Стальная дверь, выводившая в приемный зал тюрьмы, была не слишком высока: ровно столько, сколько требовалось, чтобы человек обычного роста прошел, не стукаясь головою о притолоку. Дверь открылась, пропуская освобожденную узницу, потом затворилась опять.

Довольно простолицая, весьма невзрачная женщина, которой не так давно минуло сорок... Я невольно подобрался. При последней - и первой - нашей встрече госпожа Эллершоу отнюдь не казалась невзрачной. Да и простолицей не выглядела. И лет миновало не слишком-то много... Не было ей ни малейшего резона представать мне в подобном душераздирающем виде.

Впрочем, резон имелся. Наличествовал... Не хочу сказать, что пребывание в местах не столь валенных действует на природу человеческую благотворно. Не утверждаю, будто одиночное заключение длиной в восемь лет способствует развитию телесному либо душевному. Но с виденной мною ранее госпожой Эллершоу приключилось нечто действительно неладное.

И целиком валить упомянутое неладное на тюремные власти не доводилось.

У освобожденной отмечались болезненно чистый, преотменно отмытый вид, и полное отсутствие косметики на физиономии. Волосы - по-прежнему густые и каштановые - были небрежно урезаны чуть пониже ушей. А также промыты шампунем до состояния сухости умопомрачительной.

- Этого знать незачем, - сказал Мак, будучи спрошен мною, какого дьявола вообще заваривается вся вышеописанная каша. - Нам это ни к чему, и ни единого слова не растолковали.

Голос прозвучал сухо и деловито. Ограниченные распоряжения, подобные этому, раздаются сплошь и рядом; и почти всегда жизненно важная информация, способная уберечь вас от нечаянного хамства, или непредвиденного мордобоя, или чересчур поспешного выстрела, оказывается засекреченной. Уж не говорю о сведениях, которые сплошь и рядом спасают самого агента от чужого хамства, нежелательного мордобития или смертоносной пальбы.

Увы и ах: нас высылают на задание, обеспечив шорами, ограничивающими поле зрения до предела; снабдив кляпом во рту и затычками в ушах. Ничего не попишешь, такова жизнь. C'est la vie, как выражаются французские союзники...

Глядя на Мака, никто никогда не заподозрил бы, что имеет редкую честь созерцать одного из опаснейших людей на свете. Аккуратная седая шевелюра; умопомрачительно черные брови; опрятный серый костюм... Начальник мой казался то ли процветающим дельцом, то ли отставным чиновником, но уж никак не руководителем беспощадной правительственной службы, засекреченной настолько, что лишь самые доверенные субъекты вообще подозревали о ее существовании... Насчет неприятеля не сужу. Неприятель знал все, от начала и до конца. Тем пуще опасался, между прочим... Ибо сам располагал своим подобным.

Мак вполне мог бы сойти за банкира, или маклера, интересующегося валовым национальным продуктом, а заодно и вложениями капитала... Впрочем, настоящие интересы Мака лежали в совершенно иной сфере. Вежливое название нашей деятельности определялось как "противодействие истреблению".