Я подъехал к железнодорожному вокзалу и поставил машину в стороне от однообразно желтых такси и разноцветной шеренги частников. Лишние глаза мне были сейчас ни к чему.

Я открыл багажник. Лицом вверх лежал растрепанный, вспотевший мужчина сорока трех лет от роду.

Он потел, потому что последние минут двадцать пять — тридцать испытывал острый недостаток свежего воздуха. А также потому, что боялся.

Я полез правой рукой в карман брюк. Человек перестал дышать. Он замер с широко раскрытым ртом, не отводя прищуренных глаз от моей руки.

— Это не то, о чем вы подумали, — сказал я, стараясь, чтобы мои слова звучали весело. Надо было вывести этого типа из ступора. Иначе он потеряет сознание, и мне придется изрядно попотеть, выковыривая девяностокилограммовое тело из металлической упаковки. — Это всего лишь ключи от вашей квартиры. Возьмите.

Но оставался еще нечаянный подарок, замерший на площади перед вокзалом. Надо было что-то с этим «Вольво» сделать. У меня была «Ока», я догадывался, что с иномарками всегда больше проблем, чем удовольствия. Слишком много завидущих глаз вокруг. Я уже не говорю про автоинспекцию, сотрудники которой при виде чего-то западного и сверкающего мгновенно встают в охотничью стойку. Нет уж, пусть лучше голова болит у кого-то другого.

Искать другого я отправился в пивной бар «Волна», метрах в двухстах от вокзала; я надеялся, что «Вольво» не успеют угнать, пока я решаю ее судьбу.

В полумраке бара я осмотрелся, выбрал среди посетителей наиболее бандитскую рожу и сел рядом.

— Чего надо, брат? — встрепенулся кучерявый грузин в кожанке. Узкое темное лицо украшали хищный скрюченный нос и шрам на щеке. Параллельно носу.

— Есть тачка, — тихо сказал я. — Очень дешево отдам. Если быстро возьмешь.

Когда после некоторого периода безденежья в кармане заводится вполне приличная сумма, это всегда создает проблемы. Все равно что привести изголодавшегося бомжа в ресторан и поставить перед многометровым шикарным столом. Несчастный может и подавиться с непривычки.

Поэтому я не спешил тратить свое честно заработанное состояние. Кто знает, когда фортуна в следующий раз повернется ко мне своим симпатичным личиком? А не тем местом, каким она обычно ко мне поворачивается...

Я напряг силу воли и сумел до конца дня потратиться только на самое необходимое. Я пообедал в «Комете», купил две рубашки, три пары носков, да еще бутылку шампанского для Ленки. Бутылка была бездарно проспорена в прошлую среду, когда мы смотрели футбол. Наши играли с болгарами. Я — из патриотических чувств — сказал, что выиграют наши. Ленка — из вредности — сказала, что выиграют болгары. Паршивое чувство этот патриотизм.

Проспорил я в среду, а в четверг вернулся из командировки Ленкин муж, поэтому мне пришлось ждать целую неделю, пока представится возможность отдать долг. Сегодня утром моя соседка по лестничной площадке должна была снова остаться одна. После отъезда мужа в очередную коммерческую экспедицию.

Было начало пятого, когда я — в довольно оптимистическом настроении — подходил к дому. Я собирался поставить шампанское в холодильник, потом побриться, принять душ, ну и...

— 

Мужчина в моем возрасте должен жить достойно, — изрек Сидоров исходный тезис. Я больше не притрагивался к коньяку, и мой гость быстро расправился с бутылкой в одиночку. После чего сильно порозовел лицом, которое вскоре стало одного цвета с его патриотической майкой.

— И поэтому надо развиваться, понимаешь? Ты же не можешь всю жизнь ездить на своей «Оке»? Верно?

«Очень даже могу», — подумал я, но не стал опровергать Сидорова.

— Я тоже не могу всю жизнь кататься на своем драндулете. Верно?

— Ага, — согласился я. Под «драндулетом» Сидоров подразумевал свою «Ауди», подержанную, но выглядевшую и ездившую вполне прилично.

В среду утром в небесной канцелярии закончился сезон отпусков. Они посмотрели на календарь и решили немедленно навести порядок — обеспечить погоду; и с неба полился мелкий противный дождик.

Его первые капли упали на асфальт как раз в тот момент, когда я подходил к дверям охранного агентства «Статус», где до сих пор лежала моя трудовая книжка. Это было довольно странно, учитывая, сколько раз Макс, мой шеф, трагическим шепотом произносил: «Как бы нам всем было спокойно без тебя...»

Но он был моим другом. А это плохо сказывалось на наших профессиональных отношениях: Макс не решался попросить меня уйти. Он продолжал меня терпеть. А также терпеть все неприятности, которые цеплялись ко мне, как репейник к штанам.

В офисе было пусто. Дверь в кабинет оказалась распахнутой настежь, и мне сразу бросились в глаза ступни Макса в серых носках.

Я осторожно кашлянул.

Макс как-то сказал мне, уже не помню по какому поводу: «У тебя не голова, а мусорный бак. Всякую ерунду запоминаешь, а на важные вещи у тебя постоянный склероз». Я в ответ заявил что-то типа: «А у тебя не просто мусорный бак, а мусорный бак с дырой. Оттуда все вываливается. Бумаги уже вторую неделю забываешь оформить...» Про какие, собственно, бумаги шла тогда речь, уже и не вспомнить, да и не в этом дело. Короче говоря, обменялись любезностями.

Так вот. В какой-то степени Макс был прав. Память у меня действительно не идеальная. И чем дальше в прошлое, тем хуже.

