к Москве князь Иван Михайлович Воротынский. В начале октября 1487 г. к Ивану III прибыло литовское посольство с жалобами на действия князя Воротынского и помогавших ему князей Одоевских. Исходя из этой даты, А. А. Зимин предполагал, что Иван Михайлович перешел на московскую службу осенью 1487 г., а М. М. Кром относит его отъезд к первой половине этого года. Несомненно, литовское посольство князя Тимофея Владимировича Мезецкого прибыло в Москву вскоре после отъезда князя Воротынского, но, вряд ли осенью. Несмотря на чрезвычайный характер этой миссии, принятие решения об ее отправлении и дорога в Москву должны были занять не менее месяца. Вероятнее всего, мезецкие события произошли в августе 1487 г. Участие в них давно уже служивших Ивану III князей Ивана Сухого, Василия Швиха и Петра Семеновичей Одоевских, указывает на явную заинтересованность в таком развитии событий великого князя, а, между тем, он вряд ли мог решиться на эскалацию конфликта с Литвой до благополучного окончания войны с Казанью.

Давление Москвы на порубежных литовских владельцев возрастало и приобретало значительные размеры. Так, весной 1489 г. Воротынск осаждало московское войско под командованием одиннадцати воевод во главе с князем Василием Ивановичем Косым Патрикеевым. Положение верховских князей становилось безвыходным, и многие из них вынуждены были следовать примеру Ивана Воротынского. В конце 1489 г. на службу к Ивану III отъехали со своими «отчинами»: Иван, Андрей и Василий Васильевичи Белевские, Дмитрий Федорович Воротынский и его племянник Иван Михайлович Воротынский, также захватившие часть земель князей, хранивших верность Литве. Протесты, заявленные польским королем и великим князем литовским Казимиром IV, были оставлены без внимания и отношения между двумя государствами продолжали обостряться. Однако до кончины Казимира IV дело ограничивалось локальными пограничными столкновениями и взаимными упреками в нарушении существующих соглашений. Ситуация резко изменилась после смерти старого короля, последовавшей 7 июня 1492 г. Сыновья Казимира разделили державу отца, значительно ослабив ее силы. Старший сын покойного Владислав II Ягеллон стал королем Чехии, а с 1490 г. королем Венгрии, где правил под именем Уласло II. Ян I Ольбрахт занял польским престол, а их брат Александр Казимирович стал великим князем литовским.

Реакция Ивана III была почти мгновенной. Уже в августе 1492 г. его войско («сила ратная») под командованием князя Федора Васильевича Телепня Оболенского вторгается на литовскую территорию и захватывает города Мценск и Любутск. Жалуясь на это нападение, в сентябре 1492 г. Александр Казимирович писал в Москву: «ино пришли к нам вести, што люди твои в головах княз Федор Оболенскии приходил со многими людми воиною безвестнои городы нашы Мценеск и Любтеск зжег и наместника нашего любуцкого и мценского Борыса Семеновича звел, и бояр мценских и любуцких з жонами, з детми и иных многих людей в полон повели, и животы и статки побрали». Захватом Мценска и Любутска дело не ограничилось. Тогда же, в августе 1492 г., отряды князей И. М. Воротынского и Одоевских выступили в поход на Мосальск и Серпейск, достаточно легко овладев ими. В августе-сентябре произошло вторжение и во владения вяземских князей. Отряд великокняжеских воевод Василия Лапина и Андрея Истомы захватил города Хлепень и Рогачев. К этому времени надежного военного прикрытия восточных рубежей Великого княжества Литовского больше не существовало. Это стало следствием отъезда князей на московскую службу и перехода под власть Ивана III ряда пограничных крепостей: Одоева, Козельска, Перемышля, Серенска. Однако уступать свои города без борьбы новый великий князь литовский Александр Казимирович не собирался. Он категорически отказался признать переход на московскую сторону русских князей, о чем чуть позже и сообщил Ивану III в послании от 20 февраля 1493 г., доставленном Федором Гавриловичем. К захваченным городам были посланы из Смоленска войска под командованием наместника Юрия Глебовича, князя Семена Ивановича Можайского и князей Друцких, которым ненадолго удалось вновь овладеть Серпейском и выжженным Мценском. Но это был лишь временный успех. 21 января 1493 г. против литовского войска выступила большая армия, включавшая не только великокняжеский полк воевод под командованием Михаила Ивановича Колышки (из рода Патрикеевых) и Александра Васильевича Оболенского, но и войска союзных Москве рязанских князей Ивана и Федора Васильевичей. Литовские отряды были вынуждены отступить к Смоленску, оставив в занятых ими «градех» сильные гарнизоны. Тем не менее московско-рязанская армия добилась важных успехов. Она вернула Мезецк, сдавшийся русским воеводам без боя, и Серпейск, взятый штурмом, несмотря на отчаянную защиту находившихся там «панов… двора великого князя Александра» во главе с воеводой Иваном Федоровичем Плюсковым. Развивая успех, войско М. И. Колышки-Патрикеева и А. В. Оболенского заняло город Опаков, гарнизон которого также оказал сопротивление, и Опаков, подобно Серпейску был сожжен победителями. Такая же судьба постигла взятый штурмом город Городечно.

Присоединив к своему государству Новгород, московский князь унаследовал от рухнувшей вечевой республики достаточно протяженную границу со Швецией, установленную Ореховским (Нотебургским) мирным договором, заключенным в 1323 г. В соответствии с его статьями, граница между двумя государствами прошла по р. Сестре. Тем самым русской стороной было признано присоединение Западной Карелии к Швеции.

Во время новгородских походов Ивана III шведы (выборгские фогты) попытались упрочить свою власть над Карелией, постоянно провоцируя столкновения на границе. Напряженность в отношениях с Большой Ордой, Казанью и Литвой вынуждали великого князя до поры до времени ограничивать ответные действия. В течение трех лет с 1479 по 1482 гг. на русско-шведских рубежах шла необъявленная война, сменившаяся временным затишьем после упрочения позиций Москвы в Северо-Западном крае.

Взяв под свою руку Новгород, Иван III задумал вернуть карельские погосты Яскы (Яскис), Огреба (Эйрепя) и Севилакша (Саволакс), отошедшие в начале XIV в. к Швеции. Однако, планы его планы простирались гораздо дальше. Московский государь стремился захватить Выборг — мощную крепость, выстроенную шведами в 1293 г., в месте впадения старого русла р. Вуоксы в Финский залив. В середине XV в. выборгский наместник Карл Кнутсон перестроил город, значительно усилив его укрепления.

Именно походом на Выборг началась русско-шведская война 1495–1497 гг. Кампания была хорошо подготовлена. И дипломатически — еще в 1493 г. Иван III заключил союз с датским королем Хансом I (Иоанном I) Ольденбургским, острием своим направленный именно против Швеции. И непосредственно в военном отношении — великий князь усиливает московскую артиллерию и строит «на Девичьи горе противу города Ругодива Немецкого» крепость Ивангород. Новая русская цитадель была поставлена «на слуде» (крутом берегу) реки Наровы в кратчайшие сроки — всего за 7 недель. Впоследствии ее планировали усилить новыми линиями укреплений, но не успели. Стены и башни Большого Бояршего города были построены здесь уже после окончания русско-шведской войны.

