Бывший майор спецназа Борис Рублев, волею судьбы оказывается в одном из уральских заказников. Здесь каждая пядь земли скрывает тайну. Разгадать эти тайны Комбату помогают боевой опыт, выучка и интуиция.
Пролог
Так часто бывает – какая-нибудь мелочь, пустяк, вроде бы не стоящий внимания, становится причиной событий гигантского масштаба. Вот и банальная ошибка синоптиков породила жестокую драму, растянувшуюся на несколько кровавых месяцев.
В Междуреченский заказник, официально именуемый национальным парком, прикатили гости. Хотя, строго говоря, гость был один – глава районной администрации Алексей Алексеевич Ремезов. Остальные, выражаясь протокольным языком, являлись свитой, а если сказать честнее и проще – обыкновенными холуями.
Междуреченский заказник, раскинувшийся на шестьсот квадратных километров, простирался от верхних болот до самых предгорий Урала. Места здесь были глухие, сохранившие внешний облик еще с тех времен, когда человек только научился добывать огонь трением. Но, конечно, не дикая красота манила сюда гостей. Заказник находился сравнительно недалеко от крупных центров и при этом славился обилием рыбы и дичи. Несмотря на заповедный статус, дремучую тишину то и дело нарушали выстрелы. Рядовые охотники с благословения сотрудников заказника отстреливали волков, неимоверно расплодившихся за последнее десятилетие и резавших ценную дичь такими темпами, что без человеческого вмешательства могли извести ее под корень. Охотники, по воле судеб занимавшие ключевые должности в районной и областной администрации, серым разбойником брезговали, ведь у каждого из них дома или на даче давно лежали шкуры матерых самцов. А что еще с волка возьмешь? Они стреляли лосей, кабанов, благородных оленей, а если попадались медведь или рысь, не упускали возможности пополнить свою коллекцию редким трофеем. Жители расположенной рядом с заказником деревни относились к забавам отцов-начальников с пониманием. Подумаешь, занимаются тем, за что обычного человека могут и в тюрьму упечь. Традиции. Так было при царях, при генсеках. И не жалкой российской демократии изменить устаканившийся порядок.
Алексей Алексеевич Ремезов уже четвертый год руководил районом. До этого он занимался каким-то бизнесом, сумел заработать хорошие деньги, которые во многом предопределили его победу на выборах. Порастряс он тогда свою мошну изрядно, но злые языки утверждали, что за годы правления он с лихвой компенсировал затраты. Может, и была в этих слухах доля истины, однако следует признать – с новым хозяином люди хуже жить не стали. Лучше, впрочем, тоже.
Алексею Алексеевичу еще не было сорока, но он рано облысел и располнел, хотя пытался скрыть последнее безупречно сшитыми костюмами. Впрочем, дальнейшее развитие событий предопределила не внешность Ремезова, а его дрянной характер." Алексей Алексеевич был воинствующим лизоблюдом. При личных встречах он мелким бесом вился вокруг губернатора, стремясь предугадать и немедленно исполнить его желания, и соответственно подчиненные Ремезова обязаны были выполнять самые вздорные капризы Алексея Алексеевича. При этом он корчил из себя либерала, готового в любой момент снизойти до общения на равных с последним забулдыгой, не забывая после этого тщательно вымыть руки мылом.
Глава 1
Борис Рублев держал в руках послание, отпечатанное четким шрифтом на дорогой, глянцевой бумаге. Текст наводил на мысль о чудовищном розыгрыше, но первое апреля уже прошло, а послание было доставлено офицером фельдъегерской связи, организации слишком серьезной, не склонной ко всякого рода шуткам. К тому же люди, хоть немного знавшие Бориса Рублева, никогда бы не отважились разыграть его таким образом. То есть приглашение, доставленное фельдъегерем, было настоящим, и это заставляло о многом задуматься, кое-что переоценить в быстро меняющейся жизни. Рублев куда меньше удивился бы, если бы его вызвали на Лубянку или Петровку, а еще надежнее – явились в квартиру прямо с конвоем. Все-таки для достижения безусловно благородных целей он порой использовал методы, далеко выходящие за рамки закона. Пока все обходилось, но если где-то в кабинетах власти плетутся интриги против людей, которым в меру сил помогал Борис, то становится очевидным: скомпрометировав Рублева, можно при удачном стечении обстоятельств убрать с ключевых постов его высокопоставленных друзей-работодателей.
Но его звали не на Лубянку или Петровку, а в Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца. Что это, чудовищная ошибка, вызванная рассеянностью правительственного клерка? Ведь наверняка в России живут сотни Борисов Ивановичей Рублевых. Компьютер выдал их координаты, в том числе и нужного Рублева, а чиновник выписал не тот. Бывает, все мы люди. А может, все иначе? Возможно, руководство страны по-новому взглянуло на историю другой войны, последней войны огромного деспотичного государства. И задалось тревожным вопросом: если мы вычеркнули из памяти солдат Афганистана, то и нынешние воины поймут, что их ждет забвение. Зачем собственными действиями подрывать боевой дух солдат? А сколько бойцов, воевавших в Афгане, были незаслуженно обойдены, поскольку оказались слишком строптивы, не ладили с начальством или рано ушли в отставку.
Новые знакомые обращаются к нему по имени – Борис или уважительно – Борис Иванович, а старые друзья зовут только Комбат. Потому что он, майор, бывший командир десантно-штурмового батальона, с честью прошел Афганскую войну, дорожил подчиненными ему людьми, спасал их от засад, артиллерийских обстрелов, ударов в спину. Конечно, в стране есть более достойные, чем он, настоящие герои, но ведь как у нас все делается. Небось выбрали москвичей, тех, кто под рукой, чтобы не гонять фельдъегерей по необъятным российским просторам.
Рублев, безусловно, скромничал, даже в мыслях умаляя свои заслуги. Он с детства привык быть лидером и на войне был одним из первых. Лучшие офицеры считали за честь находиться с ним в одном строю и выполнять боевую задачу, хотя знали, что его батальон всегда оказывался в самых горячих точках.
"Ладно, что гадать. Здесь все сказано: число, время, место. Пойду, там разберемся, кому настолько сильно понадобился Борис Рублев, что ради его персоны шлют офицеров спецсвязи” – произнес вслух Комбат.