Доктор Линда Маркус сидела за трельяжем, подняв руки, собираясь расчесать волосы, когда услышала какой-то звук.

Ее руки застыли. Запястье одной из них украшала платиновая цепочка с очаровательной золотой вещью — браслет с бабочкой. Когда женщина вдруг замерла, чтобы вслушаться, бабочка покачивалась у нее на цепочке.

Она посмотрела на спальню позади нее, отражающуюся в зеркале. Ничего, казалось, не выходило за рамки обычного. В комнате стояла кровать королевских размеров для наших дней; свисающий атласный полог, кружевной матрац — все нежного персикового цвета. На кровати лежали ее белый рабочий халат, юбка и блузка, медицинская сумка, которую она бросила после изматывающего дня в хирургическом отделении. Итальянские кожаные туфли пристроились рядом с декоративным фонтанчиком.

Она вслушивалась, но все было тихо.

Она начала расчесываться.

Когда Джимми первый раз плавал в бассейне мисс Хайленд, он думал, что ее нет дома. Он вылез из бассейна и вытирался полотенцем, стоя на ярком утреннем солнце, когда взглянул вверх и увидел там ее, стоящую у одного из окон на втором этаже. Она смотрела, не сводя глаз, прямо на него. Это поразило его. Потом он почувствовал испуг. Богатая Беверли Хайленд могла устроить так, чтобы он никогда больше не работал в Южной Калифорнии, да и вообще где-либо еще.

Но, к его удивлению, она даже не сдвинулась с места. Она не накричала на него, не позвала охрану, которая защищала ее огромное поместье. Фактически не было никакой видимой реакции. Она просто стояла здесь, ее руки держались за занавески, взгляд направлен прямо на него. Обеспокоенный тем, что копы Беверли Хиллз могут приехать и забрать его в любую минуту, Джимми торопливо натянул джинсы и принялся чистить бассейн. С тех пор, глядя на верхние окна, он всегда видел ее там.

Он закончил свою работу за рекордно короткое время и поспешно уехал на своем грузовике, проведя следующие несколько дней в страхе, что его уволят за то, что он плавал в бассейне клиента кверху голой задницей! Но, как ни странно, никакого наказания не последовало.

Следующий раз, плавая в ее бассейне, он уже не испытывал такого сильного страха… Он понимал, что она дома: «роллс-ройс силвэ клауд» — все знали, что эта машина ее любимица, — стоял в гараже. Он также видел шофера-араба, который чистил «эксалибер». Он хотел знать, подойдет ли она к окну на этот раз, и поэтому стал плавать, создавая побольше шума и плеска.

Когда голый Джимми вышел несколько минут спустя, он увидел ее на том же месте, наблюдающую за ним.

Заниматься сексом с незнакомым мужчиной было не ново для Труди Штэйн. Это было ее обычным времяпрепровождением в субботу вечером. «Тем не менее заниматься сексом с незнакомцем в таких специфических обстоятельствах, — думала она, уставившись на эмблему бабочки на двери, — было определенно новым».

Эти мысли будоражили ее воображение.

Когда она получала квитанцию от парковщика и слышала, как он отгоняет ее ярко-голубой «корвет», Труди почувствовала внезапную неожиданную вспышку страха.

Но чего бояться? К тому же ее кузина Алексис приезжает сюда уже несколько недель, Алексис, которая все время рассказывала Труди о фантастических возможностях этого места: «Здесь ты можешь воплотить в жизнь любые свои фантазии», — говорила Алексис. И потом, там была доктор Линда Маркус, для которой Труди создавала дизайн и строила открытую веранду и спа в ее пляжном доме. Доктор Маркус была членом «Бабочки», если верить словам Алексис, уже очень давно. Фактически это Линда Маркус дала хорошие рекомендации кузине Труди, чтобы ее приняли в члены клуба. Эти двое были еще и старыми друзьями с медицинской школы. А теперь сюда попала и Труди, тридцатилетняя женщина, которая искала чего-то, стоя на тротуаре Родео Драйв, на пороге свершения самых заветных желаний. На самом деле она должна была благодарить доктора Маркус.