Весной 1495 г. московские дипломаты предъявили правителю Швеции Стену Стуре (Старшему) требование о возвращении Западной Карелии, которые были отвергнуты Стокгольмом. Война стала неизбежной и уже в июне 1495 г. первый русский отряд в количестве 400 человек перешел границу и вторгся на шведскую сторону с разведывательными целями. А в августе этого же года начался поход к Выборгу большого русского войска. По шведским данным, оно насчитывало до 60 тыс. человек. В состав двинутой к границам армии вошли московские полки под командованием знаменитого воеводы Даниила Васильевича Щени, новгородская «сила» под началом Якова Захарьича Кошкина и псковская посошная рать во главе с князем Василием Федоровичем Шуйским.

Несмотря на явно неудовлетворительный, с точки зрения Ивана III, исход русско-шведской войны 1495–1497 гг. мир на северных рубежах оказался заключен как нельзя вовремя. Именно в эти годы, раздосадованный стремлением обратить свою дочь великую княгиню литовскую Елену в католичество, московский государь принимает решение, противоречащее условию «Вечного мира» 1494 г. с Литвой запрещавшему отъезд князей. Он снова начинает принимать на службу князей, оставляющих литовскую службу. В апреле 1500 г. под власть Москвы переходят Семен Иванович Бельский, Василий Иванович Шемячич и Семен Иванович Можайский, владевшие огромной территорией на восточных землях Великого княжества Литовского с городами Белая, Новгород-Северский, Рыльск, Радогощь, Стародуб, Гомель, Чернигов, Карачев, Хотимль. Война становится неизбежной. В преддверии ее Александр Казимирович предпринял ряд шагов по привлечению на свою сторону союзников. 24 июля 1499 г. состоялось заключение Городельской унии между Великим княжеством Литовским и Польским королевством. Также были упрочены связи Вильны с Ливонским орденом и ханом Большой (Заволжской) Орды Шейх-Ахметом (Шиг-Ахмадом). Однако немедленную военную помощь Литве ни Польша, ни Ливония, ни татары из Большой Орды оказать не могли. Пользуясь этим обстоятельством, великий князь московский Иван Васильевич поспешил с началом военных действий. Вместе с дьяком Иваном Ивановичем Телешовым, посланным в Вильну с сообщением об «отказе» князей Семена Ивановича Можайского и Василия Ивановича Шемячича, туда поехал и Афанасий Шеенок, везший «складную» грамоту с объявлением войны Великому княжеству Литовскому.

Московский государь действовал по заранее продуманному и стратегически точному плану, основные положения которого были раскрыты Герберштейном. Накануне войны были сформированы три войска (у Герберштейна — «отряда»). «Первый отряд, — пишет имперский посол, — направляет он (Иван III. —

В. В.

) к югу против Северской области, второй на запад против Торопца и Белой, третий помещает он посредине против Дорогобужа и Смоленска. Кроме того, он сохраняет еще в запасе часть войска, чтобы она могла скорее всего подать помощь тому отряду, против которого замечено будет боевое движение литовцев». О продуманном характере действий Ивана Васильевича свидетельствует и сообщение «Хроники Быховца» о тайной «посылке» московского князя к Семену Бельскому с обещанием многих городов и волостей. Отъезд этого князя в Москву нарушил хрупкий русско-литовский мир.

Почти одновременно с гонцами И. Телешовым и А. Шеенком 3 мая 1500 г. из Москвы к литовской границе выступило войско под командованием служившего тогда Ивану III изгнанного казанского хана Мухаммед-Эмина и Якова Захарьича. Русская рать овладела Мценском, Серпейском, Брянском и вместе с войсками Семена Ивановича Можайского и Василия Ивановича Шемячича, заняла Путивль (6 августа 1500 г.). Устрашившись московского нашествия, власть Ивана III поспешили признать князья Трубецкие и Мосальские.

Военные действия шли и на других направлениях. Успех везде сопутствовал русскому оружию. Так, составленная из новгородцев рать под командованием наместника Андрея Федоровича Челяднина, усиленная полками удельных князей Федора и Ивана Борисовичей Волоцких, овладела Торопцом. Другое войско, которым командовал родной брат Якова Захарьича Юрий Захарьич, заняло Дорогобуж — город, лежавший в двух днях пути от Смоленска. Успешное наступление русских войск не могло не встревожить Александра Казимировича и его советников. В Москву поступали сведения о больших военных сборах в Литве. Ответный удар ожидался со стороны Смоленска на Дорогобуж. К этому городу из Твери была срочно переброшена рать под командованием Д. В. Щени, который, соединившись с отрядом Юрия Захарьича, принял командование всем войском. Численность его составляла 40 тысяч человек. Как показали последующие события, решение усилить находившееся под Дорогобужем войска резервными полками было верным. Из Смоленска через Ельню навстречу нашей рати двигалось 40-тысячное войско великого гетмана литовского князя Константина Ивановича Острожского. Обе армии встретились в районе рек Тросны, Ведроши и Селии. 14 июля 1500 г. между ними произошло большое сражение. Ведрошская битва стала центральным событием второй русско-литовской войны.

Перед сражением московское войско находилось в своем лагере на Митьковом поле, расположенном в 5 км к западу от Дорогобужа, за реками Ведрошь (Ведрошка), Селия и Тросна. Через Ведрошь был перекинут единственный в этих местах мост. Своевременно узнав о подходе литовской армии, русские воеводы, намеренно не уничтожая моста, выстроили для боя Большой полк под командованием Д. В. Щени. Правый фланг русской рати был обращен к Днепру, недалеко от места впадения в него Тросны, левый был прикрыт большим труднопроходимым лесом, в котором, за флангом Большого полка, укрылся в засаде Сторожевой полк воеводы Юрия Захарьича. На западный берег Ведроши выдвинулись передовые части, задачей которых было завязать бой и отойти затем на восточный берег реки, заманив туда литовцев.

В середине XVI в. начинается второй этап развития вооруженных сил Русского государства, особенности которого определило осуществление разработанной Избранной радой большой военной программы. В эти годы был реформирован порядок службы поместного войска — главной ударной силы московской армии. Однако временный характер службы дворянского ополчения перестал устраивать правительство, поэтому оно начинает формирование «приборных» стрелецких и казачьих частей, размещенных в качестве постоянных гарнизонных войск по городам Московского государства. В военное время лучшие из них включались в состав полевых армий, усиливая огневое прикрытие дворянских сотен. Тогда же было упорядочено управление вооруженными силами, в дополнение к Разрядному и Поместному приказами, созданы Стрелецкий, Пушкарский, Бронный, Каменных дел и другие приказы. Располагая более многочисленной и лучше организованной армией, правительство приступило к покорению Северного и Нижнего Поволжья, Северного Кавказа и Западной Сибири. Завоевательным планам Москвы пытались воспрепятствовать Крым и Турция, эти государства усилили военный нажим на Россию, не ограничиваясь обычными грабительскими набегами, но устраивая большие походы в глубь русской территории.

На северных и северо-западных границах Московского государства в первой половине XVI в. обстановка оставалась достаточно спокойной, выгодно отличаясь этим от других рубежей Руси, где шли почти непрерывные войны, требовавшие привлечения всех военных ресурсов страны.

