Через полчаса после начала концерта Андрей Игнатов уже начал жалеть, что поддался на уговоры Марины и пришёл сюда. Ни сам концерт, ни обстановка в зале ему не нравились. Раздетый по пояс солист с подведёнными глазами вопил со сцены что-то маловразумительное, монотонно грохал ударник, обкуренные подростки не столько танцевали, сколько толкались, а у самой сцены бесновались поклонницы солиста. Каждая из них, конечно, воображала, что примитивные куплеты рок-идола адресуются только ей одной, и визжала в ответ, тянула к нему руки, посылала воздушные поцелуи. Марина заразилась общим настроением и тоже махала руками, кричала и подпрыгивала, стараясь обратить на себя внимание певца. Андрею противно было на неё смотреть. Что она нашла в этом тощем накрашенном мужике? А когда музыка смолкла и Марина, протиснувшись к сцене, затеяла с солистом разговор, Андрей окончательно вышел из себя. Рок-идол с высоты своего подиума смотрел на неё, как коршун на беспомощную куропатку — хищно, с вожделением, заранее торжествуя победу. Андрей не слышал их разговора, но сомнений у него не было: они договариваются о встрече. Солист назначает ей свидание, чтобы присоединить очередную простушку к коллекции своих бесчисленных любовниц!

Наконец солист удалился за кулисы, а Марина, сияя, вернулась к Игнатову. Понимая, что её лучезарная улыбка предназначена не ему, он помрачнел ещё больше.

— Тебе предки велели прийти домой к одиннадцати, — заметил он. — Нам пора двигать отсюда.

Марина вынула из косметички карандаш и, глядясь в зеркальце, начала подводить глаза.

— Вопрос с предками я решу сама, — она убрала карандаш обратно в косметичку и ещё раз, с довольным видом, оглядела себя в зеркальце. — И вообще, куда ты спешишь? Сегодня такая клёвая тусовка!

Дальнейшее он помнил смутно. В памяти остались облупленные зелёные стены и матово-белая лампа под потолком, которая, если смотреть на неё пристально, раздваивалась, а иногда разчетверялась. В голове у Андрея шумело, к горлу подкатывала тошнота.

Очнулся он в «обезьяннике» отделения милиции. Как его сюда доставили — не помнил, хоть убей.

«Ни фига себе… — сквозь тупую боль в голове подумал Андрей. — Я в ментуре?…»

В окнах брезжил серенький тусклый рассвет. Андрей привычно вскинул руку, чтобы посмотреть на часы, но часов не было. Он похлопал себя по карманам. Карманы были пусты. Он с усилием поднялся и спустил ноги с топчана. Боль из затылка сразу расползлась по всей голове. Перед глазами запорхала чёрная мошкара. Игнатов осмотрел карманы тщательнее. Так и есть. Пропали и паспорт, и мобильник, и деньги. Даже сигарет с зажигалкой не было. Где он мог всё это посеять? Неужели в клубе, во время драки?… Майка и штаны были в чём-то испачканы. Ему потребовалось основательно напрячь мозги, чтобы догадаться: одежда испачкана блевотиной.

Справа от Андрея, на соседнем топчане, свернувшись калачиком и подняв воротник обтрёпанного пиджака, спал какой-то мужичок. Слева сидели два угрюмых подростка с разбитыми носами, а по ту сторону решётки, в небольшом полутёмном помещении, сидел милиционер. Его круглое деревенское лицо показалось Андрею добродушным, и он, встав с топчана, приблизился к решётке.

Дверь им открыл сам полковник. Андрей, впервые попавший в его квартиру, с любопытством разглядывал дорогую мебель и антиквариат. Вместе с приятной прохладой по прихожей витали запахи дорогих духов, коньяка и ещё чего-то сладко-фруктового. Из боковой комнаты выпорхнула тонконогая красотка в лёгком халатике. Анатолий Михайлович схватил её за локоток и стремительно увёл в ту же комнату. Вернувшись к племянникам, он раскрыл перед ними другую дверь.

Одет полковник был не по-домашнему: в тёмные брюки, белую сорочку и галстук. Видимо, собирался куда-то ехать. Войдя вслед за молодыми людьми в комнату, деловым жестом показал на кресла.

— Давайте без церемоний. Садитесь.

Константин тут же развалился в кресле. Полковник остался стоять.

— Андрей согласен, но всё ещё мнётся, — сказал Константин. — Хочет, чтобы ему объяснили, что за дело.

После полудня погода начала портиться, появились тучи. А когда Андрей с Константином, одетые в омоновскую форму, проезжали Шатуру, тучи закрыли уже почти всё небо. К четырём часам потемнело так, как будто был уже поздний вечер. Не задерживаясь в Шатуре, приятели покатили по шоссе вдоль железной дороги.

Увидев впереди очередной указатель, Константин сверился по карте.

— Кажется, мы приехали, — он показал на какие-то унылого вида низкие постройки. — Вон там эта станция…

Они затормозили на окраине рощицы позади посёлка.

— Последний инструктаж перед решающим броском, — Константин достал мобильный телефон. — Алло, Михалыч? Мы у объекта… Во-сколько? — Он посмотрел на часы. — Так… Хорошо, звякну.