Вот так работает клуб «Бабочка», объясняла Алексис. С тех пор как «Бабочка» была маленьким частным клубом, каждому ее члену разрешалось приводить с собой только одного гостя. Доктор Маркус выбрала свою лучшую подругу Алексис, а Алексис решила порекомендовать свою кузину Труди. Две недели спустя, как раз после Рождества, Труди пришла сюда для собеседования с директором. Через три дня она получила свой специальный браслет и теперь тоже была посвященным членом на всех правах и со всеми привилегиями, которые предлагала «Бабочка».

Нью-Мексико, 1952.

Ранние детские воспоминания Рейчел были о том, как она просыпалась посреди ночи и слышала крики своей матери. Она помнила, как выбиралась из кроватки и проползала через холл в другую комнату. Дверь была приоткрыта. Она знала, что мама и папа были там. Она помнила, как вошла и увидела маму, голую, стоящую на коленях на кровати, а отец толкал ее животом сзади, так по крайней мере казалось. Мама плакала и просила, чтобы отец перестал.

Рейчел не понимала, что делали ее родители, пока ей не исполнилось четырнадцать.

Рождение Рейчел Двайер было окружено двумя тайнами. Об их существовании она не подозревала до того злосчастного дня, когда ей было десять лет. Тогда она осталась одна в трейлере, так как родители ушли в местную таверну.

Платье, хоть и красивое, было неудобным. Оно сильно стягивало бедра и так сжимало талию, что она едва могла дышать. Тем не менее доктору Линде Маркус нравилось, как она выглядела в большом зеркале в полный рост. «Белль» из прошлого. Хрупкая, нежная, предмет, достойный поклонения.

«Боже мой, — думала она, — неужели женщины испытывали это чувство однажды».

Отойдя от зеркала, она осмотрелась в спальне, которая казалась ей сказочной. Атласные драпировки, великолепная кровать, заправленная мягким одеялом из стеганого отборного атласа, — все персикового цвета. Плюшевый ковер, изящная позолоченная мебель, картины пастельных оттенков на стенах и вазы со свежими цветами. Все очень женственно и очень романтично.

Фактически это была комната, в которой буквально неделю назад ее рандеву с грабителем прервал звонок на пейджер из госпиталя. С тех пор она пыталась возобновить свои посещения «Бабочки». Но обстоятельства не позволяли: то она была занята, то он.

Странно. Линда испытывала ревность, когда понимала, Что не может быть с ним в ту или иную ночь. Сначала, в первые месяцы посещения «Бабочки», Линда Маркус допускала возможность того, что ее партнер должен обслуживать других членов клуба. И впервые она начала чувствовать, что он — ее собственность. Умом она понимала: это его работа. Он развлекает других женщин. Но однажды Линда удивилась, поймав себя на мысли: «Он мой. Он принадлежит мне».

— Ты будешь моей мамочкой? — спросила маленькая девочка, пытаясь обнять Линду за шею. Держа маленькие забинтованные ручки в своей руке, доктор Линда Маркус другой заботливо подоткнула одеяло.

— У тебя такой замечательный папочка, который о тебе заботится. Разве ты не любишь своего папочку?

— Да… — Лицо шестилетней девчушки нахмурилось, как у взрослой. — Но мне хочется, чтобы у меня была мамочка тоже.

Линда улыбнулась, поправила девочке прядь волос, единственную, оставшуюся у нее после пожара, и встала с ее постели.

— Как насчет того, что я загляну к тебе завтра?

Нью-Мексико, 1954.

«Дэнни Маккей, Дэнни Маккей, — словно отстукивали колеса поезда. Дэнни Маккей, Дэнни Маккей…»

Когда поезд загудел, Рейчел проснулась и рывком села. На секунду она почувствовала смущение: где она? Но, вспомнив, вздрогнула, забившись на сиденье поплотнее, и стала смотреть в окно.

Пустыня, только пустыня. По этой дороге она уже ехала однажды, почти два с половиной года назад. Но сегодняшняя Рейчел Двайер, ехавшая на запад из Техаса в Альбекерк, очень сильно отличалась от испуганной четырнадцатилетней девочки, перепутавшей маршрут и севшей на автобус до Грейхаунда. Та худенькая девчушка и представления не имела, куда она направляется. Но шестнадцатилетняя Рейчел, женщина с целым веком страданий за плечами, точно знала, куда едет.