Причиной полувекового мирного развития отношений России с Ливонским орденом и Шведским королевством являлась взаимная заинтересованность сторон в сохранении устоявшейся пограничной линии, определенной предшествующими соглашениями. Среди других факторов, предопределивших миролюбивую политику сопредельных с Московской державой государств, выделяются: заметное ослабление немецкого рыцарского государства в Прибалтике, а также длительное военное противоборством Дании со сторонниками независимости Швеции, продолжавшееся до 1523 г., когда была расторгнута Кальмарская уния. С другой стороны, Россия, силы которой истощались частыми нападениями татар и войнами с Великим княжеством Литовским, до поры до времени, была заинтересована в развитии добрососедских отношений с Венденом и Стокгольмом. Отношений в целом достаточно спокойных, невзирая на раздражавшее Москву стремление ливонских и шведских властей прервать или ограничить крепнувшие контакты Руси с другими европейскими государствами.

Переломным в истории взаимоотношений наших стран стал 1554 г., когда разразилась новая русско-шведская война, начатая королем Густавом I Вазой. Ее локальный характер не должен вводить в заблуждение. Именно эта авантюра правителя Швеции привлекла внимание царя Ивана Васильевича к балтийской проблеме, а победа русского оружия вселила уверенность в слабости противостоящих ему немецких государств, в возможность их быстрого завоевания и подчинения. «Если бы не ваше злобное сопротивление, — корил позже Иван Грозный Андрея Михайловича Курбского и его единомышленников, — то, с божьей помощью, уже вся Германия была бы под православными».

Это убеждение русского самодержца ввергло Россию в один из самых затяжных и тяжелых в нашей истории конфликтов — Ливонскую войну. Поражение в ней сказывалось спустя много лет, и даже последующий реванш — отвоевание во время русско-шведской войны 1590–1595 гг. потерянных по Плюсскому перемирию городов (Ивангорода, Яма и Копорья) не смогло компенсировать понесенных во время Ливонской войны людских потерь и экономического разорения страны.

В середине 40-х гг. XVI в. в русской восточной политике наметился существенный перелом. Окончание эпохи боярского правления положило конец колебаниям Москвы в отношении Казанского ханства. Причина крылась в поведении Сафа-Гирея, упорно цеплявшегося за союз с Крымом и постоянно нарушавшего мирные соглашения с Россией, и казанских князей, обогащавшихся за счет набегов на приграничные русские земли. Игнорировать враждебные действия поволжских татар и мириться с ними в Москве уже не могли. В те годы определяющее влияние на политику Русского государства оказывал митрополит Макарий, являвшийся инициатором многих предприятий молодого Ивана IV в 1547 г., принявшего на себя бразды правления в стране. Постепенно в окружении митрополита вызревала идея силового подчинения Казанского царства России как единственного средства прекращения татарских вторжений на свои восточные земли. При этом полного завоевания и подчинения Казани не предусматривалось. Гарантией лояльности по отношению к Русскому государству должно было стать утверждение на казанском престоле пользующегося доверием Москвы «царя» Шах-Али и введение в столицу ханства русского гарнизона. В ходе военных действий 1547–1552 гг. эти планы Москвы подверглись существенной корректировке.

Известно несколько казанских походов Ивана IV, в большинстве из которых он принимал личное участие. Это обстоятельство подчеркивало значение, придававшееся данным походам государем и его ближайшими советниками. Почти все кампании проходили зимой, когда становились безопасными южные рубежи страны, и можно было, без оглядки на Крым, выводить войска на Волгу. Первой пробой сил, предпринятой Иваном Васильевичем на восточном направлении, стала «посылка в казанские места» войска воевод князя Александра Борисовича Горбатого и князя Семена Ивановича Микулинского. Полки под их командованием были отправлены из Нижнего Новгорода в феврале 1547 г. в ответ на обращение о помощи черемисского сотника Атачика (по летописной версии Тугая) «с товарищи», заявивших о желании «великому князю служити». Сам царь в походе не участвовал из-за состоявшейся 3 февраля свадьбы с Анастасией Романовной Захарьиной-Юрьевой, но внимательно следил за ходом экспедиции. Русская рать дошла до Свияжского устья «и казаньских мест многие повоевали», но затем вернулась в Нижний Новгород.

Во главе следующего похода на Казань встал сам царь. О принятом решении сообщалось необычайно торжественно: «Тоя же осени умыслил царь и великий князь Иван Василиевич всеа Русии с митрополитом и з братьею и з боляры идти на своего недруга на казаньского царя Сафа-Кирея и на клятвопреступьников казанцов за их клятвопреступление». В ноябре 1547 г. из Москвы во Владимир направили войска во главе с воеводой Дмитрием Федоровичем Бельским, а 11 декабря туда же отбыл сам Иван Васильевич. Во Владимире были сосредоточены «для казанского дела» в основном пехотные полки и «наряд» — московская артиллерия. Войску предстояло выступить к Нижнему Новгороду, а затем на Казань. На Мещере готовилось к наступлению вторая армия под командованием Шах-Али и воеводы Федора Андреевича Прозоровского. В ее состав входили конные полки, которые должны были идти через степь к назначенному на устье реки Цивили месту встречи двух ратей. Из-за небывало теплой зимы 1547/48 г. выступление войск в поход затягивалось. «Наряд» прибыл во Владимир только после Крещения (6 декабря) «с великою нужею, понеже быша дожди многие, а снегов не беша ни мало». Главные силы достигли Нижнего Новгорода лишь в конце января, и только 2 февраля, армия вниз по Волге направилась к казанской границе.

Однако уже через два дня из-за нового потепления полкам пришлось остановиться на острове Работка. «И некоим смотрением Божиим, — читаем мы в летописи, — приде теплота велика и мокрота многая, и весь лед покры вода на Волзе и пушки многие проваляшеся в воду, многая бо вода речная на лед наступи, и никакоже по леду никому поступити невозможно, и многие люди в проушинах потонуша». Потеря большей части осадной артиллерии, утонувшей в Волге в самом начале похода, не сулила больших успехов задуманному предприятию. Несомненно, именно это обстоятельство вынудило царя вернуться в Нижний Новгород, а затем в Москву. Оставленная на Работке армия двинулась дальше и, соединившись 18 февраля на р. Цивиле с полками Шах-Али, достигла Казани. В битве на Арском поле воинам Передового полка князя С. И. Микулинского удалось разбить войско хана Сафа-Гирея и «втоптать» его остатки в город. Однако отсутствие осадного «наряда» вынудило русских военачальников, простоявших под стенами ханской столицы 7 дней, отступить к своему рубежу.

В ответ на этот поход произошло ответное нападение большого казанского отряда Арака-богатыря на галицкие места. Костромской наместник Захарий Петрович Яковлев, своевременно извещенный о набеге, настиг и разгромил отягощенного полоном и добычей противника на Гусевом поле, на реке Езовке.

Король Швеции Густав I Ваза, пришедший к власти в 1523 г., в конце 40-х — начале 50-х гг. XVI в. взял курс на военную конфронтацию с Россией. Однако его попытки организовать антимосковскую коалицию в составе Швеции, Ливонского ордена, Дании и Литвы, провалились. По интересному сообщению Балтазара Рюссова, власти Ордена подталкивали шведского короля к войне с Московским государством, обещав ему помощь и содействие, но затем отказались от своих обязательств: «В 1554 году Беренда Шмертена, орденсфохта и владельца Виттенштейна (Вейсенштейна. —

В. В.

