Ратоборцы — это люди, которые побеждают не врагов, а вражду. Ратоборцы войн не выигрывают, они войны прекращают.
Ратоборцами не рождаются, а становятся, когда хотят остаться людьми среди озверелости, когда защищать приходится не только себя, но и тех, кого любишь.
Вполне довольный собой и жизнью парень оказывается в центре схватки за власть двух могущественных орденов. И речь теперь идёт не только о его жизни, но и о судьбах тех, кто доверил свою жизнь ему. В этой войне можно стать победителем. А можно — ратоборцем. Судьбой и легендой для целого мира.
ПРОЛОГ
Боль — это ещё пустяки, её так легко притупить, а притупивши, и вовсе отключить… Регенерация — вот что мерзко. Человеки так люто завидуют эльфийской живучести… Знали бы, чем она оплачивается.
Переломанные кости, разорванные мышцы, рассечённая кожа шевелятся сами по себе, ищут утраченное единство, смыкаются с тошнотворным чмоканьем, срастаются с до жути противным скрежетом, которое слышишь только ты, ты один. Можно убрать боль, но не чувство тела, не способность ощущать.
После придёт холод — глубокий, бескрайний, непросветный. Держится он недолго, минуты три, но даже одно мгновение возвратного холода — очень много, ведь это холод самой смерти. Озноб от её прощального прикосновения не отпускает целую неделю, и ничто не в силах его прогнать — ни жаркие любовные ласки, ни крепчайший ром, ни обжигающе-горячий кофе.
Дари
э
ль открыл глаза. Чахлые деревья чужого города лениво покачивают лысоватыми ветвями. Деревья… Даже человеки знают — где бы эльфу не довелось жить, умирать он обязательно будет под деревом. Но сегодня от смерти удалось откупиться холодом. Дариэль вернулся с самого края бытия. Взор заволокло серым туманом, временная слепота — верная спутница регенерации.
Шаги. Двое. Человеки. Мужчина и женщина.
ГЛАВА 1
СЛАВЯН
Фотомодели, осветители, разнорабочие скользили по павильонам и коридорам фотостудии словно тени. Жерар Дюбуа, один из лучших фотохудожников страны, владелец студии и директор крупного типографско-издательского объединения был крепко не в духе.
Хмурый и дождливый октябрьский понедельник — не самое лучшее время размышлять о жизненных неудачах. Особенно если тебе пятьдесят три года, у тебя обширная лысина в окружении реденьких пегих кудряшек и брюхо таких объёмов, что ты не видишь, завязаны ли шнурки на ботинках. И тем более — если у тебя куча денег и славы, тебя окружают прелестные юные девицы, мечтающие о карьере фотомодели и готовые запрыгнуть к тебе в койку по первому свистку.
И всё-таки на две трети жизнь прожита зря. Понял это Дюбуа неделю назад, когда новый электрик пришёл розетку починить. Первое, что он подумал, когда увидел парня: «Если бы ты, придурок, не растратил так бездарно свою молодость, у тебя был бы такой сын». Дюбуа и сам не понимал, чем его привязал Слав, что такого особенного, отличного от других, есть в русском парне.
Двадцать лет. Рыжий. Конопатый. Зеленовато-карие глаза с солнечными искорками. Тощий и мосластый, длинный и нескладный, но движения неожиданно сильные, точные и гибкие.
«Двадцать один год назад я три месяца прожил в России. У меня было множество женщин и на Срединной, и на Технической стороне. И скромные замужние дамы, и весёлые податливые холостячки. День рождения у него пятого сентября. Сроки совпадают. Слав может быть моим сыном. Должен быть моим сыном».