Несмотря на окружающую ее полную темноту, Алексис знала, где она. В спальне. В «Бабочке». Она лежала обнаженной на простынях и чувствовала их, словно прохладную воду на своей коже, будто она плавала в роскошном бассейне тончайших ощущений. Простыни были кремовые и шелковистые, как опал. Она подумала о цвете жемчуга. Если бы она включила свет, она знала бы, какого цвета простыни: водно-зеленый с отсветами аквамарина, с навязчивыми отсветами розового и фиолетового, меняющими оттенок при каждом движении ее тела.

В воздухе носился едва уловимый аромат свежесрезанных гардений. Она представила белые цветы и бутоны, покачивающиеся на серебристой глади воды, белые и прекрасные, словно звезды в летнюю ночь. Их аромат наполнил ее легкие, придавая ей расслабленность и беззаботность, словно она вдыхала опиум. В ее голове звучала легкая музыка, беззаботная, уносящая в никуда, бесконечная.

Когда кто-то вошел в спальню, она лишь почувствовала это. Свет не промелькнул в дверном проеме, дверь открылась и закрылась беззвучно. Кто бы ни пришел на ее праздник ощущений, он передвигался в темноте беззвучно. Она ощущала его присутствие в комнате благодаря легким колебаниям ароматизированного воздуха. Ей казалось, что она слышит, как его ноги легко касаются ковра. А потом она почувствовала, что он подошел к кровати и мягко дышит рядом с ней.

Она знала, кто это был. Это был он.

Она лежала, не двигаясь. Ее сердце учащенно билось, каждая струнка ее тела напряглась в томительном ожидании. Она Чувствовала его запах, похожий на запах миндаля.

Сан-Антонио, Техас, 1955.

Первым в тайном списке Дэнни числился Саймон Вэделл — доктор Саймон Вэделл.

Также в списке было еще шесть имен: сержант из форта Орд, подавший рапорт о драке с его участием, что привело сначала к тюремному заключению, а потом и к позорным каторжным работам; школьный учитель, выпоровший его ремнем перед всем классом; девочка, поднявшая его на смех из-за дырки на штанах, и так далее — мужчины и женщины, которые умудрились как-то задеть Дэнни на протяжении двадцати двух лет его жизни. Люди, с которыми нужно было поквитаться. Никто из тех, кто переходил дорогу Дэнни Маккею, не остался забыт.

Доктор Саймон Вэделл не знал об этом списке, он вообще не подозревал, что Дэнни Маккей существует. Но при этом именно с ним Дэнни хотел свести счеты раньше других. И Дэнни знал, где его найти.

Голливуд, Калифорния, 1957.

Рейчел прожила под именем Беверли Хайленд в течение трех лет, подавая еду в «Королевских бургерах от Эдди». Все это время она жила в респектабельном пансионе в Чероки, прежде чем осознала, что, для того чтобы начать другую жизнь, было недостаточно сменить только имя. Требовалось изменить и собственное лицо.

Не то чтобы ее новые друзья словом или делом напоминали о ее некрасивости. Напротив, за неудачным расположением костей и плоти они видели чистую душу девушки с неизвестным прошлым, появившейся из ниоткуда однажды ночью и преданно остающейся с ними с тех пор. Она была немногословна, ее происхождение оставалось тайной, и, кроме того, она принесла большой успех заведению Эдди.

Люди теперь стояли в очереди у прилавка; Лаверн даже завела книгу предварительных заказов столиков. Рядом слышался стук отбойных молотков рабочих, превращающих соседний захудалый магазинчик в большую прачечную.

Она нежилась в ванной, в то время как струи горячей воды массировали ее обнаженное тело. Она чувствовала себя так, будто плыла в море приятных ощущений. Не осталось ни единого дюйма ее кожи, который бы не был обласкан, нагрет, мягко окутан маслянистой, ароматной водой. Воздух пах жасмином, гарденией и лавандой; папоротники, мох и белые лилии в зимнем саду, который занимал угол ванной, отяжелели, покрывшись росой от испарений. Она лениво потянулась рукой за хрустальным бокалом и медленно глотнула охлажденного белого вина. Затем наклонила бокал и вылила немного на свою нагую грудь. Внезапный холод после столь высокой температуры оказал стимулирующее действие.