) послали к Густаву, королю шведскому просить короля начать серьезную войну с московитами. То же самое хотел сделать и магистр ливонский. Когда же в 1555 г. король шведский начал войну с московитами, и был уверен, что магистр по обещанию также поможет ему против русских, то магистр и не подумал идти на войну». Несмотря на то, что к началу войны Швеция оказалась в полной изоляции, она все же выступила против Московского государства. В 1554 г. «немецкие люди» начали нападать на русские порубежные места и погосты, вызвав резкий протест русских властей. Позднее, в ходе завершивших войну переговоров, царь упрекал короля Густава в том, что его «люди, перелезчи за старой рубеж за Саю реку и за Сестрею реку и за иные записные рубежи в перемирных грамотах, земли пашут, и сена косят, и рыбы ловят, а людей наших бьют и грабят, а называют наши земли твоими землями, а рубеж называют в наших погостех, речку Руеть Саею рекою <…> А Мурманской наш данщик Васюнко Конин нам бил челом, что твои люди Нарбатцкие земли сына его до смерти убили и дань нашу взяли с дватцати погостов и вперед нашим данным людем нашие дани давати не велят. А игумен наш Святого Чюдотворца Николы, что на Печенге против Варгана и тот нам бил челом, что твои подовластные люди на него ся хвалят убивством и хотят монастырь наш разорити».

Полный разрыв отношений между двумя странами связан с задержавнием в Выборге и арестом в Стокгольме русских купцов и «земца» Никиты Кузьмина — посланника новгородского наместника князя Дмитрия Федоровича Палецкого, отправленного в Швецию с жалобами на участившиеся нападения «немецких людей» на русские владения. Перешедшие границу шведские отряды начали «нашим порубежным людем многие насилства учали делати розбои и татбами и бои и грабежи, и многие села и деревни и хлебы пожгли и многих людей до смерти побили, и через Саю реку и через Сестрею реку и через иные старинные рубежи, которые писаны во княж Юрьеве грамоте и во княж Магнушеве грамоте, через те все старинные рубежи перелезчи в наши во многие земли и в воды вступались, а назвали те наши земли и воды твоими землями». Сообщив о произошедшем в Москву, Д. Ф. Палицын в январе 1555 г. получил царскую грамоту, содержавшую повеление направить за рубеж, в Выборский уезд войска, усилив их земцами и «обидными людьми», «а велети им над немцы учинити по тому ж, како они над нашими людьми чинили, а за грабежы бы свои взяли гораздо, вдвое и втрое». Однако противник ожидал ответных действий с русской стороны и сумел подготовиться к отражению готовящегося нападения. В боях на границе шведы смогли разбить русский отряд Ивана Бибикова, в который входили, как того потребовал царь, преимущественно местные ополченцы — «земцы и черные люди». Несмотря на эту победу, начинать широкомасштабные военные действия противник не спешил, сосредоточивая силы в г. Або (Турку). Только в конце лета — начале осени 1555 г. части шведской армии и флота под командованием адмирала Якоба Багге выступили в поход. Шведы намеревались, воспользовавшись внезапностью нападения, захватить русскую крепость Орешек, развернув затем наступление на новгородском направлении.

Однако начатая шведами подготовка к нападению на Орешек не осталась незамеченной русскими воеводами. Еще 14 августа 1555 г. новгородский наместник князь Д. Ф. Палецкий сообщил царю, что «збираются свийского короля немецкие люди в Выборе, а хотят быти на царевы и великого князя украины». На русско-шведскую границу немедленно двинулись крупные силы. К Орешку выступило войско князя Андрея Ивановича Ногтева и Петра Петровича Головина. Большая часть этой рати должна была встать в Кипенском погосте, а отдельный отряд под командованием П. П. Головина предназначался для усиления гарнизона Орешка. Рать во главе с Захарием Ивановичем Очиным-Плещеевым направили к Кореле. Новгородское ополчение во главе с самим князем Д. Ф. Палецким должно было стоять на левом берегу Невы, прикрывая подступы к своему городу от возможного нападения шведских отрядов.

Вскоре начались военные действия. Русские войска успели усилить гарнизон Орешка, перебросив туда значительные подкрепления. В источниках сохранилось упоминание находившегося в крепости во время осады воеводы «Петра Петрова» — несомненно Петра Петровича Головина, направленного туда из состава Большого полка А. И. Ногтева. В сентябре 1555 г. шведские войска, поддержанные флотом, начали осаду Орешка: «пришед Яков (адмирал Якоб Багге. —

Начавшееся в октябре контрнаступление войска князя А. И. Ногтева и З. И. Плещеева, к которому присоединилась часть новгородского гарнизона под командованием С. В. Шереметева, вынудила шведское командование снять осаду Орешка и отойти к своей границе. Во время преследования отступающего противника русские «загоны» смогли захватить шведский корабль: «И воеводы на них приходили, князь Андрей да Захарьи, в загонех у них людей побивали да взяли у них бусу одну, — на ней было полтораста человек да четыре пушки, и людей всех побили и поимали, а не утек у них нихто ис той бусы». Вблизи рубежа произошло столкновение шведских арьергардов и русского Передового полка, закончившееся неудачно для русских. Московским и новгородским воинам пришлось отступить, так как «не в меру были им [немецкие] люди». Однако число погибших в этом бою было невелико. Как отмечено в летописи, «на обе стороны мертвых от стрел и от пищалей человек по пяти, по шти».

Успешные действия Московского государства против Казанского и Астраханского ханств, упрочение русского влияния в Ногайской орде не могли не встревожить правителей Крыма и Турции, видевших в завоевательных планах царя Ивана Васильевича несомненную угрозу своему господству в южнорусских степях. Начало войны несколько задержала очередная усобица в Крыму, хотя летом 1550 г. русским воеводам дважды — в июле и в августе — приходилось выходить в Поле, чтобы предотвратить нападения крымцев на северские, рязанские и мещерские места. Осенью 1550 г. крымское войско, опередив действовавшие с ним заодно ногайские отряды, напало на русское пограничье (на белевские места и «карачевское подлесье»), стремясь ослабить военное давление Москвы на Казань. Нападение было отбито, но в декабре 1550 г. к подвергшемуся нападению участку границы спешно перебросили воевод с отрядами детей боярских из Мещевска, Серпейска и Мощина, усилив стоявшие здесь полки. Русскому командованию удавалось в этот период контролировать ситуацию на «украйне», предотвращая даже крупные нападения. Так, в августе 1550 г. на рязанские и мещерские места шло войной 30 тысяч крымских татар, против которых «на Поля» выступило войско под командованием Семена Ивановича Микулинского. Не принимая боя, противник ушел обратно в степь. Положение резко ухудшилось после прихода к власти в Бахчисарае Девлет-Гирея, при помощи турок овладевшего Крымским ханством в 1551 г.

Несмотря на тяжелую войну с Казанью, постоянная угроза нападения крымских отрядов вынуждала русское правительство крепить южную границу, чтобы сделать ее недоступной для врага. С этой целью в апреле 1551 г. на реке Проне было начато строительство нового города Михайлова, ставшего важным звеном в линии русских укреплений. Крепость на Проне строили рязанский наместник князь Александр Иванович Воротынский и Михаил Петрович Головин.

Последующие события показали, что опасения московского правительства были не напрасными. Летом 1552 г. началось вторжение крымских войск — в свой первый поход на Русь двинулся хан Девлет-Гирей. Победа в Казани партии, враждебной Москве, влекла за собой неизбежный ответный удар русских войск. Стараясь предотвратить завоевание Казанского юрта Россией, крымский хан направил войска к ее границам.

