— Какой хрен посминал на этом все углы? — недовольно ворчал механик, пытаясь открутить гайки, удерживающие толстое «камазовское» колесо.

Широко раздвинув ноги, он сидел на новом колесе, приготовленном для установки. Над ним, опираясь прямой рукой о борт машины, стоял молодой водитель в ожидании, когда будет закончена эта часть работы. Как и на механике, на нем был промасленный комбинезон, а тыльной стороной ладони, не испачканной в мазуте, он то и дело поправлял прядь длинных волос, настырно лезших ему в глаза. Механик был постарше, но еще не настолько, чтобы тот обращался к нему на «вы».

«КамАЗ» с длинным крытым кузовом и еще несколько грузовых машин оставалось в просторном и полупустом гараже. Окон было недостаточно, чтобы осветить огромное помещение. Поэтому они держали открытыми ворота, пропускавшие не только свет, но также и морозный воздух, напористо врывавшийся с улицы.

Отборная ругань механика, которой он проклинал застрявшее крепление, отдавалась во всех концах гаража.

Из дальней коморки вышел и направился к ним пожилой слесарь со сморщенным лицом, в берете и заношенной спецовке, с которой он, вероятно, расстанется лишь тогда, когда она окончательно изорвется в клочья.

В половине одиннадцатого они подъезжали ко Львову. Город вырастал перед ними мириадой ярко светящихся точек. Выеди Максим из Винницы часом раньше, вероятно, сейчас он просто обогнул бы город по кольцевой и заночевал бы чуть дальше, в Мостиске. Оттуда до границы рукой подать. Но он чувствовал, как предательски слипаются веки и понимал, что не в состоянии дальше без передышки вести машину.

Где-то здесь должен быть кемпинг для автотуристов. Он внимательно всматривался в каждый указатель.

Поворот. Дорога вела к лесу. А вот, наконец, и он. Один за другим несколько элегантных коттеджей на лужайке перед лесом, изящно прикрытых парой стройных сосен со стороны шоссе. Обок — освещенная прожекторами стоянка, Максим свернул туда.

У ворот, приподнятая на сваях, торчала крохотная кабинка сторожа. Сквозь стекло было видно фигуру человека в униформе, сидевшего неподвижно, подперев голову рукой. Шум мотора заставил его оживиться. Надвинув на лоб фуражку, он спустился по металлической лестнице, гулко зазвеневшей под его подошвами, и без вопросов опустил цепь, перекрывавшую въезд. Затем пальцем начертал место, куда следовало поставить машину.

— Только поосторожнее мне тут с воротами! — на всякий случай предупредил он, опасливо соизмерив их ширину с габаритами «КамАЗа». Оказывается, он умел разговаривать.

«БМВ» медленно проехал по алее на подступах к пограничному пункту и остановился рядом с припаркованным «КамАЗом». Из кабины последнего вылезла темная грузная фигура и прилипла к задней дверке «БМВ» в ожидании, когда опустится стекло. Ее лицо закрывала тень. Тонированное стекло, сумрачно поблескивая, поползло вниз.

— Полный порядок, — ежась на крепком морозе, произнесла фигура. — Прошло, как по маслу.

Ответа не было. Вместо него открылась передняя дверка и выпустила Виктора, переодетого в короткую спортивную куртку, похожую на те, что обычно носят водители.

— Ключи, — коротко потребовал он, подставляя ладонь, затянутую в кожаную перчатку.

— В машине, — ответила фигура.

В третий раз Максим пересекал Жешув. Только теперь он возвращался домой. Пошли они все! Он не собирался участвовать в навязанной ему странной игре. Кто бы ее ни затеял и с какой целью, пора положить этому конец. Не будет он метаться по всей Польше на чужой машине и с чужим паспортом в кармане. Пусть на нем и красуется его фотография.

Ланьцут, Ярослав, Пшемысль промелькнули в обратном порядке. Нигде больше не задерживаясь, кроме как на светофорах, он на полной скорости летел к восточной границе, приближение которой отмечал по знакомым ориентирам. Пальцы до побеления сжимали руль. Глаза напряженно всматривались в линию горизонта. И хотя он пытался убедить себя в том, что уже ничто не остановит его на этом пути, но именно страх, в котором ему так не хотелось признаваться, сильнее чем что-либо толкал его вперед.

И все-таки что-то должно было произойти. Подсознательно или нет, но он это чувствовал.

До границы оставалось километров десять. За холмом он увидел бы Медыку. Но в эту минуту мотор неожиданно стал «чихать», один короткий взгляд, брошенный на приборную панель, объяснил буквально все: запас топлива был на нуле. Как это раньше он не обратил внимание! Ему бы следовало заправиться где-нибудь по дороге, но он был настолько увлечен гонкой, что больше ни о чем не думал. Непростительное ротозейство! Он с досадой посмотрел на верхушку холма, до нее было рукой подать, и тяжело вздохнул.