Она закрыла глаза и оперлась головой на черный мрамор. До краев наполненная ванна казалась громадной — она могла почти плавать в ней. Крепления в форме лебедей были золоченые. Пышные растения и тропические цветы росли в зеленых малахитовых горшках вокруг ванны; стены были увешаны зеркалами в позолоченной оправе. У подножия ступенек из черного мрамора, занимая весь пол ванной комнаты, лежал толстый ковер из овечьей шерсти. На медной тележке стояли ковшики со льдом и бутылка вина; серебряные куполообразные крышки, которыми были накрыты тарелки с едой, сохраняли свежесть камамбера и бри, хрустящего французского хлеба, шоколадных трюфелей, итальянской выпечки, кусочков папайи, дыни и ананаса. Там был даже серебряный самовар, который не позволял остывать горячему роскошному венскому кофе и наполнял насыщенный паром воздух легким ароматом корицы.

Почувствовав, что легкий ветерок коснулся ее плеч, которые выдавались из воды, она открыла глаза. Он стоял у двери, улыбаясь. Он вошел беззвучно. Красивый молодой человек с хорошо сложенным телом и длинными белокурыми волосами. Он был в белом костюме для игры в теннис и весь покрыт испариной; она подумала, что он выглядел точно так же, как чемпион после победы на Уимблдонском турнире.

Она наблюдала, как он медленно и томительно раздевался. Сначала через голову снял рубашку, из-за чего его торс напрягся. Затем туфли и носки. Наконец шорты. Он был само совершенство.

Медленно поднимаясь по ступенькам к наполненной ванне, он намеренно тянул время. Она наблюдала за каждым его движением, каждой линией его тела. Он ступил в горячую воду и стал между ее ногами, глядя на нее сверху вниз. Она видела самодовольство и тщеславие в его синих глаз И вокруг тонкогубого рта. Она чувствовала, как у нее перехватило дыхание.

Голливуд, 1969.

Энн Хастингс больше всего на свете хотела с кем-нибудь переспать. Она решила, что это ужасно — в возрасте тридцати одного года все еще оставаться девственницей. Особенно в такое время!

Когда она припарковала свой «мустанг» на зарезервированном месте маленькой автостоянки у знания «Королевские бургеры от Тони» (Эдди сохранил вывеску из сентиментальных соображений), она подумала обо всех девушках, которых только что видела на Хайленд-авеню, в вышитых синих джинсах, босиком и с длинными волосами. Их бедра и большие пальцы ног были обнажены в надежде на поездку. И они обычно добивались своего!

Энн иногда изумляло это новое время. Она часто чувствовала, что заснула много лет назад и только теперь проснулась — чужой в еще более чужой стране. Как мистер Ван Винкл. Вокруг нее свершались революции: расовая, антивоенная, культурная, сексуальная… Секс определенно занимал ее мысли в эти дни. Как она могла заставить себя не думать об этом? Она спрашивала себя, входя через заднюю дверь закусочной, приветствуя взмахом руки рабочих и направляясь к двери с надписью «Посторонним вход воспрещен». С такими фильмами, которые теперь показывали, такими как «Полночный ковбой» и «Волосы», и повсеместно расклеенными постерами, рекламирующими фильм «О! Калькутта!», где демонстрировалась плоть, плоть и плоть, трудно было думать о чем-то другом. Программы новостей по телевидению показывали голых детей на Вудстокском фестивале, они занимались любовью на траве, свободные и счастливые. Женщины теперь принимали противозачаточные таблетки. Им позволили наконец быть сексуальными агрессорами. Это был век свободной любви и свободного секса. Помилуй господи, этим занимались все!

Джейми не мог сдержаться. Это такое наслаждение — плавать голым в бассейне Беверли Хайленд!

Он делал это уже семь раз, начиная с того дерзкого первого раза в январе, и сегодня не предполагалось исключения, несмотря на пасмурную мартовскую погоду. Но ему помешали как раз в тот момент, когда он только собирался расстегнуть молнию на джинсах. Он стоял там, босой с голым торсом, руки на молнии, уже предаваясь эротическим размышлениям о плавании для своей хозяйки-вуайеристки, когда вдруг кто-то появился на дорожке, ведущей к бассейну.

Это был молодой человек в плавках с полотенцем на шее. Он прокричал:

— Эй, привет! Я могу быстро окунуться прежде, чем ты будешь дезинфицировать воду?

Ошарашенный — он никогда прежде ни с кем не встречался на территории Беверли Хайленд, — Джейми быстро отступил и сказал:

Голливуд, 1971.