Русские власти получили несколько предупреждений о готовящемся нападении и успели подготовиться к отражению нападения. Вражеская армия первоначально шла Изюмским шляхом к рязанским местам, чтобы прорваться уже хорошо известным татарам путем к Коломне. Именно об этих замыслах и сообщили русские разведчики (Иван Стрельник, Айдар Волжин и Василий Александров). Однако Девлет-Гирей, узнав, что Иван IV с большей частью своих войск, ожидая его, стоит под Коломной, резко изменил свои планы и повернул к Туле. Впрочем особого значения это изменение обстановке на театре военных действий не имело. Собранную для похода на Казань рать развернули для встречи Девлет-Гирея, граница была перекрыта по всей ее длине, русские полки были готовы помочь любому из южнорусских городов, подвергшемуся нападению.

Первое сообщение о вступлении крымских войск в русские пределы пришло в Коломну, где находился царь и главные воеводы 21 июня. В этот день к Туле подошли передовые татарские отряды, численность которых не превышала 5 тысяч человек. На помощь находившемуся в Туле воеводе Григорию Ивановичу Темкину-Ростовскому немедленно были двинуты полки из Каширы (кн. П. М. Щенятев и кн. А. М. Курбский), Ростиславля (кн. И. И. Пронский и кн. Д. И. Хилков) и села Колычева (кн. М. И. Воротынский). В общей сложности они насчитывали 15 тыс. человек. Тем временем в Коломне стало известно, что к Туле в ночь с 21 на 22 июня подошли еще 7 тысяч татар, а 22 июня «пригнал с Тулы гонец», который сообщил о подходе к городу самого Девлет-Гирея, в войске которого был «наряд многий» и «янычане» (турецкие янычары).

История Ливонской войны, несмотря на изученность целей конфликта, характера действий противоборствующих сторон, итогов произошедшего военного столкновения, остается в числе ключевых проблем российской истории. Свидетельство тому — калейдоскоп мнений исследователей, пытавшихся определить значение этой войны среди других важнейших внешнеполитических акций Московского государства второй половины XVI в.

Среди работ, посвященных изучению Ливонской войны, остается актуальным исследование Г. В. Форстена «Балтийский вопрос в XVI–XVII столетиях (1544–1648 гг.), первый том которого посвящен начатой Россией в 1558 г. войне за Прибалтику. Написанная по ливонским источникам работа Форстена дает широкую панораму событий, происходивших в то время на орденских землях. Единственным серьезным упущением автора является заявление о неправомерности русского требования о возобновлении уплаты «юрьевской дани», высказанное им на основе немецких документов. За Россией Г. В. Форстен признает лишь право Пскова на получение с ливонцев мизерной дани в 5 пудов меда, подчеркивая тем самым несправедливость выдвинутого царем Иваном IV ультиматума выплатить ему по одной марке с каждого дома в Дерпте (Юрьеве Ливонском).

В советское время вышла всего одна монографическая работа, посвященная борьбе за Прибалтику, начатой русским царем. Речь идет о выпущенной в 1954 г. книге В. Д. Королюка «Ливонская война». Многие положения монографии устарели, ряд утверждений автора подвергнут критике. Однако, как это часто бывает, оспаривались как раз его очень точные наблюдения о принципиально разном видении Иваном IV и Алексеем Адашевым стоящих перед Россией внешнеполитических задач. С другой стороны, неотмеченными остались действительно существенные недостатки работы Королюка: слабое освещение хода военных действий, отсутствие всякого упоминания о военной реформе Стефана Батория (!), объяснение причин поражения не только действительными факторами (экономическим истощением страны), но и изменническими действиями бояр-заговорщиков. Героическая оборона Пскова, сыгравшая исключительно важную роль в срыве дальнейших завоевательных планов польского короля и, как итог, приведшая к окончанию войны, воспроизведена автором недостаточно полно.

Основные направления внешней политики России второй половины XVI в., через призму борьбы с татарскими нападениями рассмотрены были А. А. Новосельским. Исходя из общего для большинства советских историков тезиса о невозможности Московского государства вести в то время борьбу с Крымом и Турцией, он полагал, что в сложившейся обстановке более перспективным являлось включение России в борьбу за выход к Балтийскому морю. При этом исследователь утверждал, что «Ливонская война была задумана царем Иваном IV задолго до ее начала…», не подкрепляя свое заявление доказательной ссылкой на источники. Более убедительными представляются выводы А. А. Новосильского о тесной связи татарских нападений с событиями Ливонской войны и невозможности сосредоточения всех русских войск в Прибалтике из-за опасения вторжения крымских и ногайских орд. Угроза татарского нападения оставалась реальной: лишь в течение трех из 24 лет войны на южных рубежах набегов не было зафиксировано.

Среди исследователей, изучавших причины Ливонской войны, есть несколько историков, справедливо полагавших, что произошедшее в конце 1550-х гг. изменение внешнеполитического курса русского правительства было ошибкой. Еще Н. И. Костомаров писал: «Время показало все неблагоразумие поведения царя Ивана Васильевича по отношению к Крыму». Он «не воспользовался удобным временем — эпохою крайнего ослабления врага, а только раздразнил его, дал ему время оправиться и впоследствии возможность отомстить вдесятеро Москве за походы Ржевского, Вишневецкого и Адашева». Точку зрения Н. И. Костомарова вполне разделяет Г. В. Вернадский, подчеркнувший, что борьба с татарами была «подлинно национальной задачей» и, несмотря на сложность покорения Крыма (по сравнению с завоеванием Казани и Астрахани), она была вполне выполнимой. Помешала ее решению начатая в январе 1558 г. Ливонская война. «Реальная дилемма, с которой столкнулся царь Иван IV, — писал Г. В. Вернадский, — состояла не в выборе между войной с Крымом и походом на Ливонию, а в выборе между войной только с Крымом и войной на два фронта как с Крымом, так и с Ливонией. Иван IV избрал последнее. Результаты оказались ужасающими». Исследователь высказал интересное предположение о том, что направленная в Ливонию русская армия первоначально предназначалась для военных действий против Крымского ханства. Во главе войск стояли служилые татарские царевичи — Шах-Али, Кайбула и Тохтамыш — московский претендент на ханский трон, вверенные им части по преимуществу состояли из соединений касимовских и казанских татар. Лишь в последний момент армия, предназначенная для вторжения в Крым, была направлена на границы с Ливонским орденом. Решив начать борьбу за Прибалтику, царь потерял интерес к проблеме Крыма. Все силы и ресурсы страны были переброшены на северо-запад, но непосредственно перед началом войны. В этой связи следует очень осторожно отнестись к отмеченным Л. А. Дербовым обстоятельствам обнаружения в 1554 г. возвращавшимися из Москвы ливонскими послами русских военных приготовлений на границах. Тот факт, что они «встречали на дороге через каждые 4–5 миль новые ямские дворы с множеством лошадей и видели огромные обозы с оружием, порохом и свинцом, направлявшиеся к ливонскому рубежу», на тот момент следует воспринимать как демонстрацию силы и средство психологического давления на власти Ордена, с целью заставить их отказаться от поддержки Швеции, собиравшейся начать войну с Россией и искавшей союзников среди соседних государств. Расчет русских властей оказался точным. Ливония, первоначально поддерживавшая военные приготовления шведского короля Густава I, так и не решилась на открытую конфронтацию с Московским государством.