Вслед за тем наступила тишина. Невдалеке от шоссе величаво застыл зимний лес. С другой стороны — поля. Лес огибала дорога, ведущая в деревню.

В шесть часов вечера в его номере негромко зазвонил телефон. Хотя он и был готов к этому звонку, а все же у него засосало под ложечкой, когда он снимал трубку.

— На вашем месте я бы соблюдал осторожность, пан Шемейко.

— Что вы имеете ввиду? — спросил он дрогнувшим голосом, внезапно заподозрив, что за ним, вероятно, следили с того момента, как он покинул отель.

— Постарайтесь никуда не выходить из номера. В данный момент это может быть опасным.

Впрочем, возможно, наблюдения не было, они только пытались ему звонить.

Солнечные блики неутомимо играли на ободке иллюминатора. Ровно, со свистом, гудели турбины реактивного двигателя. Под крылом расстилалась подернутая легкой рябью бескрайняя голубизна океана. Ее прорезали одинокие суда, как бы застывшие вместе с коротким шлейфом тянущейся за ними белой пены. Впрочем, бесконечность существовала только в воображении. Это был не более чем Манарский залив, разделяющий южный выступ Индийского полуострова и остров Цейлон. Берег появился внезапно, быстро став надвигаться широким фронтом. Сверху казалось, будто его покрывал сплошной зеленый ковер. Самолет дал крен на правое крыло. В иллюминаторах мелькнул крутой излом коломбийского порта с выступающими пирсами и баржами на рейде. Ровный голос стюардессы прозвучал из динамика, на нескольких языках призвав пассажиров занять места и пристегнуть ремни.

Около одиннадцати часов дня по местному времени, когда солнце уже почти достигло зенита, авиалайнер компании «ЛОТ», прибывший рейсом из Варшавы, совершил посадку в аэропорту Катунаяке, расположенном к северу от Коломбо. Ступив на шаткий трап, Максим зажмурился от яркого цейлонского неба, залитой солнечным светом посадочной площадки и блестящей поверхности крыла, отражавшей солнечные лучи. За его плечом висела спортивная сумка, куда он успел спрятать верхнюю одежду. Вдохнув горячий воздух, он подумал, что жарче могло быть разве что в сердце самого ада, похоже на то, что и в тени здесь доходило до тридцати градусов. Ноздри защекотал аромат орхидей, особенно ощутимый в первый момент, когда еще только спускаешься по трапу самолета. Это был до противоположности иной мир. Кажется невероятным, что где-то свирепствует зима и люди замерзают от холода.

— Мистер Шемейко? — внезапно услышал он где-то совсем рядом, но, оглянувшись, так и не понял, кто это спросил.

— Вы — мистер Шемейко? — вежливо повторил невысокий, как они все, человек с типичным лицом индокитайца. Сразу трудно было поверить, чтобы какой-то вьетнамец или таиландец, одетый, к тому же, как сингальский рикша, разговаривал на безупречном английском, без восточного акцента, и это в первый момент сбило Максима с толку. — Я сразу вас узнал. Меня зовут Чан. Так все меня зовут. Ваш дядюшка поручил мне встретить вас.

— Как же вы меня узнали? — еще больше удивился Максим.

Дядюшка сидел за столом и в ожидании племянника попивал небольшими глотками манговый сок из граненого стакана. Стол был накрыт на две персоны. Как только Максим появился в дверях, дядюшка пригласил его к себе приветливым кивком головы. Для него было приготовлено место напротив.

На террасе было намного теплее, чем внутри дома, хотя и повевал легкий ветерок. После освежающего душа прогретый воздух особенно приятен. Волосы у Максима были еще мокрыми, он их старательно пригладил. Рукава рубашки закатал до локтей и застегнул одной пуговицей меньше. Он бы еще с удовольствием явился босиком, но что на это скажет его дядюшка в белом смокинге!

Тот словно читал его мысли.

— Располагайся и чувствуй себя, как дома.

Здесь дядюшка заговорил на русском, как бы радуясь возможности показать, что ничего не забыл. Что касается Максима, то с одной стороны, английский частенько заводил его в тупик, он недостаточно свободно владел этим языком. Но с другой, это всегда был шанс выбраться из щекотливой ситуации, он мог сослаться на незнание языка, чтобы затянуть ответ, или даже взять назад неосторожно сорвавшиеся слова, простодушно заявив: «ах, неужели я так сказал, ну, тогда извините, я думал, это звучит иначе». С переходом на русский такой возможности уже не будет.

Только что солнце, взошедшее по ту сторону океана, наполнило нежно-розоватым светом маленькую комнатку. Морская равнина еще дремала в безмятежном величии. В открытое окно проникал вкрадчивый шелест прибоя. Слабый ветерок сонно колыхал занавесками, занося освежающую утреннюю прохладу.