Когда Беверли вошла с ярко освещенной улицы и последовала за хозяйкой через темный ресторан, она не заметила человека у барной стойки, наблюдавшего за ней. Это был крупный, хорошо одетый темнокожий мужчина. Он не сводил с нее глаз, когда ее вели к маленькому столику в углу, где она была частично скрыта растениями и где единственная свеча освещала ее лицо. Хотя белые женщины были не в его вкусе, он заметил, что она довольно красива, и задавался вопросом, был ли платиновый цвет ее волос настоящим.

Этого человека звали Джонас Бьюкенен, он носил оружие в кобуре под пиджаком.

Бьюкенен был единственным посетителем в баре. Позже, после трех, он знал, это место заполнят люди, выстроившиеся в очередь. Но пока было только два с небольшим; шумной толпы не будет до четырех часов.

Он катался по ней, как будто поочередно подставлял солнцу разные части тела для загара — пять минут спереди, пять минут сзади. Его ягодицы поднялись и опустились несколько раз, а затем он в изнеможении упал на нее.

Оттолкнув его и потянувшись за сигаретами «Виржиния Слимз», Труди посмотрела на парня взглядом, который говорил: «И это все?»

Однако он не видел этого. Он уже храпел.

Прикурив сигарету и глубоко затянувшись, она встала с кровати и прошла через комнату к окну, откуда она могла видеть огни Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Кампус напоминал маленький городок. На другой стороне улицы в доме студенческого братства была в разгаре оживленная вечеринка. «О боже, моя девочка, — тихо сказала она своему отражению в зеркале, — только подумай, что ты здесь делаешь?»

Она знала очень хорошо, что она делала в квартире этого парня, чье имя ей едва было известно, кому было всего двадцать четыре года (она выяснила это после прибытия к нему домой) и чьи мозги были сконцентрированы между ног. Снова был субботний вечер. Именно поэтому она была здесь.

Из Парижа в Марсель. Через Средиземное море к Уахран. Затем поездом или на машине или пешком через оконечность Африки к Касабланке во французском Марокко. Здесь удачливые люди посредством денег, или связей, или везения, могли получить выездные визы и отправиться в Лиссабон, а оттуда в Новый Свет. Но другие ждут в Касабланке… ждут… ждут…

Она остановилась перед закрытой дверью и быстро осмотрела себя. На улице шел дождь, и она боялась, что ее тщательно уложенные волосы могли растрепаться. Но все было в порядке: и маленькая шляпка, и вуаль на лице даже не стали влажными. Поправив роскошный жакет и пригладив юбку, она потянулась к дверной ручке.

Она была возбуждена. Ей потребовалась неделя, чтобы добраться сюда; ее сердце билось так сильно, что ей казалось, она вот-вот упадет в обморок.

Дверь распахнулась, и она оказалась в маленьком кафе. Ни за столами, ни за барной стойкой не было никаких других клиентов, но жизнь здесь теплилась тем не менее в медленно вращающемся потолочном вентиляторе, в гигантских пальмах в цветочных горшках и висящих папоротниках, в автоматическом пианино, исполняющем у дальней стены знакомую мелодию. Она медленно закрыла за собой дверь и с тревогой осмотрелась. Закуски разложены: на тарелке пряные сосиски, клинышек сыра бри, печень по-страсбургски и тост, копченые устрицы. Коктейли из шампанского были уже разлиты; она знала, что это будет совершенная смесь сахара, горечи, коньяка и охлажденного шампанского с цедрой лимона.

Беверли Хиллз, 1978.

Штаб-квартира корпорации «Хайленд Энтерпрайзерс» была расположена в новом здании из черного стекла на бульваре Вилшир. Перед зданием из красного кирпича были сделаны фонтаны, многоуровневая стоянка, просторное фойе с газетным киоском, аптекой и охранниками, с шестью лифтами, которые обслуживали тридцать этажей. Корпорация «Хайленд Энтерпрайзерс» разделяла двадцатый этаж с еще двумя арендаторами — консульством Кении и Туристской комиссией.

Энн Хастингс прошла сквозь большие двойные двери и вошла в тихую, покрытую коврами приемную. Ее поприветствовала Эстер, чернокожая секретарь, которая в своих африканских платьях и с мелкими косичками выглядела так, будто она обслуживала кабинеты по другую сторону коридора. Перед тем как направиться в свой кабинет, из которого открывался вид на Беверли Хиллз и Голливуд, Энн зашла к Беверли, чтобы поздороваться. Она не удивилась, найдя свою подругу уже глубоко вовлеченной в какое-то занятие с Кармен и Мэгги; и она знала, почему их головы склонились вместе. Именно Энн провела исследование и снабдила Кармен данными, которые они теперь просматривали.