Войны и военные действия, которые шли на территории России в 1604–1618 гг., в эпоху так называемого Смутного времени, заслуживают тщательного рассмотрения. Внутренние усобицы и выступления социальных низов ослабили государство и его военную организацию. Снизилась численность русского войска и его реальные возможности. Это подтверждается данными о численности московских стрельцов. Если в конце XVI века, по свидетельству Д. Флетчера, их было 5 тысяч (не считая стремянных стрельцов, несших личную охрану государя), то в 1610 г. к моменту захвата Москвы поляками, русские источники фиксируют в столичном городе всего 2500 человек: «А на Москве безотступно живут пять приказов стрелцов, а в приказе по пять сот человек; у них головы стрелетцкие, сотники, пятидесятники, десятники». После Великого голода 1601–1603 гг., одним из последствий которого стало значительное сокращение числа боевых холопов, правительство вынуждено было сократить действовавшую со времени принятия Уложения 1555/56 г. норму служебной повинности. В соответствии с Соборным приговором 1604 г. в полки стали брать ратных людей не со 100, а с 200 четвертей земли. В боях со сторонниками самозванцев и интервентами большое число дворян и детей боярских погибло, у многих из уцелевших оказались разоренными вотчины и поместья, на доходы с которых они «поднимались» на службу. Сокращение численности русского разрядного войска не могло не сказаться на ходе военных действий. Умножившиеся военные поражения вынуждали правительство и земские власти искать новые пути пополнения армии и повышения уровня ее боеготовности. Дошедшие до нас сведения об этих мероприятиях, в контексте происходивших в стране событий, необходимо изучить как можно подробнее.

Поиски новых путей строительства русских вооруженных сил продолжались и в последующие годы. Правительство царя Михаила Федоровича Романова в ходе подготовки войны за возвращение отторгнутых в годы «Великого московского разорения» смоленских и северских земель, задумало дополнить русские вооруженные силы полками, вооруженными и обученными по западноевропейскому образцу. Это потребовало огромных финансовых затрат, которые не оправдали себя в условиях борьбы с армией Речи Посполитой, перешедшей к новым формам войсковой организации еще во времена Стефана Батория. Не очень удачный результат использования европейского военного опыта в годы Смоленской войны 1632–1634 гг. не изменил выбранного правительством курса, направленного на создание мощной регулярной армии. Процесс перестройки вооруженных сил России затянулся до конца XVII столетия. Первую половину этого века можно охарактеризовать как подготовительный этап формирования регулярной армии. Новые регименты — полки солдатского, драгунского и рейтарского строя — в этот период еще уступали в численном отношении старой поместно-земской армии. Большинство из них несло временную службу, солдат и рейтар собирали лишь на опасное летнее время, а осенью распускали по домам. Исключение составляли лишь поселенные солдаты и драгуны, набранные из числа дворцовых и черносошных крестьян ряда приграничных волостей. Ситуация начала изменяться лишь во второй половине XVII в., когда в ходе тяжелой войны с Речью Посполитой 1654–1667 гг. русскому командованию потребовалось укрепить армию за счет создания новых солдатский и рейтарских полков. Тогда началось меняться соотношение кавалерийских и пехотных частей, которые в итоге превратились в главную и решающую силу. Если в 1680 г. пехота составляла 49 %, а конница — 51 % русского войска, то во время Крымских походов в армии В. В Голицына военнослужащие пехотных полков уже составляли 53,7 %, а кавалерийских — 46,3 %.

Чтобы оценить значение изменений, происходивших на третьем этапе развития вооруженных сил Московского государства, историю русских войн этого периода следует рассмотреть, начиная с вторжения в октябре 1604 г. в русские пределы армии, пожалуй, самого знаменитого из московских самозванцев — Лжедмитрия I.

В конце XVI в. на Русское государство обрушился ряд бедствий, ставших следствием жестокого правления Ивана Грозного и неудачной Ливонской войны. Русская земля была страшно разорена. Английского посла Джильса Флетчера, проехавшего в 1588–1589 гг. по России, поразила увиденная им картина: «…По дороге к Москве, между Вологдою и Ярославлем (на расстоянии двух девяностых верст, по их исчислению, немного более ста английских миль) встречается, по крайней мере, до пятидесяти деревень, иные в полмили, другие в целую милю длины, совершенно оставленные, так что в них нет ни одного жителя. То же можно видеть и во всех других частях государства, как рассказывают те, которые путешествовали в здешней стране более, нежели дозволили мне…».

Уходя от непосильных поборов, бросая разоренные города и опустошенные села, станы и деревни, русские люди бежали на окраины страны, превращаясь в вольных людей — казаков. Именно в эти годы заселялись степные пространства на юге страны, начиналось освоение Урала и Сибири. Правительство, обеспокоенное массовым бегством тяглого населения, отчего неуклонно сокращались поступавшие в казну подати, начало ограничивать личную свободу сельского населения. В 90-е годы XVI в. власти запретили («заповедали») переход крестьян от одного владельца к другому в Юрьев день (указ 1592/1593 г.) и установили пятилетний срок («урок») розыска и возврата беглых тяглецов на прежнее место (указ 1597 г.). Введением «заповедных» и «урочных лет» был сделан первый и решительный шаг к будущему закрепощению русского крестьянства.

Вскоре старые беды усугубились новыми испытаниями. Начало XVII в. ознаменовалось начавшимся в 1601 г. трехлетним голодом и массовым мором, погубившим до трети населения страны. В одной только Москве, куда в надежде на царскую милость толпами стекались жители соседних уездов, на 3 братских кладбищах («скудельницах») было захоронено более 127 тысяч умерших от голода 1601–1603 годов русских людей.

Повсеместно помещики, оказавшиеся не в состоянии кормить холопов и дворовых слуг, выгоняли их из своих усадеб. Обреченные на голодную смерть люди объединялись в разбойничьи отряды, грабившие и разорявшие целые округи. По самым приблизительным подсчетам это стихийное разбойничье движение охватило 19 западных, центральных и южных районов страны. В 1603 г. правительству пришлось направить войска для борьбы с одним из таких отрядов, насчитывавшим, по некоторым сведениям, до 500 человек. Предводителем его был повстанческий атаман Хлопко, превративший свой отряд в небольшое, но хорошо организованное войско. Действовало оно под Москвой на Смоленской, Волоколамской и Тверской дорогах. Недооценив боевые возможности холопьего войска, правительство послало против него сотню московских стрельцов во главе с окольничим Иваном Федоровичем Басмановым. В середине сентября 1603 г. между правительственным отрядом и повстанческим войском произошло настоящее сражение. Ватаги Хлопка были разбиты, но в бою погиб командовавший стрельцами воевода Басманов, его отряд понес тяжелые потери. С большим трудом правительственным силам удалось рассеять восставших холопов, а их раненого предводителя взяли в плен и повесили в Москве вместе с другими захваченными разбойниками. Эти казни, как отметил Р. Г. Скрынников, стали первыми массовыми экзекуциями со времени воцарения Бориса Годунова.

Все перечисленное самым отрицательным образом сказалось на авторитете Бориса Годунова, не имевшего в глазах современников того сакраментального значения, которой было у прежних «прирожденных» государей. В подобных условиях появление царей-самозванцев оказалось неизбежным. В стране началось

Политическая ситуация, сложившаяся в России в 1610 г., означала наступление нового этапа в истории Смутного времени. 17 июля после известия о гибели армии у села Клушино был сведен с престола и пострижен в монахи царь Василий Иванович Шуйский. К власти пришло правительство находившихся в то время в Москве семи бояр — князя Ф. И. Мстиславского, князя И. М. Воротынского, князя А. В. Трубецкого, князя А. В. Голицына, князя Б. М. Лыкова, И. Н. Романова и Ф. И. Шереметева. Новое правительство получило название «Семибоярщины» («болярское державство»). Изначально действия московских бояр были направлены на создание легитимного органа, способного управлять государством в условиях осуществленного группой заговорщиков в июле 1610 г. свержения царя В. И. Шуйского. Однако в обстановке чрезмерной политизации жизни в русской столице, к которой приближалась польская армия гетмана Станислава Жолкевского, очень скоро боярское правительство вынуждено было занять если не пропольскую, то все же достаточно конформистскую позицию.