Открыв глаза, Максим почувствовал себя выспавшимся и бодрым. Он приятно зевнул, потянулся и встал с кровати. Затем подошел к окну, чтобы взглянуть на рассвет. Солнечный диск еще только начал разгораться, повиснув низко над водой и проложив к берегу искрящуюся золотистую дорожку. Пальмы, с важностью покачивая роскошными кронами, бросали длинные тени на измятый песок. Никакого движения. Он вдохнул на полную грудь воздух морских просторов и собрался было отойти от окна, как вдруг заметил тонкую фигуру Аши, мелькнувшую в просвете между стрижеными фикусовыми деревьями. Густо посаженные, они аккуратно тянулись справа вдоль ограды, закрывая присыпанную гравием узкую аллею, спускавшуюся к морю. Она показалась всего лишь на миг, но кто бы мог с таким изяществом ступать по земле, если не Аша! В следующем просвете она появилась снова. Определенно, это была Аша.

Внизу аллея раздваивалась: та, что продолжала бежать прямо, должна была потеряться в прибрежном песке, другая, словно только затем, чтобы избегнуть ее участи, заблаговременно сворачивала вправо — туда, где, наполовину скрытый возвышенностью, далеко в море врезался деревянный пирс; на ее последнем повороте стояла круглая беседка, она же украшала эту самую возвышенность.

Ему хотелось знать, куда она направилась. Он разыскивал ее по светлому платью то на одной, то на другой аллее. Вдруг она объявилась около беседки, но тут же скрылась за противоположным крутым склоном.

Максим снова увидел Ашу, идущую по пирсу. Тонкое платьице развевалось при малейшем порыве ветра. В мягком блеске утреннего солнца она была прелестна, как его дитя.

На следующее утро Максим уже сам заставил себя протереть глаза с восходом солнца и спустя несколько минут взобрался с ногами на подоконник, прихватив электробритву и зеркальце. Воспоминание о террариуме его не тревожило. То и дело поглядывал он поверх зеркальца в сторону фикусовой аллеи, стараясь не пропустить момент, когда появится Аша. Он очень хотел, чтобы она появилась снова, как вчера.

И она появилась. Ее платье мелькнуло в просветах между листвой. Вот она выросла в полный рост возле беседки, и снова исчезла за противоположным склоном.

Максим сел на корточки, примерился и, оттолкнувшись от подоконника, спрыгнул на клумбу. Вдоль стены тянулась узенькая дорожка, выложенная плитами. Царапая руки о колючки кустарников, он дошел до угла дома и выбрался на аллею.

Уверенность покинула его, когда он вошел в беседку, с высоты которой обозревалась светлеющая поверхность моря, деревянный пирс и готовая осторожно спорхнуть с него фигурка Аши. Он спросил себя, зачем это делает, и понял, что все это не имеет ровным счетом никакого смысла.

Со стороны моря донесся тихий всплеск. Аша исчезла где-то за пирсом. Он еще постоял немного, потоптавшись в нерешительности, и повернул обратно к коттеджу.

Спустя полчаса после отъезда миссис Хептон Максим нашел дядюшку в библиотеке: обычно он перечитывал какие-то записи, подклеивая фотоснимки, вырезки из газет, делая пометки на полях, а в этот раз просматривал фильм — как выяснилось, со своим участием. Так вот почему дядюшка терпел у себя видеомагнитофон! Максим собирался поговорить с ним насчет Аши, однако разговор не состоялся.

Хлопнула дверь, когда он вошел, но дядюшка даже не повернул головы. Максим понял, что его нельзя беспокоить в настоящий момент, и устроился сзади, стараясь не шуметь.

Пленка была черно-белой и очень потертой, а голоса непривычно возбужденные, почти кричащие; мелодрамат пятидесятых. Молодого Пула он узнал сразу. Они и в самом деле были очень похожи. На экране дядюшке было лет двадцать пять, чуть больше, чем Максиму сейчас, но эти пять лет разницы не помешали ему сразу же уловить сходство. Сюрприз, который приготовил ему «баритон»! Это объясняло, почему он был настолько уверен, что дядюшка признает в нем своего племянника. Выбор, который он остановил на Максиме, никак не назовешь случайным. Максим еще раз подумал о том, во что обошлась «баритону» эта операция, заставившая его подняться на борт самолета Варшава — Коломбо. После этого кто бы допустил, чтобы она провалилась здесь, на берегу Индийского океана!

Красивый молодой человек в экипировке альпиниста, висящий над пропастью, пробуждал чувство восхищения и зависти. Невозможно поверить, что это был дядюшка, с одышкой поднимающийся лестницей на второй этаж собственного дома.

Соединение черт героя с привлекательной внешностью. Женщины с разбитыми сердцами на каждом шагу. Тут Максим вспомнил Нангапарбат, автографы и тетушку Патрицию с ее предполагаемой влюбленностью в него, и тогда ему пришо в голову, что сам дядюшка, вероятно, мог бы послужить неплохим прототипом собственному герою. Быть может, такая мысль и была бы дядюшке приятна, но Максим поостерегся высказать ее вслух, не зная, как тот отреагирует на вторжение в его любовные дела.