Треснул выстрел. Андрей обернулся и тоже застрочил из автомата. Стрельбой поверх голов он стремился припугнуть милиционеров, и на какое-то время это ему удалось. Те залегли.

«Четвёрка» рванула с места.

— Нас засекли, — выпалил Андрей, запрыгивая в машину на ходу. — Давай, жми на газ!

Константин вырулил из зарослей на дорогу. Посеревший от страха Хлопенков вжимался в сиденье и бормотал:

— Ну, спасибо за помощь, братишки… Уж не чаял, что на воле кто-то помнит меня… Век не забуду…

Екатерина Алексеевна Малова, как уже повелось в её доме, накрыла стол к вечернему чаю в большой гостиной на первом этаже. Сейчас должны были спуститься жильцы, которые арендовали комнаты наверху…

Она поставила самовар, разложила на столе чашки и блюдца. Уже четвёртый год, с тех пор, как умер её муж, а выросшие дети уехали в Москву, Екатерина Алексеевна сдавала обе верхние комнаты. Сын и дочь уговаривали её продать весь дом, пока он ещё не развалился окончательно, и переехать из Владимирской глуши в столицу, но Екатерина Алексеевна упорствовала. Сама она была родом из этих мест, прожила здесь всю жизнь и всё в этом старом большом доме, стоявшем в лесу, в двух километрах от посёлка, напоминало ей о счастливых минувших днях. Её муж одно время был министром, и в дом приезжали важные гости — члены правительства и областные партийные секретари. В окрестных лесах звучал рог, раздавался лай охотничьих собак, а в просторных комнатах, ныне мрачных и пустынных, гремела музыка и шумело застолье. От тех времён остались фотографии в рамках да засохшие головы лосей и кабанов. Когда-то были ещё медвежьи шкуры и ковры, но их украли дачные воры, воспользовавшись непродолжительным отъездом хозяйки в Киржач. Кстати, именно после той злосчастной кражи она стала сдавать комнаты, причём сдавать круглый год, даже зимой. В доме давно уже не было стационарного телефона и постоянно пропадало электричество, но зато аренда стоила недорого. Желающие квартировать у Екатерины Алексеевны всегда находились.

За окнами стемнело раньше обычного. Сгущались тучи. Вдали полыхали зарницы и их мертвенный голубоватый свет врывался в тёмную гостиную. Электричество опять пропало. Наверное, на подстанции произошла очередная авария. Екатерина Алексеевна принесла подсвечник и зажгла все четыре свечи. Озарились накрытый стол, спинки стульев и она сама — высокая, очень худая, с тщательно причёсанными, подкрашенными в лиловый цвет седыми волосами.

Настенные часы напряглись, зашуршали и гулко пробили десять раз. Наверху скрипнула дверь, затем на лестнице послышались шаги.

Впереди с горящей свечой спускался Вячеслав Дмитриевич — невысокий поджарый брюнет лет тридцати пяти, загорелый, с аккуратной бородкой, в домашнем свитере. За ним шёл его товарищ, Илья Сергеевич, двадцати четырёх лет, светловолосый, с бледным приятным лицом и интеллигентными манерами.

Екатерина Алексеевна со свечой вышла в прихожую. Мужчины подошли к окну. Вспыхнувшая молния озарила большой чёрный джип, который разворачивался напротив крыльца. Он остановился, из кабины выскочил какой-то мужчина в куртке с поднятым воротником и, перепрыгивая через лужи, побежал к крыльцу.

Вячеслав Дмитриевич и его приятель тоже поспешили в прихожую.

— Вы к кому? — спросила хозяйка, когда в дверь постучали.

— К Екатерине Алексеевне! — откликнулись из-за двери.

— А вы, собственно, кто такой?

В это время «порядочные люди» совещались у себя в комнате.

— Он хочет рыть в подвале, — шептал Вячеслав Дмитриевич, прислушиваясь к звукам за дверью. — Вот принесло на нашу голову… А если он найдёт жмуриков? Найдёт ведь!

— А на кой хрен ты их туда складывал? — окрысился Илья Сергеевич. — Я говорил, лучше их не в подполе прятать, а в лесу!

— Гагик должен приехать через два часа, — Вячеслав Дмитриевич посмотрел на часы.

Илья Сергеевич залез под кушетку и, вынув из пола три паркетины, достал из тайника пистолет.

Вытирая мокрое от пота лицо, Хлопенков пил уже вторую чашку.

— Как я и думал, окно осталось открытым, — сказал Жора, подсаживаясь к столу. — Подоконник весь залило.

— Раму хорошо бы закрыть на верхние шпингалеты, — сказала хозяйка.

— Я так и сделал, — заверил её «доктор».

Лёва заглянул в чайник для заварки.

Во двор въехала забрызганная грязью «Нива» и остановилась невдалеке от «Рэйндж-Ровера».

В гостиную на шум голосов вернулся Хлопенков.

— Это не менты, — хрипнул он, всматриваясь в полумрак за окном.

Из «Нивы» вылез высокий статный мужчина в дождевике и первым делом подошёл к джипу. Заглянул в его кабину.

— Ваш знакомый? — спросил Лёва у Хлопенкова.