Военно-политическое поражение и угроза повторения социального взрыва, подобного восстанию Болотникова и Лжепетра, принудили правящие московские круги пойти на прямой сговор с польско-литовскими интервентами, войско которых в августе 1610 г. подошло к Москве. Командовавший польской армией гетман С. Жолкевский поспешил воспользоваться произошедшими изменениями в русской столице, предложив московским боярам вступить с ним в переговоры. Кажущаяся безвыходность ситуации толкнула Ф. И. Мстиславского и его товарищей на ряд опрометчивых поступков. Первым шагом на пути, приведшем новое русское правительство к полной капитуляции перед поляками и их сторонниками, стало знаменитое постановление «Семибоярщины» не избирать царем представителей русских родов, следствием чего стало признание государем сына польского короля Сигизмунда III Владислава. Проводимая правительством «седми московских боляр» политика уступок и соглашений с поляками закономерно привела к сдаче Москвы: в ночь на 21 сентября 1610 г. в нее были введены войска гетмана Жолкевского. Как отмечал в своих мемуарах сам польский военачальник, «бояре опасались [мятежа] и желали, чтобы под защитою войска короля они могли быть безопасны от ярости народа». По словам А. Палицына, для них предпочтительней было «государичю (польскому королевичу Владиславу. —

Разложение центрального аппарата власти, подпавшего с конца сентября 1610 г. под полный контроль польских ставленников, способствовало активизации местного земского и губного управления, игравшего все более важную роль в организации военного отпора интервентам. Роль земского самоуправления начала изменяться в 1606 г., во время восстания И. И. Болотникова, вызвавшего заметное оживление деятельности различных сословных групп на территории, охваченной антиправительственным повстанческим движением. Болотниковцы широко использовали в своей борьбе авторитет сословного и земского представительства. Именно в это время на местах начинают складываться всесословные органы местного управления — городовые и уездные советы. Необходимо отметить, что подчинялись на первых порах они исключительно военным руководителям восстания и прежде всего «большому воеводе царя Димитрия» Ивану Болотникову. Лишь позднее, в ноябре 1606 г. с приходом в Путивль отряда «царевича Петра Федоровича» в повстанческом лагере складываются органы власти, аналогичные правительственным. Р. Г. Скрынников, первым обративший внимание на это обстоятельство, связал его с отсутствием в болотниковской рати носителя титула царя или царевича, олицетворявшего в силу вековых русских традиций верховную власть в стране. С появлением в Путивле Лжепетра и его казачьего войска ситуация радикально изменилась, несмотря на явное самозванство этого «царевича». При нем создаются Боярская дума и Двор — необходимые политические институты того времени. Главой Боярской думы в Путивле, а затем и в Туле, становится боярин князь Андрей Андреевич Телятевский. О существовании при дворе «царевича Петра Федоровича» некоего подобия московской приказной администрации известно по документам более позднего времени. В 1613 г. во главе вновь созданного на Москве Казачьего приказа (Казачьего разряда) наряду с дворянином И. А. Колтовским, был поставлен дьяк Матвей Сомов, в назначении которого именно на эту должность сыграла его служба в 1607 г. у «царевича Петра». Несмотря на быстрое складывание в Путивле традиционной для Московского государства системы управления подконтрольной территорией, реальная власть в повстанческом войске оставалась в руках казачьей старшины и казачьего круга, а все важные решения принимались в повстанческом лагере на общем войсковом сходе. Таким именно образом решилась, в конце концов и судьба самого восстания — осажденные в Туле болотниковцы сдались правительственным войскам после решения войскового круга прекратить сопротивление и сложить оружие.

С земской (выборной) организацией было тесно связано повстанческое движение и в других местностях Русского государства. По сообщению Лобковского хронографа, осадившими Нижний Новгород в 1606 г. «ворами» начальствовали «за воеводы место Ивашко Борисов Доможиров нижегородец, да с ним выбраны два мордвина Варгадин да Москов».

В условиях развязанной Польшей и Литвой интервенции органы местного самоуправления еще больше упрочили свое положение. Общая задача освобождения страны укрепляла выявившуюся к 1611 г. тенденцию воссоединения земель, обособившихся во время Смуты. Земское освободительное движение зародилось и получило распространение на севере страны в 1608–1609 гг. Оно проявилось в отпоре наводнившим страну отрядам самого одиозного из самозванцев — Лжедмитрия II, ставшего марионеткой возглавлявших его войско литовских магнатов и в массовой поддержке населением освободительной рати двигавшегося к Москве князя М. В. Скопина-Шуйского.

Наметившееся в конце августа во время боев с поляками Ходкевича сближение двух ополчений завершилось их объединением лишь в октябре 1612 г. До этого момента земские ратные воеводы, по точному выражению летописца, «в несоветии быти». Преодолев, мешавшую успеху земского дела преграду, Трубецкой и Д. М. Пожарский в разосланных по городам в октябре 1612 г. грамотах Д. Т. извещали местные власти о «прекращении между ними всех распрей, о единодушном намерении их вместе с выборным человеком Кузьмой Мининым освободить государство от врагов». Факт примирения земских вождей зафиксирован подписями В. Бутурлина, Д. Головина, кн. А. Сицкого, кн. В. Туренина, И. И. Шереметева, кн. В. Т. Долгорукова, Н. Плещеева, И. Зыбина, М. Дмитриева, Л. Новокшенова, Б. Блудова, М. Бутурлина, Ф. Плещеева, И. В Измайлова, Д. Микулина, М. Плещеева, И. Ефанова И. Козлов, а П. Соковнина. По-видимому, это произошло на переговорах, в которых участвовали представители сторон, уполномоченные начальниками двух ратей, иначе трудно понять отсутствие на этой посланной в Белоозеро грамоте сообщения о примирении Д. М. Пожарского и Д. Т. Трубецкого подписей самих ополченских «начальников». В образовавшемся из двух полков освободительном подмосковном войске воссоздавались общеземские, фактически общегосударственные органы власти — центральное приказное управление. Было образовано коалиционное правительство с участием «начальников» и приказных дельцов обоих лагерей. Первое ополчение представляли в нем: князь Д. Т. Трубецкой, думный дьяк С. З. Сыдавный-Васильев, дьяки И. Третьяков, Н. Новокшенов, М. Поздеев. От Нижегородского ополчения в Земское правительство вошли: князь Д. М. Пожарский, «выборный человек» К. Минин, князь Д. М. Черкасский, В. И. Бутурлин, И. И. Шереметев, И. В. Измайлов.