Кармен подняла голову и поздоровалась с Энн, а затем вернулась к колонке цифр, которые как раз объясняла Беверли и Мэгги.

Запах дождя висел над Лос-Анджелесом в течение многих дней, но тем не менее ни капли влаги не просочилось с металлического неба. Хотя Южная Калифорния всегда испытывала недостаток дождя и все молились о нем время от времени из-за частой угрозы засухи, Труди никогда не любила дождь. Он мешал ее бизнесу. Нельзя рыть бассейн в грязи. Поэтому она скрестила пальцы и молилась, чтобы ливень не пошел, пока она не закончит этот свой последний контракт. Человек, для которого она сейчас сооружала бассейн в каньоне Колдвотер, только что выиграл премию «Оскар» и был одной из самых ярких звезд кино.

Она только что провела полдня, занимаясь фантастическим сексом с Томасом в «Бабочке», и у нее было приподнятое настроение. Сегодняшние несколько часов были похожи на все их остальное время, проведенное вместе: час или два интеллектуального спора сопровождались энергичным, захватывающим сексом. Она задавалась вопросом, не начинало ли это увлекать ее.

«Если бы только, — думала она в расстройстве, когда вела свой „корвет“ по извилистой дороге к резиденции звезды, — я могла понять, как создать такие отношения в реальной жизни. На всю оставшуюся жизнь».

Когда она остановилась с задней стороны огромного особняка в стиле Тюдора, то быстро затормозила и не могла поверить своим глазам. Укладчики плитки собирались уезжать, не сделав свою работу!

Вылетев из своего автомобиля, даже не побеспокоившись о том, чтобы закрыть дверь, она пошла к грузовику, который двигался ей навстречу.

Вашингтон, округ Колумбия, 1980.

Когда Джонас Бьюкенен наконец нашел ее мать, Беверли была в тот момент в Вашингтоне, округ Колумбия, и давала показания перед исследовательской подкомиссией Сената.

Слушание состоялось из-за законопроекта, в настоящее время ожидающего утверждения в Конгрессе. Проект должен существенно расширить определение участков земли, которые необходимо перевести в ведение природоохранных организаций. Застройщик по фамилии Вебстер хотел превратить участок земли на побережье Южной Калифорнии в новую гавань для яхт. Из-из некоторых несоответствий в сообщении от Корпуса инженеров, протестующих заявлений от калифорнийских организаций защиты окружающей среды, потому, что проект Вебстера можно было расценить как противопоставление федеральным фондам на развитие зоны общественного отдыха, проект исследовался на высшем уровне.

Беверли приехала в Вашингтон днем раньше и уже представила свое сообщение комиссии. Теперь она сидела в зале заседаний, ожидая, когда ее пригласят для свидетельствования. Все утро выступающие проходили перед этими семью сенаторами на высокой скамье: представители «Сьерра Клуб», «Гринпис», «Сначала Земля» и других организаций, выступающих в защиту природных ресурсов. Теперь сам Вебстер сидел на свидетельском месте и давал показания. Ожидая своей очереди, Беверли смотрела на часы.

Яркие огни операционной светили вниз на тело, накрытое зелеными простынями. В помещении не было никаких звуков, кроме шума вентилятора анестезиолога и постоянного пиканья кардиомонитора. Четыре человека стояли у операционного стола; они были одеты во все зеленое, на них были белые бумажные маски. Самый высокий из них, хирург, потел так обильно, что медсестре приходилось регулярно вытирать тканью пот с его лба. В воздухе чувствовалось напряжение. Страх сквозил в глазах каждого члена хирургической команды. Если этот важный пациент умрет, говорили их лица, это приведет к международному кризису.

— Скальпель, — сказал хирург.

Медсестра вручила ему инструмент. Он взял его в руку, приготовившись резать упругую плоть.

— Минуточку, — сказала доктор Маркус со своего места в углу. Она приблизилась к столу, выхватила скальпель из руки хирурга и сказала:

— Я не так показывала тебе держать скальпель. Ты же не собираешься резать салями, боже упаси.