Про такие вещи, как первый поцелуй или там выпускной вечер в школе, у меня сохранились весьма смутные воспоминания. Невнятны и загадочны сведения о первом знакомстве с алкогольными напитками. А ведь, если судить по книгам, фильмам и просто разговорам, именно такие биографические вехи и врезаются в память навечно. Что-то со мной не так. Впрочем, это мало меня волнует.

Зато всякая ерунда из прошлого... Иногда она так стремительно и неудержимо врывается в мысли, разгоняя сегодняшние заботы, что просто держись.

На следующее утро после того, как меня совместными усилиями Гарика и Макса выпустили из холодных помещений Управления внутренних дел, я вышел из подъезда, неприязненно взглянул на серое осеннее небо, а потом неожиданно вспомнил о коробках с кубинскими сигарами.

Я скользнул взглядом по типу с сигарой и направился к своей машине. У меня было не слишком хорошее настроение в этот день. Накануне вечером мне позвонил Козлов и довольным голосом сообщил, что необходимо явиться еще на один допрос. Кое-что выяснить. В восемь утра мне принесли повестку. В девять я вышел из подъезда, направляясь к своей «Оке». Тут мне в голову и полезла всякая чушь насчет сигар, сигарет и американских гангстеров на фоне «хрущевок».

Я еще раз посмотрел на незажженную сигару в губах типа в салатовом пальто и раздраженно подумал: «Вот вырядился...»

Но когда я подошел к машине и полез в карман плаща за ключами, в голову мне пришла другая мысль: «А почему он не курит? Почему он стоит с незажженной сигарой?» И сам же ответил себе: «Так делают, когда кого-то ждут».

Я достал ключи, но перед тем, как залезть в машину, поднял глаза на пижона в салатовом пальто. Он шел в мою сторону.

— Черт, — тихо сказал я и попытался открыть дверцу машины.

Меня не обманули, это действительно был «Ягуар». Парень в очках сел за руль, мужчина с сигарой — рядом с ним. Меня втолкнули на заднее сиденье, а женщина в кожаной куртке устроилась справа от меня. Пистолет она убрала в карман куртки, но продолжала держать меня за руку. И надо сказать, хватка у этой дамы была впечатляющая.

— Мечты сбываются, — сказал я ей. — Всю жизнь хотел оказаться с симпатичной женщиной на заднем сиденье «Ягуара». И чтобы был личный шофер.

Парень в очках скептически хмыкнул. Он явно не считал себя моим личным шофером.

— Хорошо, что ты такой разговорчивый, — заметила женщина.

— Отчего не поговорить с хорошими людьми, — улыбнулся я в ответ, одновременно трогая левой рукой защелку на дверце автомобиля. Та не поддавалась.

— Ты опоздал, — строгим начальственным тоном заявил мне Гарик, когда я осторожно просунул голову в щель между дверью и косяком. — Проходи и садись.

На этот раз они взялись за меня втроем. Гарик, Козлов и следователь, фамилия которого, как выяснилось, была весьма подходящей для его профессии: Разговоров. Гарик, правда, лишь играл роль руководителя этого мероприятия, смотрел в окно со значительным видом, иногда хмурился, иногда постукивал карандашом по столу, но чаще всего заглядывал через плечо Козлову, который корпел над протоколом. Козлов после этого начинал стучать на машинке в бешеном темпе, то есть не двумя, а тремя пальцами.

Разговор крутился вокруг различных эпизодов из сидоровского прошлого. Я не совсем понимал, какова ценность сведений о количестве и качестве алкогольных напитков, употреблявшихся Сидоровым, но по возможности удовлетворял любопытство следователя. Потом беседа перешла на интимную жизнь Сидорова, и тут от меня было вовсе немного толку, потому что в момент нашего знакомства Сидоров уже готовился к разводу. Затем заговорили о хозяине автосервиса, которым управлял Сидоров, затем еще какие-то столь же несуразные и далекие от событий последних дней вопросы...

То есть это мне было ясно как божий день, что Разговоров движется куда-то не туда, сам же следователь этого не осознавал, пытаясь выстроить какие-то логические соединения между сидоровским прошлым, настоящим и будущим. Гарик откровенно скучал, лишь однажды украдкой подмигнув мне, как бы говоря: «Терпи, казак, атаманом будешь».

И я терпел. Правда, к концу допроса я слегка утомился и стал путаться в словах, потому что одновременно думал и о вопросах Разговорова, и о предложении человека с сигарой, Марка. Козлов, однако, решил, что я заведен искусством допрашивающего в тупик и пора переходить к откровенной атаке. Он выразительно кашлянул из-за своей раздолбанной «Оптимы», Разговоров встрепенулся, посмотрел на своего ассистента и вытащил из синей картонной папки листок бумаги, на котором, как я понял, были заранее записаны наиболее коварные вопросы.

— 

Я тебя провожу, — сказал он и торопливо выскочил из кабинета вслед за мной.

— Уж что-что, а выход из вашей конторы я отыщу, — ответил я, застегивая плащ. Мы шли по истоптанной ковровой дорожке первого этажа Управления внутренних дел. Что мне здесь особенно не нравилось, так это решетки на окнах. Такое впечатление, что ты уже надежно изолирован от внешнего мира. Бабка в коричневом пальто, что собирает пустые бутылки из урн на другой стороне улицы — свободна. А ты — нет.

И я невольно ускорил шаг.

— Погоди, — сказал Гарик. Он поравнялся со мной и тихо, почти шепотом произнес, опасливо оглядываясь по сторонам: — Надо с тобой поговорить... Но здесь нельзя. Нельзя, чтобы видели, как я с тобой болтаю. Я провожу до машины...

— Идет, — кивнул я.