Во внешней политике новое Земское временное правительство продолжало ориентироваться на Швецию, связывая с кандидатурой шведского принца решение династического вопроса. Непременными условиями окончательного принятия на Москве Карла-Филиппа (младшего брата нового шведского короля Густава-Адольфа) руководители ополчения считали его скорейшее прибытие в Новгород и избрание государем на Земском соборе. «А как королевич князь Карло Филипп Карлович придет в Великий Новгород: и мы тогды со всеми государствы Российского царствия совет учиня, пошлем к королевичю Карлу Филиппу Карлусовичю послов, с полным договором (!) о государственных и о земских делех». В связи с последним условием отметим, что с 1584 г. все русские цари (за исключением первого из самозванцев — Лжедмитрия I), в том числе и сын Ивана Грозного Федор Иванович, не «выкрикнутый», но «прирожденный государь», избирались на московский престол не иначе как Земским собором — волей «всей земли».

Прошведская ориентация руководителей войскового правительства сказывалась и позднее, во время работы Земского избирательного собора 1613 г. Объяснялось это, на наш взгляд, не только стремлением Д. Т. Трубецкого и Д. М. Пожарского приобрести поддержку соседней северной державы, давно уже враждебной Польско-Литовскому государству, но и сугубо внутренними причинами — глубоким убеждением вождей земского дела в том, что избрание новым государем кого-то из московских великих бояр приведет лишь к углублению кризиса, к «умножению вражды», к «конечному разорению» и гибели государства.

Объединение двух ополченских армий в октябре 1612 г. позволило земским воеводам добиться решающего перелома в ходе освободительной борьбы. 26 октября русским войскам сдался польский гарнизон Кремля, а на следующий день отряды ополчения вступили в Москву. Вопрос о будущем политическом устройстве Русского государства должен был решиться на Земском соборе, о созыве которого объявили руководители Земского правительства в ноябре 1612 г.

Несмотря на разгром лучшей польской армии гетмана К. Ходкевича и освобождение Москвы от поляков, — в столице и в стране в целом продолжала сохраняться напряженная обстановка. Значительные территории Московского государства оставались во власти интервентов, военные действия не прекращались во многих даже центральных, удаленных от пограничных рубежей уездах. В конце ноября — начале декабря 1612 г. подошедший к Москве с новой армией польский король Сигизмунд III предпринял попытку штурмом овладеть освобожденной русской столицей, отойдя от стен разрушенного и выжженого города после неудачного приступа к городу.

В исторической науке события Смоленской войны, как правило, соотносятся с Тридцатилетней войной 1618–1648 гг. — первым масштабным всеевропейским вооруженным конфликтом. Однако, при очевидном антипольском, а в итоге и антигабсбургском курсе Московского государства, включение России в группировку стран, борющихся с Католической лигой и Империей Габсбургов, стало бы большой и серьезной ошибкой. Русское правительство, используя благоприятную международную обстановку, стремилось решить свои территориальные проблемы, порожденные крайне неудачным исходом войны с Польско-Литовским государством в начале XVII в., по завершении которой согласно условиям Деулинского перемирия 1618 г., Россия потеряла Смоленскую и Северскую земли. Совпадение дат заключения русско-польского соглашения в селе Деулино и начала Тридцатилетней войны примечательно. Империя, нанося удар по протестантским государствам Германии, теперь могла рассчитывать на значительно упрочившую свои позиции Речь Посполитую, ставшую своеобразным форпостом католического мира против серьезно ослабленного в Смутное время Московского государства, значительно окрепшей в военном отношении Швеции и все еще грозной Турции. Союзнические отношения между державой Габсбургов и Польско-Литовским государством были оформлены в 1621 г. договором о взаимопомощи, подписанном соответственно императором Фердинандом II и польским королем Сигизмундом III.

К началу 1630-х гг. Россия смогла оправиться от удара, нанесенного ей в начале XVII в. интервентами, что стало неприятным сюрпризом для руководителей мощного объединения католических государств, полагавших, что в момент решительного столкновения с коалицией протестантских стран и Францией, ослабленная прошлыми поражениями Россия окажется вне начавшейся в Европе большой войны. С целью нейтрализации быстро крепнувшего Московского государства, финансовая стабилизация которого была достигнута благодаря жестко контролируемой царской монополии на продажу хлеба и других важнейших экспортных товаров, Империя на долгие годы отказалась от помощи одного из первейших и надежных своих союзников — Польско-Литовского государства, действия которого были связаны нависшей над его восточными границами русской угрозой.

Для антигабсбургской коалиции, и прежде всего для Швеции, произошедшее быстрое государственное возрождение России и нескрываемая враждебность, выказанная ее правительством к Польше, открывали заманчивые перспективы для использования русской финансовой и военной поддержки. Ожидания и расчеты шведского короля Густава II Адольфа, стремившегося втянуть Московское государство в орбиту своей политики, вполне оправдались. Несмотря на заключение им 26 сентября 1629 г. Альтмаркского перемирия с Польшей, оставившего Россию, по сути, наедине с Речью Посполитой, правительство Михаила Федоровича и Филарета Никитича продолжило согласованную ранее со Швецией подготовку к войне с Польско-Литовским государством. Москва не скрывала намерения вернуть Смоленщину и Черниговщину, а при успешном развитии событий отвоевать белорусские и украинские земли. Свою роль сыграла не только не оправдавшаяся надежда на турецкую помощь, но и обещание военно-технического содействия со стороны Швеции. Об этом недвусмысленно говорили в Москве представители Стокгольма Жак Руссель, Иоганн Меллер и Антон Мониер, разъяснившие русским властям причины прекращения польско-шведской войны, начатой еще при его отце Карле IX в 1598 г. Шведские дипломаты, оправдывая действия своего короля, ссылались на необходимость начала военных действий против войск союзной Польше Католической лиги, теснившей слабые армии немецких протестантов. Определенная помощь России была действительно оказана. Необходимо отметить факт передачи шведами, по прямому распоряжению Густава II Адольфа, секретной технологии отливки легких (полевых) пушек, использование которых в военных действиях давало в то время шведам решающее преимущество перед вражескими армиями. В январе 1630 г. в Москву приехал пушечный мастер Юлиус Коет, наладивший производство артиллерийских орудий нового образца. В 1632 г. под техническим руководством другого посланца шведского короля Андрея Виниуса основаны тульский и каширский оружейные заводы. Впрочем, содействие Густава II Адольфа в техническом переоснащении русской армии и пополнении ее нанятыми в Германии военными специалистами, было щедро оплачено поставками русского хлеба. Швеция, испытывавшая серьезные финансовые трудности, могла содержать огромную армию, насчитывавшую в 1632 г. 147 тысяч человек, лишь за счет французских субсидий и хлебных спекуляций русским зерном, перепродававшимся затем в Голландии. За шесть лет (1628–1633 гг.) санкционированный властями вывоз из России дешевого хлеба принес королевской казне чистого дохода 2 408 788 рейхсталеров. На это обстоятельство первым из исследователей обратил внимание К. И. Якубов, позднее его расчеты были подтверждены Б. Ф. Поршневым.

Приведенные факты свидетельствуют о том, что Россия, не участвуя в Тридцатилетней войне, поддерживала те воюющие государства, на помощь которых она могла рассчитывать в предстоящей борьбе с Речью Посполитой. Отсутствие формального договора о взаимодействии русских, шведских и турецких войск спасло Польшу от неминуемого разгрома. В решающий момент военного столкновения Московское царство оказалось один на один с Польско-Литовским государством, еще в 1628 г. проинформированном французским правительством о начатой в России подготовке к войне с поляками. Благодаря своевременному предупреждению, Речь Посполитая спешно заключила мир со Швецией и сумела подготовиться к отражению русской атаки на Смоленск.